Πλειόνη

      Иногда по ночам беззвёздным я с тоской облачаюсь в тьму, она шёлком на мне скабрёзно высекает под стать клейму нерушимые связи с горем, обручённым с богиней слёз: в моём сердце когда-то море билось ровно о тот утёс, что с годами лишь только крепнул, как и вера в любовь моя – по частям достаю из бездны свою память, где я была непокорной и статной нимфой, порождённой средь тысяч тех, кто был сёстрами мне, и тихо я шептала во тьме: «Ведь грех так отчаянно жаждать ласки, я сама её дам сполна своим детям», и тотчас краски, так безжалостно тьму слепя, озарили мой путь к Атланту, моей вечной любви, и он неустанно шептал мне мантрой бесконечный поток из слов, восхваляя мой глас и речи, проклиная в сердцах Олимп, он едва обнимал за плечи, чтобы холод мне был незрим. И в любви нашей вскоре стали распускаться с зарёй цветы – мы старались, чтоб дети взяли лишь хорошее, все мечты и желанья блистать, не прячась, познавать уголки души, чтобы жить эту жизнь, ребячась, и бывать иногда в тиши. Я безмерно любила время в окруженьи семи плеяд, пока вдруг мы не стали теми, за кем словно тянулся смрад неуёмного страха смерти, безутешной мольбы, и я обратилась к нему с надеждой – не к охотнику, к Зевсу: «Зря ты смеёшься над долгим бегством, Орион нас убьёт, молю – сохрани моим дочкам детство, это всё, чего я прошу». Я не помню, что было дальше, лишь обрывками – гром да крик, помню руки, и вот, что страньше – неожиданно свет возник, до того он был мягок, нежен, будто взгляды моих детей, но он был ещё, хм, разрежен, состоял из семи частей. А потом его вдруг не стало, как не стало меня, и вот я стою посреди аврала бытовых и смешных забот. Я не знаю себя – вот смех-то, и язык мой вдруг стал так прост. Я живу эту жизнь бездетной, и мне каждый даёт прогноз. Я не знаю богов, атлантов, в этом мире их след простыл, но остались рубцы талантов в душах тех, кто когда-то был наделён бесконечной властью для того, чтобы делать мир апогеем извечной страсти, только он уж давно прогнил. И никто в этом мире грязи не посмотрит на смоль небес, не услышит в ней тесной связи, не раскроет в себе чудес, что на самом-то деле ранят, заставляя смотреть в себя, пока что-то в тебе не встанет, как потерянный паззл, и я одной тёмной беззвёздной ночью вдруг решусь посмотреть в окно – и тогда, будь уверен, в клочья разорвётся моё руно, рассыпаясь на семь осколков, отливающих блеском звёзд – я пришла в этот мир ребёнком, проживающим жизнь всерьёз.