За плотными шторами

Тук-тук, тук-тук — стучали колёса поезда, отмеряя минуты и километры. Тук-тук, тук-тук — мерно стучало сердце, наполняясь теплом. Приглушённый свет не мешал Хироки задумчиво изучать ночной пейзаж за окном. Новаки тихонько сопел напротив — устал, бедолага, почти сразу, как сели, уснул. В маленьком купе тесно, стучат успокаивающе колёса, спеша отвезти их по рельсам в завтрашний день. Взгляд скользнул на Новаки, и Хиро невольно улыбнулся: вспомнил, как Новаки обрадовался, увидев его на вокзале. Один пациент попросил Новаки сфотографировать последний рейс поезда шиндаи до Осаки. Пассажиров собралось удивительно много, Хироки не ожидал встретить столько любителей железных дорог, но не сожалел, что, пораньше закончив с делами, всё же успел к отправлению. Из-за загруженных графиков они с Новаки редко бывали вместе, поэтому каждая минута рядом стала особенно дорога. Даже если он просто спал. Хироки осторожно наклонился к нему, стараясь не потревожить, но когда легонько коснулся губами губ, рука любимого легла ему на спину, и Новаки вовлёк его в долгий глубокий поцелуй. — Я думал, ты спишь! — возмутился Хироки. — Извини, я действительно задремал. — Естественно — сейчас ночь! И мы в поезде. — Да, я помню, — шепнул Новаки, приподнявшись, всё ещё сонно щурился. — Наше купе отделяет плотная штора. — Помнит он! — Хироки отвернулся. — Твои занавески — ничто, только видимость. — Поэтому будем вести себя тихо, — улыбнулся Новаки, притягивая его к себе, и запоздало спросил разрешения: — Можно?.. — Нас пока что никто не видит, — выдохнул Хиро. — И надеюсь, что не увидит… — Я постараюсь, — виновато шепнул Новаки и положил его руку себе на ширинку. От жара и напряжения под ладонью, которые Хироки чувствовал через ткань, по телу пробежала приятная волна и внутри тоскливо заныло. Купе условно закрыто, их могут услышать. Есть риск, что, заметив свет в такой час, заглянет проводник. А Хиро не намерен был объяснять посторонним, что именно и зачем ему сейчас нужно. Раньше подобные вещи не волновали, теперь многое по-другому: Новаки ему действительно дорог, их отношения были чем-то особенным, он предпочитал их скрывать ото всех. О, ками, когда у него было что-то стабильное и нормальное! Часто с точностью до наоборот — как на вулкане. С Новаки он жаждал другого, спокойного и надёжного. Если это возможно. Новаки именно тот, с кем хотелось быть. Не думать о профессоре Мияги, об Акихико, о студентах, диссертации, о работе или родителях. Пожить для себя, как когда-то, только на этот раз не для одного, для двоих — слово «мы» по отношению к себе и Новаки укоренилось даже не в мыслях, вросло в плоть и кровь. Но ведь беспокойство в самом характере Хироки, этого не отнять. Возможно, ему не хватало маленького безумства, чтобы просто оставаться собой?.. — Погаси свет, — попросил он, и Новаки охотно нажал кнопку выключателя. Они просто сидели, обнявшись, а потом долго целовались под стук колёс и мелькание фонарей за окном. Хиро всегда любил поезда и дорогу, было в них нечто особенное, завораживающее, что позволяло отрешиться от всего и уйти в свои мысли, мечтать, двигаться в потоке реальности, оставаясь на месте, словно погружаясь в альтернативный мир. Но когда мир один на двоих, естественно разделить его с самым близким, просто чувствовать — ловить секунды и очертания в полумраке, вздохи, шорохи, каждой клеточкой отдаваясь друг другу. Лаская Новаки, Хиро не чувствовал никакой неловкости и сам охотно подавался навстречу прикосновениям, сдерживал стоны, закусывая губу. Горячее дыхание Новаки, его пальцы, нежные и уверенные, сводили с ума. Шторы плотно задёрнуты, брюки спущены далеко ниже пояса, одеяло валяется рядом, а мысль о возможных случайных свидетелях отошла на второй план. Но когда рука Новаки скользнула уже между ягодиц, Хиро остановил его. — Я войду в тебя только пальцами — и не больше, — попросил Новаки. И Хироки шепнул: — Хорошо. С профессором или Акихико он всегда оставался напряжённым даже в самых невинных бытовых мелочах, будто в чаепитии или просьбе передать авторучку заведомо скрывался подвох. Сейчас с Новаки, несмотря на место их уединения, было совсем иначе. Отпустить единоличный контроль — новые невероятные ощущения, в которых хотелось купаться, как в ласковом море, не боясь утонуть, уверенный в том, кто рядом. Сняв брюки и бельё полностью, Хоро сел на Новаки верхом, и тот крепко обнял его. Жар их тел и дурманящая жажда близости, проникающая через кожу, заставляли Хироки сильнее сжимать оба их члена, скользить по возбуждённой плоти рукой и ласкать, замечая, как Новаки вздрагивает от удовольствия — так сладко, что невозможно остановиться. Закрыв глаза, он будто бы видел, как красивые длинные пальцы Новаки погружались в него, Хиро чувствовал их внутри, бережные, настойчивые, и страстно желал большего, но… нельзя. Он всерьёз опасался, что не сможет дальше себя контролировать — тихо уже не получится. От возможной опасности быть застуканными возбуждение казалось невыносимым, будто если они остановятся — он умрёт или сразу же кончит. Новаки тоже был на пределе, целовал более страстно и крепко обнимал рукой его плечи, словно боялся на миг отпустить. Вдруг послышались чьи-то шаги. Хиро замер, прижавшись к Новаки, и затаил дыхание. Сердце бешено колотилось, что казалось непозволительно громким. Секунды тянулись вечностью перед казнью, но за «маленькое преступление» не было сожалений, лишь раздражение, что кому-то за шторой не спится. «Чёрт их принёс! Ну, пожалуйста, не сейчас!..» Шаги удалились по коридору, даже не задержавшись возле купе. Когда они совсем стихли, Новаки и Хироки с облегчением выдохнули. Хироки тихо рассмеялся, а Новаки молча уткнулся ему в плечо. — Продолжим?.. — предложил Хироки. С ним он был готов разделить любое безумство и невольно подумал, что вокруг существует немало вполне подходящих для уединения мест.