***
Асахина Каору был очень предан семье Исака и с детства знал своё место: он безмерно уважал Исаку-старшего и считал своим долгом служить ему. Как и его отец, которого Исака-сама благородно называл своим другом. Когда его компания разорилась, господин Асахина решил умереть вместе с семьёй, но Исака-сама случайно оказался на месте аварии и вовремя вызвал скорую. Каору навсегда запомнил обречённое выражение на лице отца, бледную как полотно мать и тот самый момент, когда их машина слетела в низину с дороги. Ему ещё долго снились звуки аварии, тонущие в шуме дождя, треск разбивающегося стекла и царапающие в темноте ветки — словно сама смерть протягивала когтистые лапы. Если бы никто не поехал под ливнем так поздно той же опасной дорогой, неизвестно, остался ли бы кто-то из семьи Асахина в живых. Каору знал, что сейчас они могут дышать и ходить по земле только благодаря одному человеку. Так решила судьба, хотя в ту роковую ночь, как и мать, он боялся, но принимал решение отца и не ждал спасения. Исака-сама помог отцу, когда тот оправился после аварии: выплатил банку его долги и взял к себе на работу. Каору понимал, насколько родителей переполнял стыд, а благодарность — ещё больше. Жизнь — это бесценный дар, хотя ставить себя и свою жизнь выше долга и чести в их роду было не принято. Долг следует отдавать, но порой он не имел срока давности и не измерялся деньгами, превращаясь в вечный моральный императив. В семье Асахина такое поведение всегда шло от души, и Каору не стал исключением, следуя по стопам отца. Сын их благодетеля, несмотря ни на что, оставался молодым господином, которого нужно слушаться и защищать. Эти вещи не всегда сочетались, Рюичиро был довольно капризным и взбалмошным. Но Каору старался и, познакомившись с ним поближе, понял: юный господин достоин уважения и любви, пусть порой очень хотелось отвесить ему заслуженную затрещину. Они учились в одном классе, но Каору был на год старше. Отец Рюичиро выступал его покровителем, и Каору всегда был при его сыне: помогал делать домашние задания, нести портфель и завязывать галстук. Он отчитывал Рюичиро-сама за прогулянные уроки и всегда выступал в конфликтах на его стороне, а после ругал его, объясняя, что так не подобает себя вести. Рюичиро ворчал и отшучивался, но старался прислушиваться, доверял Каору, пускай порой издевался. И всегда защищал: уводил тему в сторону, если их богатые одноклассники спрашивали о родителях Асахины, не давал друга в обиду перед слугами или своими родственниками, если тот попадал под горячую руку. Все считали, они не разлей вода. И только Каору понимал, что влюбился. Не в одну из соседских девчонок, которых дразнил Рюичиро-сама, а в него самого. Но разве он мог признаться? Они ожидаемо поступили в один университет. Каору понимал, Рюичиро-сама однажды продолжит дело отца, владельца большого издательства, а он станет его помощником, — и ничего не имел против. Когда твоя судьба решена, в этом есть свои плюсы. Рюичиро предложил Каору жить вместе, когда переехал в отдельную квартиру, однако Каору категорически отказался, заявив, что больше не может злоупотреблять доверием его семьи. Рюичир тогда сильно обиделся. Но его отец поддержал стремление Каору к самостоятельности, за что тот в очередной раз был ему благодарен: очень сложно жить рядом с любимым и скрывать запретные чувства. В издательстве Асахина Каору работал помощником Рюичиро, но был, прежде всего, верным слугой господина директора. Все говорили: естественная субординация. Лишь Рюичиро не понимал. Он едко подшучивал: «Неужто влюбился, стараешься выслужиться?» И частенько обиженно фыркал, когда Каору бежал выполнять приказы его отца. Каору не мог просто так ему всё объяснить, Рюичиро всё равно не поверил бы, лишь посмеялся.***
