Ночь - это только начало

      Хрупкое изящное тело в моих объятиях.       Ты бегло целуешь, словно слепой котенок, в безмолвных попытках отыскать мои губы. Наконец, находишь и, бессовестно пользуясь моим замешательством, впиваешься в них долгим поцелуем.       А я все ещё не могу понять, что происходит. Не понимаю, почему ты оказался в 3 часа ночи перед моей дверью. Не понимаю, почему на мой вопрос о причине столь позднего визита ничего не ответил, а лишь, внезапно прижавшись, начал целовать. Не понимаю, почему ещё в первые несколько секунд я это не прекратил, не встряхнул тебя, спросив, какого черта тебе взбрело в голову, не отправил обратно в свою комнату, улыбнувшись на прощание, будто признавая, что все это было шуткой, а вместо всего этого лишь притянул ближе и закрыл дверь за твоей спиной.       В голове туман.       Мне кажется, что я сплю, потому что в реальности всего этого не может быть.       Не может быть этой мягкой нежной кожи под тонкой тканью рубашки.       Не может быть этих шелковистых волос, которые ты откидываешь назад, когда отстраняешься.       Не может быть этих внезапно испуганных глаз, когда ты сталкиваешься с моим ошеломленным взглядом, словно до тебя вдруг доходит мысль, что ты только что сделал, и теперь ты судорожно пытаешься найти объяснение своему поведению, а если не получится, то возможность за секунду исчезнуть из моей комнаты.       Не может быть этого тянущего чувства где-то в груди, когда я понимаю, что не хочу тебя отпускать, и быстро хватаю за локоть, пока ты не успел убежать.       Здесь просто не может быть тебя, Аллен.       — Почему… — начинаю я и осекаюсь. «Почему» что? Причину чего из всей этой нереальности я хочу узнать в первую очередь? Ты успокаиваешься, видя, что я не собираюсь тебя прогонять, и, неловко отводя взгляд, отвечаешь.       — То задание… неделю назад. Помнишь?       Конечно, помню. В такие крупные неприятности мы давно не попадали. Оплошность, которую мы допустили, когда не заметили подстроенной ловушки Уз Ноя, чуть не стоила мне второго глаза, а тебе — жизни. Нет, конечно, я верю, что мальчик, которому было суждено стать Разрушителем Времени, не смог бы погибнуть так просто — в конце концов, ты и не из таких передряг выбирался, но проверять все равно не хотелось. Поэтому я, не задумавшись, бросился тебе на подмогу, сам же подставляясь под удар. И тем самым, в который раз загнал подальше свою сущность Историка.       Все хорошо, что хорошо кончается — нам пришли на выручку Канда с Мари, и Нои были вынуждены ретироваться, но… я до сих пор помню слезы в твоих глазах, когда ты заметил, что я теряю сознание. Глупый. Глупый Аллен. Я тоже не могу так просто погибнуть, История не будет оплакивать погибшего героя и найдет нового летописца, поэтому я не могу так просто упустить свой шанс. Подумаешь, небольшая потеря крови — ерунда. Но ты-то этого не знал: того, что через 2 дня я очнусь в госпитале, а уже через неделю буду спокойно бегать по Ордену, привычно задирать Канду и донимать разговорами всех, кто попадается на моем пути. Не знал. И поэтому я до сих пор помню твой взгляд — испуганный, неверящий и…виноватый? Неужели ты винил себя в том, что я чуть не расстался с жизнью? И поэтому… поэтому пришел сейчас сюда, ко мне, не найдя другого способа вернуть долг? Жизнь в обмен на… Черт, ну, ты и дурак       Я делаю шаг назад и криво усмехаюсь, хотя в сумерках, которые царят в комнате, разгоняемые лишь слабым светом луны сквозь часто зарешеченное окно, ты вряд ли можешь разглядеть мою усмешку. Пытаюсь говорить как можно ровнее и безразличнее, но при этом чувствую, как что-то в глубине меня с глухим треском оборвалось и разбилось о стеклянный пол, наполняя раздражающим, болезненным звоном мое сознание.       — Ты мне ничего не должен. Все в порядке, можешь идти спать, — сажусь на край кровати, ощущая страшную тяжесть в ногах, будто бы каждое из произнесенных мною слов превратилось в кандалы, вмиг опутавшие запястья.       — Должен? — на этот раз наступает твоя очередь удивляться. Ты несколько раз растерянно моргаешь, оглядываешься по сторонам и вдруг улыбаешься как-то странно: не то облегченно, не то снисходительно.       