грустно с тобой

***

кенни смотрит на смешных уточек на шторке в ванной такера. ему всегда казалось, что в них есть что-то таинственное и даже пугающее. может, дело было в застывшем выражении их лиц, или в дюжине, а то и больше, пар маленьких глаз, устремивших взгляд на него. может, дело в белых пузырьках вокруг них. с чего бы пузырькам там вообще быть? а смешные уточки улыбаются, как ни в чем не бывало, плавают на полиэстеровой поверхности, задорно подмигивают и расправляют крылья. эта потрепанная штора висит тут столько, сколько кенни себя помнит. вот он, пятилетний, забегает к такерам по дороге, чтобы отлить, и так невзначай вслух считает уток. вот он остается на ночь и пока чистит зубы, глядит на них в отражении зеркала. вот кенни блюет, впервые попробовав отцовскую настойку вместе с крэйгом, и почему-то кажется, будто эти радостные утки на самом деле смеются над ним. вот кенни облокачивается головой о плечо такера, горячая вода обволакивает их тела тягучей негой, а приятный ромашковый запах детской пенки для ванны заполняет помещение. кенни чувствует, что начинает клевать носом от тепла и уюта в руках такера. чувствует, как аккуратно крэйг целует его ухо и переплетает пальцы под водой. сонное утро воскресенья никогда не протекало лучше. и все же эти утки. наблюдают за ним широко посаженными глазенками, которые только придают им глуповатый вид. и вот сейчас, кенни сидит на стиральной машинке, покачивает ногами из стороны в сторону. смотрит на уток, а крэйг – на эти острые коленки. на то, как меняется положении коленной чашечки – туда-сюда. если смотреть слишком долго, кажется, что коленная чашечка какой-то совершенно инородный объект в человеческом теле. крэйг слегка потряхивает головой, возвращаясь в реальность. промакивает ватную палочку в растворе хлоргексидина, притягивая лицо кенни к себе за подбородок. маккормик смотрит на эту чертову шторку, как загипнотизированный. крэйг пытается быть нежнее, правда, но никогда не предупреждает, что будет щипать, или что сейчас начнет обрабатывать. прикладывает ватку к ранам, сильно напрягая брови. — можешь забрать себе, если так сильно нравится, — в голосе крэйга, кенни не находит ни иронии, ни строгости. один холод. видимо, сдерживается как может. крэйг переходит на переносицу, и кенни слегка дергается, шипя как змея. — где родители с тришей? — маккормик в своей привычной манере наклоняет голову вбок. крэйг цокает и снова тянет за подбородок, чтобы выровнять положение головы. — к бабушке уехали. — останусь у тебя? такер смотрит в глаза маккормика – до ужаса красивые. посмотри он в них немного дольше, точно бы с ума сошел. глаза кенни – практически прозрачные, чистая синева, обнажающая его душу, и душу такера заодно. крэйг думает, кенни мог бы остаться у него раз и навсегда, вместо того чтобы заваливаться к нему в три ночи, побитым, промерзшим и, скорее всего, не совсем трезвым. лицо в кровавых подтеках, под глазом и на скуле вырисовываются лиловые пятна. яркие и переливающиеся в другие холодные оттенки. костяшки тоже не в лучшем состоянии – сбиты в кровь. чтобы понять, кого кенни так страстно колотил, много думать не приходится. кенни немного морщится, склоняясь влево, когда пододвигается ближе. крэйг у себя в голове отмечает, что нужно проверить ребра. — оставайся, — такер говорит после нескольких минут тишины. по лицу кенни он понимает, что молчал слишком долго, чтобы сейчас так просто впихнуть ответ в пространство. маккормик кивает, поворачивая голову в сторону ванны. опять эти утки забирают все его внимание. — сними футболку, — такер говорит также безэмоционально, почти приказывая. кенни стягивает тряпку через голову, оголяя костлявое тело. такер тяжело вздыхает. как и ожидалось, весь левый бок разукрашен в уродливые гематомы, неровно растекающиеся по ребрам. хочется