— Я тебя не сильно побеспокоил, Каору? — спросил господин Исака, глядя в зеркало заднего вида. Каору был за рулём, а отец Рюичиро, как настоящий хозяин, расположился на заднем сидении и поигрывал своими дорогими часами. — Сейчас уже поздно, а завтра тебе на работу. — Можете всегда обращаться, — сдержанно улыбнулся тот. — Я передал одну из своих машин и водителя Такаяме-сану и решил поехать с тобой, — в ответ одобрительно улыбнулся господин Исака. — Ты ведь составишь нам компанию? — Как пожелаете, Исака-сама. Деловые встречи господина Исаки порой проходили в закрытых клубах, там же он праздновал вместе с партнёрами сделки после успешных переговоров в офисе. Часто это были рестораны высшего класса или гольф-клуб, иногда же — места весьма специфические. Каору мог дожидаться директора возле дверей или в холле, пока он развлекался, но порой Исака-сама просил присоединиться к игре в маджонг, выпить со всеми саке или ещё как-нибудь поучаствовать. Асахина никогда не забывал, кто он, и вёл себя соответственно, но находиться рядом с друзьями и партнёрами Исаки-сама было для него большой честью, знаком принятия и доверия: в таком не отказывают. Особенно если это приказ. Он знал, что Исака-сама ходил к дорогим проституткам, порой делал ставки на подпольном тотализаторе и водил связи с людьми, нечистыми на руку. Рюичиро-сама давно бы получил от Каору за десятую часть всего этого нешуточный нагоняй, однако его отец — взрослый ответственный человек: когда он рискует, то знает, что делает. Он представлял Каору «помощник» или «приёмный сын», сердце Каору в такие минуты трепетало от счастья. Исака-сама являлся для него живым божеством, и даже если бы тот вступил в клан якудза, Каору бы без разговоров разделил с ним сакадзуки, пошёл следом в петлю или на край света. К счастью, Исака-сама был слишком умён для подобных глупостей. — Рюичиро избалован, он впечатлителен и ревнив, — заметил господин Исака. — Поэтому, сам понимаешь, он не должен узнать о подробностях этой поездки. Каору, на мгновение заглянув в зеркало заднего вида, молча кивнул. Господину он всегда подчинялся беспрекословно, позволял себе лишь скромно советовать, если тот сам просил и был в настроении.***
Клуб скрывался в вечно неспящем районе Токио за стильной вывеской элитного массажного салона. Они сразу поднялись на второй этаж и долго шли по тускло освещённому коридору мимо комнат с закрытыми сёдзи, из-за которых сквозь музыку порой доносились характерные звуки: посетители веселились. От кондиционера веяло прохладой, но Каору всё равно чувствовал сигаретный дым, смешанный с запахом духов и других вещей, о которых предпочитал не задумываться. Несколько лет назад в одном из таких клубов с подачи господина Исаки у Каору впервые был секс с женщиной. Он пригласил для «приёмного сына» молодую, но опытную девушку. Каору принял в дар новый опыт, надеясь, что он поможет забыть о его пагубной страсти. Был мягкий подрагивающий свет от бумажной лампы, запах жасмина и бежевые шёлковые простыни. Была не любовь, но техничное удовольствие и взаимная доброжелательность: каждый из них понимал, зачем находится здесь, и делал то, что должен. Так появился один из секретов Каору и Исаки-сама, дальше их было много, связанных не только с подобными развлечениями. Каору слышал, что для родного сына Исака-сама сделал похожий подарок, только иным образом. Юный господин отличался самоуверенностью и сложным характером, в восемнадцать он был ещё романтичным и впечатлительным: отец нанял девушку, чтобы она притворилась влюблённой и научила его всему. Рюичиро не догадывался о таком проявлении заботы, а Каору ему ничего не рассказывал. Он рано повзрослел, уже многое понимал и слишком любил его, чтобы ранить или поссорить с отцом. Он знал, что всегда будет только верным помощником Рюичиро-сама. Но однажды произошло то, что перевернуло его мир.***
