Храм Сокола и Крокодила

Фемистокл, как ему самому показалось, прирос к палубе. Особенно остро вспомнился и недавний вкус яблока, и скрип песка на зубах, и запах сушеной рыбы, и режущие ухо крики верблюдов. Команда притихла, глядя на него настолько сочувственно, насколько возможно, и мальчик расправил плечи ещё сильнее, стараясь подбодрить себя хотя бы чем-то, хотя бы героическим видом. Он все понял, когда отец подошёл, опустился перед ним на колено и взял за обе руки. Глядя в серьёзное, враз постаревшее лет на десять, лицо, Фемистокл хотел было попросить ничего не объяснять, но желание понять было сильнее, чем что бы то ни было. - Я... разочаровал тебя, отец? Это было все, что он мог сказать. Наверное, ему стоило чувствовать себя брошенным, но на ум приходило совсем другое слово: преданный. Наверное, так чувствовал себя герой Илиады, которого родной отец изгонял из своей страны. Перед ним, впрочем, были весьма широкие перспективы и возможности, которых Фемистокл, глядя с палубы на берег, на который ему совсем не хотелось спускаться, для себя не видел. Но вопрос, что он сумел вытолкнуть из пересохшего горла, был единственным. Хотелось заплакать, но слезы не шли, и тогда он принял единственное верное решение: выслушать, что ему скажут. - Никогда, - глубокий голос отца дрожал, как натянутая струна цитры. - Ты никогда ни словом, ни делом не огорчил меня и не послужил тому, чтобы стать причиной моего недовольства. Но, пойми, хоть это, должно быть, очень нелегко... Ты помнишь, как мы жили? Конечно он помнил - и дом с синей крышей, и белые стены соседних кварталов, и мать, напевающую свои нежные песни в те минуты, когда она ткала или работала на гончарном круге. У них всегда были хлеб и мед, и свежее прохладное молоко, и даже пара слуг. Фемистокл нахмурился ещё сильнее и коротко кивнул. - Этого больше не будет. Не будет даже так, как сейчас. Мы обеднели, мне... нечем тебя кормить. Я не могу смотреть, как мой единственный сын погибает от голода в те дни, пока я ищу хоть кого-то, кого сейчас могут волновать наши ткани и специи. В Риме... Помнишь, я рассказывал тебе о Риме? Я смогу найти работу. Возможно, смогу открыть лавку, но, если Боги не будут милостивы ко мне - что тогда? - И поэтому ты бросаешь меня здесь? - Мальчик прикусил губу. В носу предательски щипало, он часто-часто моргал, прогоняя непрошеные слезы, которые почему-то никак не хотели ни пролиться, ни просто куда-нибудь исчезнуть. - Я не бросаю. Я даю тебе шанс выжить, как бы больно мне самому от этого не было. Здесь у тебя всегда будет еда и кров, ты будешь учиться хорошо читать и писать, узнаешь много языков и правила геометрии, научишься читать по звездам. А я вернусь за тобой, как только смогу снова встать на ноги. Понимаешь? Он понимал. В самом деле понял. Видел, чего стоило отцу сейчас разорвать последнюю ниточку, связывающую его с домом, и не стал роптать. Прерывисто вздохнул и крепко обнял отца, прижимаясь враз похолодевшим маленьким телом. Отстранился сам. Отец сказал, что вернётся, значит, они не прощались навсегда. Фемистокл хотел было спуститься в каюту, чтобы взять хотя бы что-то из своих вещей, но передумал. Они ему не понадобятся. - До свиданья, отец. Я буду учиться хорошо, очень хорошо. - Он хотел было сказать «лучше всех», но не стал. Это было бы ложью. Он сошёл на берег по деревянным сходням и обернулся. - Пойдём, дитя. - Лысый служка в белом льняном хитоне крепко взял его за плечи, но Фемистокл вырвался одним сильным злым движением и остался стоять. Ему хотелось видеть, как дахобея, которая привезла его сюда, уплывает, видеть, как отец, которого почтительно оставили одного, стоял у борта. Он оставался на берегу до тех пор, пока лодочка не превратилась в маленькую точку, и лишь после этого позволил взять себя за руку и увести к