Бирюзово-розовый

— Что у тебя? Хёкджэ вздыхает. Ему нравится работать в одиночестве: кажется, гармония проникает под кожу, и тогда краски ощущаются сочнее, штрихи обретают объём, и творить становится в удовольствие. Полотно большое, но в пределах монитора оно кажется крохотным, совсем не вмещающим в себя полноту и насыщенность мира. Гораздо проще работать непосредственно на натуре, но это бывает очень редко: тогда одиночество перестаёт быть таковым совсем, и не избежать детского восторга и последующего вмешательства в своё скромное творчество, а чужой палец может стать причиной глобальных проблем. И пусть ребёнок уже давно вырос, но внутри всё такой же — шебутной, капризный и слишком любопытный, которому надо всё и даже больше. Вот и сейчас встал за спиной, но Хёкджэ слишком ревностно относится к своему творчеству, а потому пытается прикрыть экран, окольцовывая руками пространство вокруг ноутбука и защищая своё ещё не оконченное детище. — Потом. Он знает, как Донхэ не любит это слово: обиженно поджимает губы, хмурит брови и из вредности пытается отстоять своё мнение, потому что «хочу». Но сегодня Хёкджэ непреклонен: завтра первый весенний день календаря, не хочется напортачить ни с линиями, ни с красками, тем более эскиз пусть и неуловимо, но меняется с каждым новым днём. — Но, Хёкки, ну, пожалуйста! Его пытаются обнять, но если поддаться, дать слабину, то можно лишиться авторитета, и тобой будут помыкать в своё удовольствие. — Потом. Твёрдое и непреклонное. Ребёнок отступает. Хёкджэ выдыхает свободнее, но первые полчаса ещё ждёт подвоха. И успокаивается, когда видит, как Донхэ покидает комнату. Они снимают домик за городом — пять комнат на два этажа, в которых всё равно не скрыться от навязчивого внимания. Хэ как хвостик: куда Хёк, туда и он. И ни таблички, ни замки на дверях не преграда, а потому единственный выход был выбрать самую просторную комнату, чтобы хотя бы таким способом увеличить пространство. На половине, занятой Хёкджэ, порядок практически идеальный: кресло, рабочий стол, ноутбук, стакан с соком. По левую руку — мольберт с абсолютно чистым холстом, баночки с красками и кистями на подоконнике вместо горшков с цветами. И небольшой коврик под ногами — всё, что нужно скромному художнику широкого размаха. На половине Донхэ упорно вносит свои коррективы хаос: рабочий стол помимо ноутбука захламлен горами бумаг и десятками ручек и карандашей в стаканах и просто так, причём зачем их столько, даже сам хозяин не знает. Просто притаскивает всё новые и новые, не избавляясь от старых, что-то теряет, что-то возникает будто из неоткуда — настоящий поток творческого беспорядка. В углу — стойка с электрогитарой, синтезатор, пара колонок и губная гармошка, которая, как кажется Хёкджэ, каждый день новая. Когда-то у Донхэ даже были барабаны, но их забрал Йесон во время переезда, взамен оставив большой коробок шоколадок и связку бус. Зачем — не понятно, но ребёнок Хэ тогда радовался безмерно, а Хёку было всё равно. Какая разница, что за инструмент порою разносит твой мозг в клочья по утрам, а то и в середине рабочего дня? Донхэ возвращается спустя минут пятнадцать и сразу же делает вид, что знать не знает никакого соседа по комнате, но Хёкджэ наконец откидывается на спинку кресла, оценивая получившуюся работу. — Не хочешь посмотреть? Хэ дует губы, смотрит недовольно. Конечно, хочет, ведь ему ещё надо корректировать музыку, чтобы попасть в настроение, и его, безусловно, обижает, что Хёкджэ такой единоличник, хотя делают они общее дело. Это Йесону повезло: у них с Кюхёном пусть и не идеальные отношения, но всё делают сообща, а тут попробуй в настроение попади. Хёк и сам понимает это, но переть против своей натуры не может, да и Донхэ в его жизни слишком — слишком много, слишком ярко, слишком громко, и от этого можно быстро устать. И пускай где-то кто-то начудил, когда поставил их в пару, но оба вместе десяток лет — прекрасная дата. И ведь уживаются даже такими. А ещё Хёкджэ знает, за какие струны нужно тянуть, чтобы обратить на себя чужое внимание. — Мне кажется, здесь линия горизонта немного скучна. Я выбрал краски пастельных тонов, вот раздумываю, не прибавить ли пару облаков? Донхэ заинтересованно поглядывает в его сторону, но продолжает молчать. Самое время усилить напор: — Я почти не использовал зелёный. Как думаешь, может, стоит немного? Это всё-таки весна. Хёкджэ даже слегка поворачивает ноутбук в сторону соседа, и тот не выдерживает — срывается, в момент оказываясь рядом, спихивая самого Хёка с кресла и жадно разглядывая получившийся результат. Холмистая равнина, встречающая рассвет. За рекой виден город, подёрнутый слабым туманом. Тонкая серость деревьев, кажущаяся чёрной на фоне тающего снега. А вот и их домик — один из немногих в этой местности. — Мне кажется, не хватает машины. Старой и тарахтящей, из которой будут сыпаться басы. В его голосе столько жажды творить, что невозможно остаться безучастным. — Зачем? — Хёкджэ не уверен, что в этом есть смысл. — Как зачем? — Донхэ смотрит на того удивлённо, а после вновь обращается к монитору. — Вот здесь, на дороге, ведущей к мосту. Водитель съехал на обочину и вышел, чтобы вдохнуть весеннего воздуха, оставил дверцу открытой, и музыка из его салона продирается сквозь щебет и стрёкот. А здесь давай оставим бирюзово-розовую линию? Вот тут, над солнцем? — Глазами, полными надежды, смотрит на Хёкджэ. — Пожалуйста!

***

Утро только наливается спелостью, и свежесть проникает в лёгкие, наполняет голову новыми смыслами и желаниями, а тело — энергией. Хёкджэ обращает взгляд наверх, где небо прорезает лёгкая бирюзово-розовая полоска. Он слышит дребезжание подъехавшей старины на колёсах — совсем недалеко, в паре десятков метров от них. Донхэ не жалел чужих ушей, вписывая скрипы и басы, но сейчас они не раздражают слух, и это правда кажется красивым. Что-то из старого выпархивает из салона, голос слегка измят за давностью лет. Эта лёгкая дисгармония так сочетается с весенним утром, что кажется нереальностью. Как и то, что это утро создали они сами, оба — художник Хёкджэ и композитор Донхэ. Демиурги природы, не иначе. Отдалённый шум города — совсем немного, штрихами. Крики грачей, пение дрозда и скворца. Звон ручейков, напитывающихся пробуждающимся солнечным светом. Перистые облака на полнеба. — Красиво же получилось, да? Хёкджэ сжимает в своём кармане пальто чужие пальцы, чуть поглаживает большим прохладную ладонь Донхэ. — Мне нравится. Завтра мало что поменяем, оставим крутые повороты на середину марта. — И полоску оставим! — Донхэ указывает свободной рукой на бирюзовую розовость. — Зачем? В глазах напротив — море восторга и блики света. — Красиво же. Да? Хёкджэ вновь обращает взгляд на небо. Кивает. И правда, красиво. Идеальный дуэт.