В тот раз Каору сидел за столом вместе с господином Исакой, Такаямой-саном и его спутником в окружении нескольких девушек и юношей. Стол был полон яств, лилось саке, разговоры и смех, создавая приятную атмосферу обычной весёлой компании, но это была лишь иллюзия. Такаяма-сан шепнул господину Исаке что-то и посмотрел на своего спутника. Исака-сама подозвал главную даму с золотым гребнем в причёске, и она, улыбаясь, приняла его просьбу: Каору не расслышал, какую, но знал, в чём она заключалась, привык относиться спокойно к подобным вещам. Такаяма-сан весь вечер любовался одним из юношей, подливавших ему саке, его выбор известен. Он, как и его приятель, удалились в соседнюю комнату, но приятель — с красавицей в розовом кимоно. Рядом с Каору и господином Исакой остались две девушки, а другие хосты, прежде призванные их развлекать, поклонившись, ушли. Когда сёдзи за ними закрылись, две девушки, по-прежнему сидевшие возле стола, принялись ласкать и раздевать друг друга. Исака-сама лишь наполнил свою отёко саке. — Тебе нравится? — кивнул он на девушек. — Они красивы, — равнодушно согласился Каору. Исака-сама поцокал языком: — Недостаточно! Скажи, что бы ты с ними сделал?.. — Всё, что прикажете. — Снова не так! — возмутился тот. — Чего ты сам хочешь? — То, чего вы мне желаете, — произнёс Каору, не чувствуя себя в праве о чём-то просить. — Ты слишком хороший мальчик, — покачал он головой. — И неправильный одновременно! Я хочу заглянуть за броню: ведь тебя привлекают мужчины? — утверждение, не вопрос. — Да, — согласился Каору. — Так почему никого не выбрал? Сидишь весь в себе — даже больно смотреть! — Простите, что испортил вам вечер… — Забудь, не испортил, — он отмахнулся. — Тебе разве никто не понравился? — Мне всё равно, потому что я не люблю их, — ответил Каору. Он просто устал и никогда не видел развлечения в сексе самом по себе: проще снять напряжение руками. — А меня? — Вас — люблю. Как отца, даже больше со всем моим уважением. Каору видел подтекст. Исака-сама для своего возраста был красив: стройный, подтянутый, благородное лицо украшали морщинки, волосы посеребрила лёгкая седина, а живые глаза излучали уверенность, от которой не оторваться. Женщины любили его, как и мужчины, а он любил всех их. Эти связи не оскверняли его, они ни на что не влияли: Исака-сама всегда оставался верным работе и семье, не имел постоянных любовниц, а салоны — для отдыха, как он сам говорил. Он был особенным, его сила влекла, и влечение могло стать всеохватным, если бы Каору не испытывал глубочайшего уважения к своему покровителю. Он чувствовал себя виноватым за страсть к его сыну, но привык держать тайны в себе: раз не явлено, значит, этого нет, неуместное нужно скрывать до последнего. — Я тебе не отец. Ты считаешь меня привлекательным? — спросил Исака-сама, и в глазах блеснул хищный огонёк. — Только честно! — Да, считаю. — Каору невольно сглотнул, понимая, к чему он ведёт. Исака-сама протянул к нему руку: — Тогда не откажи мне. Каору приблизился и позволил поцеловать себя. Исака-сама пах табаком и саке с примесью дорогого мужского парфюма, его губы были приятны, а тёплые руки грубоваты, но бережны. — Ты прекрасен, мой мальчик, — шепнул Исака-сама. — Надеюсь, ты знаешь, что делать? Каору кивнул, расстегнул пояс его брюк и ширинку. Исака-сама одобрительно положил ладонь ему на затылок, когда он взял возбуждённый член в рот. Девушки, уже