воротам. Ворота. Это было то, что намертво врезалось в его память. Под двумя пересекающимися руками божеств расцветал небесный свод - настоящий, синий, зелёный, голубой, жёлтый и алый, усыпанный звездами и лотосами, маленькими лодочками, восходящим солнцем и крошечными тимсахами, выложенными настоящей яшмой. А ещё там было прохладно. Свежий воздух окутывал все вокруг будто лёгкое полотно, колышущееся под пустынным ветром. Фемистокл давно не видел такого количества зелени и деревьев, самых разных, от финиковых пальм до каких-то небольших раскидистых кустарников, усыпанных красными и розовыми цветами. И вода. Всюду вода, много воды. Пока они шли через двор, в молчании, он успел заметить нескольких мальчишек, едва ли старше его, и юношей красоты такой невероятной, что, казалось, они сошли с самого Олимпа. У одного из них кожа была смуглой и блестящей, словно он только что выбрался из бассейна, тёмные волосы, красиво уложенные волнами, падали на плечи, перехваченные изящным серебряным украшением. Предплечья его украшали широкие браслеты, а голубые одежды словно бы жили своей жизнью, обтекая и обволакивая натренированное тело. Юноша отложил свиток, который внимательно изучал, сощурился, вглядываясь, и ободряюще улыбнулся. От этой улыбки повеяло таким спокойствием, что боль и страх исчезли почти в момент. Осталось что-то, что можно было назвать пониманием, окончательным пониманием, и - любопытство. - Кто они? - Фемистокл подергал своего провожатого за руку, показав пальцем на другого мальчишку. Едва ли старше его самого, он был одет в одежду простую, светло-зеленую, что-то держал на руках, сидя на краю бассейна, и рассматривал с такой благоговейной нежностью во взгляде, что и описать было невозможно. - Дети бога, - служка даже не удивился вопросу, как и Фемистокл не удивился ответу. Такие создания и не могли быть никем иным. Он хотел было подойти, ощутив некоторую свободу, но рука, державшая его за плечо, моментально сжалась. - Нельзя. Пока нельзя. Ты ещё чужой в этом доме. Сперва мы должны узнать тебя, а ты узнать нас. Кто ты, откуда, с чем пришёл к нам и чего ты хочешь? С тобой должен говорить царь Реки. И потом... Он замолчал. В голосе Фемистоклу послышалась лёгкая угроза. Он никогда до этого не встречался ни с какими царями. - И... когда я увижу... царя Реки? - Как только он сочтёт нужным. Проходи. На пороге небольшой комнаты Фемистокл огляделся. Ничего необычного - кровать с пологом, плетеные коврики на полу, пара сундуков. Умывальный тазик, по углам - массивные вазы, в которых, похоже, не просто стояли, а росли источающие лёгкий аромат цветы. Окно, выходящее в сад, и стол, видимо, для занятий. - Я буду жить здесь? - Мальчик опустился на кровать, осознав, насколько сильно устал. Пережитое давило все сильнее, ему хотелось поспать, а ещё - поесть. Голод становился все крепче, грозя в скором времени заявить о себе непристойными звуками из желудка. - Пока - да. Сейчас вымойся, тебе принесут еду и одежду. Очисти мысли, подкрепи силы. Позволь сну исцелить тебя. Когда сочтешь, что готов, выйди в сад и дважды ударь по барабану. Понял? - Да. - Чего уж тут не понятного? Оставшись один, Фемистокл снял сандалии, отряхнул ноги от песка и, с наслаждением ступая по гладкому полу, принялся за умывание, стараясь ни о чем не думать. Он сделал, как было велено. Выкупался в маленьком бассейне, с наслаждением растирая кожу каким-то снадобьем, которое нашлось прямо там. Оно почти ничем не пахло, скорее именно так можно было назвать запах чистоты - что-то легкое, совершенно неуловимое, но вместе с тем успокаивающее. Одежду ему принесли такую же, как на том, втором, мальчике - светло-зеленую, с вышитыми странными цветами по подолу, нежно-розовыми, белыми и голубыми; тончайшая, почти незаметная вышивка притягивала взгляд изяществом, почти что