Делаешь несколько шагов и оказываешься прямо передо мною — чтобы встретиться с тобой взглядом, мне приходится задрать голову. Ты снова улыбаешься, но теперь это больше похоже на улыбку ангела, кроткую, тихую, нежную.       Оперевшись руками о мои колени, наклоняешься ко мне и негромко произносишь:       — Глупый. Я пришел не из-за этого.       — Тогда, из-за че… — но я не успеваю закончить, потому что мгновение спустя чувствую прикосновение чужих губ к своим.       И снова в голове этот повторяющийся вопрос «Почему?», бьющийся о стенки сознания и не способный найти выхода, который стал бы для него ответом.       «Я же должен тебя оттолкнуть. То, что сейчас происходит, слишком странно, слишком…неправильно.       Неправильно, потому что мы просто друзья.       Ты — хороший товарищ, тот, кто всегда выручит в бою, пожертвует собой ради других, не отступит перед сложностями и добьется своего. Человек с непоколебимой уверенностью в собственных силах и том, что ты должен делать. Человек, который одной лишь улыбкой способен вселить надежду и пролить свет на души, которые давно погрязли в отчаянии. Ты — тот, кто сражается за этот мир и в то же время тот, кому на него, по сути, наплевать. Тот, кто одинаково жалеет как людей, так и акум. Ты для меня человек-загадка. Иногда кажется, что я прекрасно понимаю тебя, знаю, что может тебя тяготить, а что радовать, из чего ты сам черпаешь силы для того, чтобы добиваться желаемого, а что может ввергнуть в уныние.       А иногда…совершенно не могу понять, что движет тобой. Например, как сейчас.       И странно. Потому что я не должен ничего чувствовать к тебе. Не должен в очередной раз переступать через обязанности Историка и позволять эмоциям брать надо мной верх.       Не должен.       Но тогда откуда это странное чувство в груди, будто медленно, один за другим, лопаются тонкие кровеносные сосуды, разливая по телу непонятное, манящее тепло. Почему так хочется прижать тебя к себе. Окунуться в твой чуть сладковатый, с тонкой ванильной ноткой, аромат, от которого у меня медленно идет кругом голова.       И… черт возьми, Аллен, ну, почему твои губы настолько нежные, а пальцы, скользящие по моей груди — нестерпимо горячие!       Я обнимаю тебя за талию, притягиваю к себе, заставляя сесть на мои колени. Наконец, не хочется ни о чем думать — только плыть в этом опьяняющем дурмане из ванили, путаться в твоих волосах и теряться в бесконечной череде поцелуев. Впервые в жизни мне все равно до причин и прошлого, важнее всего только настоящее и, возможно, будущее. Впрочем…нет, и о нем сейчас думать не хочется.       Только настоящее.       Только ты рядом.       И пусть все это невозможно, пусть даже на утро это окажется сном, главное — то, что сейчас мне безумно не хочется тебя куда-либо отпускать. Пусть даже я и не знаю, почему. Но что-то подсказывает, что мне нужно сделать всего один шаг, преодолеть эту невидимую черту, и тогда все станет понятно, откроются ответы на все вопросы.       На пол летит рубашка, а следом и низ от твоей пижамы, открывая мне удивительный вид. Пожалуй, ещё никогда я не видел ничего более безупречного. Легкое, почти невесомое, окутанное не то серебристой дымкой, не то сизым туманом, хрупкое тело на моих простынях — это поистине неописуемо. Словно художник-экспрессионист, внезапно ставший свидетелем того редкого момента, когда тьма начинает медленно отступать, постепенно осветляя палитру ночи, сменяя краски неба так быстро, что не замечаешь, как недавняя чернота становится темно-синей, постепенно приобретает оттенок лазури и, наконец, исчезает в голубом сиянии, и пытающийся запечатлеть это мгновение всего в нескольких быстрых мазках — также и мне хочется запомнить каждый сантиметр твоей кожи, оставляя в памяти лишь легкие наброски, чтобы в последствии вывести из них полную картину.       Наши тела сплетаются в свете луны, которая уже совершенно без стеснения смотрит в мое окно, оплетая нас своими серебряными нитями — такими же как твои волосы. Я упоенно целую твое лицо и шею, ласкаю губами живот, скользя языком по разгоряченной коже, опускаюсь ниже, вырывая сдавленный вдох из твоей груди. Твои глаза блестят и, о, боги, я готов сейчас отдать что угодно ради того, чтобы видеть этот блеск снова и снова.       