полураздетые, всё ещё занимались друг другом — Каору понимал: их пригласили, чтобы его не смущать, не оставлять наедине с господином. Исака-сама хотел его, позволял доставлять себе удовольствие и испытывал. В этом не было ничего от того, как берут проститутку, а если б и так, Каору не возражал. Тело — самое малое, что можно дать в благодарность за некогда спасённые жизни, за постоянную помощь, хотя помогать ему был никто не обязан. За доверие и заботу, за искреннюю любовь, часть которой он отбирал у родного сына, так беззастенчиво став «приёмным». Сжимая влажными губами головку члена, Каору заставлял своего господина сильнее вплетаться ему пальцами в волосы. Было стыдно, что у самого в брюках росло томительное напряжение, пробуждающее желание представлять на месте отца — его сына. Они были похожи: те же скулы, улыбка, смеющиеся глаза. Трудно было избавиться от наваждения и фантазии о несбыточном, но Каору лишь брал член Исаки-сама глубже, стараясь прогнать эти мысли. Наслаждение предполагалось сегодня лишь для одного, в вожделении-восхищении нет места грязи. Каору впервые доставлял мужчине удовлетворение ртом, но противно совсем не было. Он старался как можно точнее воспроизводить действия девушек, когда-то ласкавших его: дразнящие прикосновения языка, то, как губы сжимали напряжённый ствол, двигаясь вверх и вниз, а руки ласкали мошонку и немного промежность, придерживали член у основания, не торопясь помогать. В ответ напрягались бёдра Исаки-сама, на верхушке головки выступила терпкая капелька смазки. Его губы подрагивали от вздохов, жмурились от удовольствия знакомые глаза, а рука давила на затылок сильнее — это было наградой, но Каору боялся сделать что-то не так. Как бы он ни старался сдерживать реакции тела, нечто жгучее поднималось из глубины: щёки предательски наливались жаром, голова — туманом, а пах — тяжестью. — Потрогай себя, — разрешил Исака-сама, заметив, что дыхание его стало совсем рваным. Каору послушался. И не чувствовал вины перед тем, кого ещё больше желал видеть рядом — сына, а не отца. Это был секс — без пылкой любви, акт поклонения и подчинения. Он сжимал свой член и двигал рукой с разрешения Исаки-самы, чувствуя, что не заслужил поощрения, а тот взял его за голову и толкался в рот. Оставалось только помогать языком и плотнее сжимать губы. Приняв его семя, он проглотил всё до капли, а когда господин отстранился, к Каору подошла девушка, и, наклонившись, довела его ртом до конца. Исака-сама рассмеялся негромко, по-доброму, глядя на Каору, ещё ошалевшего, который не мог отдышаться. — Хороший мальчик, — одобрительно кивнул он. — У тебя есть талант, определённо. То, что надо моему Рюичиро. Сердце Каору испуганно сжалось. Откуда Исака-сама мог знать про его любовь? Неужели что-то заметил?.. Судьба Рюичиро — возглавить фирму, жениться и завести наследников, мужчина-любовник в этой схеме был лишним, он не хотел стоять у него на пути. — Ты ведь всё понимаешь? — прищурившись, спросил Исака-сама. — Фирма, женитьба, наследники. Мой сын давно знает и уважает тебя, но он ветреный, только ты можешь его контролировать. — Что вы подразумеваете, Исака-сама? — растерялся Каору. — Очень просто! Чтобы уберечь от развратных и жадных девиц, ты станешь его любовником, — спокойно пояснил он, заглядывая в кувшинчик саке. Одна из полураздетых девушек тут же достала новый токкури и наполнила чашки. — Любовником? — не понял Каору. — Да. Друзья-любовники — самый лучший вариант, я считаю. С тобой у него не появится ненужных детей. — Он рассмеялся. — Как бы ни продвинулась современная медицина, насколько я знаю, мужчины ещё не рожают. Каору сглотнул, идея в устах отца казалась немыслимой, но… Кажется, он