неуместным для мужчины. - Поешь, это правда не помешает. Фемистокл поднял голову и невольно открыл рот. Перед ним стоял тот самый, сошедший с Олимпа. Он оказался таким высоким, что мальчику пришлось запрокинуть голову; хорошо, он сообразил перевести нелепый, совершенно детский жест во что-то более подобающее, сделав вид, что зевнул. Потом Фемистокл убрал руки за спину, качнулся с пятки на носок, опустив кудрявую голову, словно молодой бычок, и поинтересовался: - Ты кто? Незваный гость прошел к столу, опустился на один из сундуков так грациозно, что Фемистокл снова задал себе вопрос: он живой? Настоящий? - Мое имя Кемозири. Великий Собек одарил меня честью стать его сыном. У него были странные глаза. Черные, с мелкими золотыми крапинками, как слюда, которая сверкала на солнце. - А как твое имя? - Фемистокл. – Мальчик потянулся к лепешке и небольшой глиняной плошке, в которой оказалось мясо. Самое настоящее мясо, запеченное с какой-то кашей и терпким соусом. Аромат щекотал ноздри, манил и не оставлял ни одного шанса остаться голодным. - Собек? Кто это? - Говорить с набитым ртом было верхом неприличия, но и молчать не хотелось. Гость сидел на сундуке, спокойно обхватив правую, согнутую в колене ногу, и смотрел на мальчишку, накинувшегося на баранину как на дар небесный. - Ты голодал, Фемистокл? - Это не было вопросом вежливости. Что-то подсказало мальчику, что если он ответит, что да, это тоже будет иметь какое-то значение, поэтому он просто помотал головой. - Это от огорчения. Я всегда ем, когда расстроен. Так кто это такой? - Ты расстроен от того, что оказался здесь? - Кемозири улыбнулся, и в комнату словно заглянула сама Эос. - Собек? Великий бог, хранитель этой реки, даритель жизни. Он исцеляет души, дарит великое знание и жизнь этой земле. Видел наши сады? Все это его милость. Пока Фемистокл пытался осмыслить услышанное, юноша добавил: - Попробуй сыр. Он очень вкусный. Особенно с мёдом. Мальчишка не стал спорить. Сыр оказался в самом деле очень неплох - лёгкий, свежий. - А тот, кто привёл меня, он тоже... как ты? - Суди? Нет, он просто младший слуга в храме. В его обязанностях следить за подношениями и встречать прибывших. - Кемозири спокойно отвечал на вопросы и вообще не шевелился, будто живая статуя. - Я увидел тебя у большого бассейна и подумал, что ты, должно быть, захочешь поговорить. - Ага. - Фемистокл не очень понимал, о чем, но баранина кончилась, вода в кувшине была такой сладкой и чистой, какой не была даже дома, и его, наконец, прорвало. Взахлёб, сбиваясь и то и дело возвращаясь к уже сказанному, он выложил совершенно незнакомому юноше всю свою историю. И о матери, так рано сошедшей в Аид, и об отце, и о том, что больше им было нечего есть и нечем платить за дом, и о дороге через море, и об Александрии и странных людях с чёрными лицами. Кемозири слушал очень внимательно, не перебивая, а потом подошёл к столу, чтобы налить мальчику ещё воды. Фемистокл отвернулся, приводя свои чувства в порядок, и не заметил, как в изящных смуглых пальцах мелькнул и пропал тёмный, почти чёрный, хрустальный флакон. - Выпей, - юноша протянул ему чашку и погладил по волосам. - Ты очень храбрый. Вода поможет успокоиться и уснуть. Суди, конечно, кажется строгим, но он не плохой человек и знает свое место. Ты в безопасности. - Д-да? - Фемистокл залпом осушил чашку, позволяя прохладной воде успокоить его желудок и сознание. Моргнул и улыбнулся неуверенно. - Он сказал поспать. - Верно. Ты ведь сам сказал, что хочешь спать. Он сказал? Когда? Да, в самом деле сказал, вот буквально мгновение назад. Веки налились тяжестью, Фемистокл зевнул, устроившись на постели. Последним, что мальчик ощутил – словно его огромным крюком подцепило за грудь и потащило куда-то в темноту, обволакивающую все его тело и дарящую благословенный покой.