Беспорядочный путь наших пальцев, то сплетаясь, то вновь разбегаясь по чужой коже. Они ласкают, изучают, оставляют свои невидимые следы, словно подтверждая, что сегодня ночью мы принадлежим друг другу. Обходя ещё совсем недавно затянувшиеся раны, проводя по каждому изгибу тела, ударяя легким разрядом электричества, накаляя обстановку до предела, заставляя желать чего-то большего — того, в чем мы даже не можем себе признаться, но понимаем, что где-то далеко все уже решено за нас и теперь вершители судеб лишь следят за тем, как мы играем по их правилам. Впрочем, если эти правила нам по душе, то почему нет?       В очередной раз поймав твои губы в нежный и томящий поцелуй, проникаю внутрь языком, проводя им по небу и сплетая с твоим. Словно огненное танго — игра друг с другом, то отдаляясь, то позволяя переходить все границы, подпуская к себе невозможно близко… и вновь шаг назад — легкий поцелуй, дразнящий, обманчивый, заставляющий желание захлестывать с головой, вновь врываясь в твои губы, чтобы продолжить этот танец.       В какой-то момент я чувствую, что больше не могу сдерживать себя, что это была последняя капля в моей чаше самообладания. Но…я не могу. Так сразу. Это кажется неправильным по отношению к тебе. Но ты решаешь сам развеять мои сомнения, неожиданно обхватив меня ногами и прижимаясь так нестерпимо сильно, что на мгновение я забываю, как дышать. Лишь в ушах раздается пульсирующая тишина.       Движение бедер.       Резкий вдох — так, что раскаленный воздух больно режет по легким, и этого достаточно, чтобы вернуть меня в реальность.       Ещё одно, чтобы снова потерять какой-либо самоконтроль.       Я хочу тебя, хочу безумно, позволяя всем сдерживаемым до тех пор эмоциям брать верх над собой, выплескиваясь в твое тело, которое каждым движением говорит мне о своем желании.       И снова эта игра: то доводя до предела, то внезапно замедляясь, заставляя до крови кусать губы; то позволяя тебе перехватывать инициативу, то возвращая её мне.       Ты зарываешься пальцами в моих волосах — я оставляю легкие укусы на твоих плечах.       Ты проходишься пальцами по моим позвонкам, разнося по телу покалывающие электрические разряды — я прижимаюсь к тебе так сильно, что с твоих губ срывается стон.       Ты шепчешь мое имя — я целую твои опущенные ресницы.       Ты просишь меня «ещё» — я исполняю твое желание, ставшее единым для нас двоих.       И вдруг, когда нервы раскалены до предела, когда каждое движение вызывает неконтролируемое удовольствие, граничащее с безумием, все внезапно прекращается, превращаясь в непроницаемую, оглушающую тишину… но лишь для того, чтобы всего мгновением после разразиться звездопадом, фейерверком красок небывалой красоты, взрывом чувств, разнося по всем клеточкам ни с чем не сравнимое удовольствие и сладостный покой.       Я откидываюсь на подушку, пытаясь восстановить дыхание и вернуть в норму сбившийся ритм сердца. Глаза закрываются практически сами от неожиданно нахлынувшей усталости. Но вдруг я чувствую приблизившееся тепло — это ты притыкаешься ко мне как котенок в поиске защиты. Котенок. Хм, второй раз это сравнение.       На задворках сознания проскальзывает мысль.       — Аллен…       — М? — устало отзываешься ты, утыкаясь носом в мое плечо.       — Так что такого было в том задании?       Ты опираешься на локтях, внимательно посмотрев на меня, словно не веря, что я говорю серьезно, затем обреченно вздыхаешь и ложишься обратно.       — Просто… когда ты бросился меня защищать, я внезапно понял, что безумно боюсь тебя потерять. И что, если ты сейчас погибнешь, то я никогда не прощу себя за то, что ни разу не сказал, как сильно ты был мне дорог все это время. Я знаю, что ты будущий Историк, и что ты не должен привязываться к людям, поэтому я не прошу, чтобы ты мне что-то обещал или даже просто отвечал. Только… не прогоняй меня.       Я едва улыбаюсь и обнимаю тебя, прижимая к себе.       «Это сложно. Сам знаешь, что это так. Но, черт возьми, разве я когда-нибудь сдавался перед сложностями?»