начал понимать её смысл, хотя не заслуживал подобного горького счастья. Искака-сама мог казаться циничным, но он был просто мудрым и опытным человеком, любил сына и всегда видел на много шагов вперёд. — Ты будешь, как прежде, поддерживать его, если слишком сильно не влюбишься. Ты мне очень предан, но я давно вижу, как ты на него смотришь! — шутливо погрозил пальцем господин Исака. — Ты скорее уйдёшь с дороги, чем причинишь ему вред. Ты не испытываешь ненависти к женщинам Рюичиро, я замечал. И примешь его жену, когда придёт время. — Но… — Примешь-примешь, как принял меня сегодня, — усмехнулся он. — Ты всегда трезво мыслил, как я, сильный и умный мальчик. Я знаю о склонностях Рюичиро — даже то, о чём ты не догадываешься: он всё равно рано или поздно затащит тебя в постель. — Исака-сама отпил саке из отёко и передал её Каору. — Так что не предавай меня. И его. Каору сегодня был за рулём, но сейчас не мог отказать, принял чашку с почтением и, символически прикоснувшись к тонкому краю губами, шепнул: — Не предам.***
В ту историю Каору порой самому не верилось: всё было словно во сне. Ощущение нереальности происходящего преследовало его и тогда, в клубе. Но он как верный слуга просто шёл за своим господином. Это был первый и единственный раз, когда Исака-сама делал с ним нечто подобное. Вернее, Каору сделал всё сам, его не заставляли. Когда они с Рюичиро действительно стали встречаться, отец возлюбленного изредка приглашал Каору в «массажный салон»: проверял, как крепка их связь, и следил, чтобы чувства Каору не стали безумными. Но тот не терял головы, пусть в сердце его было место лишь одному господину. Каору видел здесь непреложную истину, как и в том, что их уговор с Исакой-сама должен остаться тайной. Он не смог бы предать их обоих сейчас или через сотню лет.***
— Не то чтобы меня беспокоило, что ты мне изменяешь, просто хотелось поймать с поличным, — бесцеремонно заявил Рюичиро, скидывая ботинки на пороге квартиры Каору. Тот шёл следом, сжимая в руках букет. — Изменяю? — растерянно переспросил он. — Цветы! — Рюичиро резко развернулся. — Разве ты купил их не для подружки? — Цветы для вас, — Каору передал ему букет нежно-розовых роз. — Я не собирался вам изменять, мне просто нужно немного свободного времени, Рюичиро-сама. — Мда? — растерялся тот. — Но почему цветы? — В этот день десять лет назад вы сказали, что любите меня, — сдержанно улыбнувшись, ответил Каору. Забывчивость Рюичиро его не обижала: он не обязан помнить, слишком сильно привязываться к мелочам и к нему. Как бы Каору этого ни хотелось… Рюичиро зарылся носом в цветы, оценивая запах: кажется, нравилось. — У нас что, юбилей? — Да, — согласился Каору, стараясь не слишком подчёркивать свою радость и нежность. — Пусть мы никогда не будем женаты. Я долго думал, что выбрать, у вас ведь есть всё, что вам хочется... А потом вспомнил: когда-то давно вы мне подарили цветок, и решил, что букет станет хорошим ответом. — Ты действительно любишь меня? — нахмурился Рюичиро, отложив цветы в сторону. — Тогда почему прогоняешь? Я думал, влюблённым естественно постоянно быть вместе. Каору наклонился к нему и, касаясь дыханием волос, прошептал: — Это слишком... Я и так думаю об одном человеке все двадцать четыре часа. Щёки Исаки Рюичиро, исполнительного директора издательства Марукава, по-мальчишески загорелись румянцем. — Мы могли бы жить вместе! — настаивал он. — Ваша фантазия ничуть не утихомирилась с возрастом, — покачал головой Каору, стараясь уйти от темы. — Вы слишком ревнивы… — Потому что ты — только мой! — Рюичиро прищурился точно так, как его отец: — Ты ведь не возражаешь? Тот улыбнулся: — Я знаю. Ради вас я готов на всё.