хорошенько долбануть кулаком по стене, а еще лучше, по морде обидчика, но крэйг вводит в строй свой холодный рассудок и глубоко дышит. его искалеченная рука никому пользы не принесет, искалеченный мистер маккормик принесет только больше неприятностей – это крэйг зарубил себе на носу еще лет в шестнадцать. подрался со стариком своего бойфренда, и все трое нехило получили по башке. кенни, конечно, больше всех досталось. маккормику достаточно посмотреть на напряженные плечи парня, чтобы понять, о чем он думает. кенни тянет руки вперед, обнимая такера. прижимается головой к груди и гладит спину. так ласково, лишь одним движением умиротворяет бурю в крэйговой груди. такер прикрывает глаза и горячо выдыхает в светлую макушку. кенни продолжает свои махинации руками, прислушиваясь к учащенному пульсу. — все дело в карен, — говорит он тихо, и крэйг понимает без лишних слов. кенни давно научился игнорировать пьяные перепалки предков, научился не поддаваться на провокации и уворачиваться от косых ударов, но если во всей этой трагикомедии появляется карен, кенни никак не может остаться в стороне. он обижен, он зол, и он любит ее больше всего на свете. — ты не представляешь каково это слышать, как она плачет. весь мой мир содрогается, в глазах – пелена. я готов убивать, без шуток. как он смеет?.. как он может? кенни прерывисто вздыхает, сжимая в кулаках подолы крэйговой футболки. крэйг не представляет и надеется, никогда не представит. поэтому слов в нем не остается. он просит кенни повернуться к нему боком и открывает тюбик с мазью от ушибов. налепляет пластыри в открытых местах, обрабатывает руки. аккуратно целует уголок разбитой губы. поцелуй – легкий, словно перышко. — можно кофе? — кенни снова проворачивает этот трюк с наклоном головы. золотые пряди невесомо колышутся по инерции, и глазами хлопает что надо. как тут откажешь? — конечно, — крэйг улыбается и подает парню одежду, — сейчас заварю. крэйг идет вниз, на кухню. достает кофеварку и баночку с перемолотыми кофейными зернами. греет воду, варит, терпеливо и с любовью. переливает напиток в кружку, оставляя место для молока, вытаскивает почти полный пакет из холодильника, и ставит все это добро на столешницу. кенни спускается, напевая мелодию, которая засела у него в голове еще неделю назад. он чмокает такера в щеку и проходит дальше. улыбается, когда видит приготовленное заранее молоко. такер знает, что кенни начинает ворчать, если молока слишком много, слишком мало, не так, по-другому, не тот вкус, не та марка и все такое. кенни наливает столько, чтобы до краев кружки оставалось место в ширину пальца. на деле, ничего мудреного в этой процедуре нет. просто иногда кенни нравится препираться с такером по мелочам. нести всякую околесицу и смотреть, как крэйг реагирует. вот и с молоком так же. просто потому, что крэйг дуется и обещает больше никогда кофе не варить, но в следующий раз, конечно, плетется исполнять желания своего любимого бойфренда. горячая кружка обжигает кончики пальцев. кенни садится за стол и в упор смотрит в свой кофе. — чем занимался? — кенни дует пару секунд на напиток и после отпивает маленькими глотками. — спал, — такер отвечает без какой-либо претензии, но кенни все равно морщит нос. — какой сегодня день? — суббота. — а год? — двадцать второй. — м-м, — протягивает маккормик. крэйг бы не удивился, если бы в один момент кенни сказал, что забыл собственное имя. такие вещи, не несущие в себе особого смысла, как имена, даты и время, никогда подолгу в его голове не задерживались. и особого внимания парень таким пустякам не уделял. и в самом деле, что такого важного в датах и времени? наверное, поэтому они сидят в глухой ночи на кухне, попивая горячее. все биоритмы уже давно полетели к чертям, и все действительно важные имена выжжены печатью на сердце. кенни отбивает быстрый ритм пяткой по паркету и, кажется, теряется во всех назойливых мыслях, скребущих корку головного мозга. крэйг бросает взгляд на его дергающуюся ногу и вздыхает. раньше, в классе девятом, если бы маккормик, сидя с ним за одной партой, делал тоже самое, крэйг бы точно не сдержался и влепил тому подзатыльник как минимум. пубертат – довольно нервное время. и к тому же, он всегда был легковоспламеняющимся, хоть по лицу и не скажешь. вот по лицу кенни, сказать можно что угодно, или такер за столько лет просто научился читать его мысли. на самом деле, любой поймет, что здоровые – нормальные, глаза не могут быть такими красными. запястья – такими худыми. любой поймет, что нормальный человек ни за что не выглядел бы, как маккормик. скошенный, измученный, больной, с бездонной пропастью в груди. с ношей, которую вряд ли бы осмелились потягать пятеро нормальных людей. пятеро крэйгов. должно быть, из-за бесконечного запаса жизненной энергии, в кенни столько сил и усталости. не каждый бы смог обеспечивать семью из четырех человек в какие-то восемнадцать лет. забить на учебу, на развлечения и отдых, только потому что излишнее чувство долга охватило разум. и крэйг вовсе не из тех, кто проявляет инициативу, но все равно рвется хоть как-то облегчить жизнь маккормика. — расскажешь, в чем дело? — такер подает голос. кенни отвлекается от своих раздумий и поднимает голову, почти удивленно распахивая глаза. очаровательное зрелище. примерно такое же выражение лица появлялось, когда учителя вдруг спрашивали у кенни что-нибудь связанное с параграфом в школьном учебнике. — а в чем дело? — как ни в чем не бывало. — прекращай. кенни вздыхает, неторопливо отпивая кофе: — что мне делать? крэйг слегка хмурится, осмысливая вопрос. что делать? настолько обобщенно может спрашивать только тот, кто действительно боится мыслить уже. — ты уедешь в колледж. стэн, кайл и даже картман – тоже. а я… — кенни закусывает губу, мнется пару секунд, продолжая, — у меня нет будущего. бедный, бедный кеннет, которого всегда оставляют позади. кеннет, про которого забывают. кеннет, смерть которого, не вспомнят даже собственные родители. кеннет, которого крэйг так сильно любит. — эй, все будет хорошо, кенни, — крэйг говорит осторожно и садится рядом, — ты можешь уехать в денвер со мной. найдешь там работу, снимем небольшую квартирку, может заведем собачку или типа того. я… — крэйг касается пальцами предплечья парня, подыскивая формулировку получше, или хотя бы не настолько сопливую. но лучше не получается, и выходит как есть. — я не брошу тебя. кенни опускает голову и морщит нос. крэйг похож на мечту. на главный приз в лотерее, и кенни, похоже, впервые в жизни, крупно повезло. — невыносимый… — маккормик практически шепчет, и крэйгу приходится наклониться ближе. — ты невыносимый. такер нежно улыбается, забирает из рук кенни кружку с остывшими остатками кофе, выливая их в раковину. — я спать хочу, — бросает крэйг, ополаскивая кружку. он уверен, что спать он уже не хочет, в отличии от кенни, который изнеможен после сверхурочной работы в забегаловке. маккормик кивает и встает, со скрежетом отодвигая стул. неприятный звук заставляет поморщиться обоих, настенные часы показывают начало раннего утра. крэйг ведет кенни в свою комнату, держит за руку, поглаживая тыльную сторону ладони большим пальцем. когда они проходят мимо ванной, кенни вдруг вспоминает. — заберем уток в новую квартиру? такер усмехается, кивая. кенни всегда любил хранить воспоминания как зеницу ока. наверное, потому что после того, как он остается один, воспоминания – единственное, что у него есть. момент, когда пятнадцатилетний крэйг сказал ему, что влюблен по уши, стал одним из самых ценных в его коллекции. и в этот момент, единственными свидетелями его слов, были смешные уточки на шторке в ванной.