Преломление

— Тебя ничего не держит на этом свете, Макс… — с сухой констатацией факта сказала Мона, когда Пэйн с оружием собирался в клуб. Никакого отклика. Да, действительно, Пэйн никогда не думал, что когда-нибудь подобные слова будут относится к нему. Когда случается самое страшное, не думаешь о высокопарных фразах, ты просто меняешься за один миг, и эти высокопарные фразы начинают относиться к тебе незримо. Произносишь их уже не ты, а другие, подкошенные твоим отношением к жизни. Он был обычным, ничем непримечательным человеком, служащим в полиции, до одного рокового дня. Пейн разыскивал убийцу жены и ребенка, кажется, всю жизнь. Он боролся со своими внутренними демонами, потому его ничуть не впечатлил новый наркотик, который заставлял всех торчков видеть валькирий. Есть существа пострашнее галлюцинаций, и они, в отличие от бреда, живые. Лицо Хенсли опечаталось на внутренней стороне радужки, вот настолько он его возненавидел в секунды. Жуткий холод окутал Пэйна, когда он нырнул в Гудзон. Крошки льда впивались в руки и ноги, тысячи иголок пронзали все тело. Макс тонул, потому что у него больше не было сил двигаться. И удивительно, если бы были, после физической и психической нагрузки. Но тут, как проблеск — перед ним тот самый день, когда он опоздал на десять минут, но видит совсем другое: наемники, пришедшие совершить темное дело, мертвы, а Мишель со счастливой улыбкой сидит на той самой постели с его ребенком на руках. Она счастлива, приветствует его кивком головы, прося присоединиться к идиллии, но стоит Пейну приблизиться, как он слышит: «Не сейчас, Макс». Он тут же широко раскрывает глаза под мерзлой водой. На берегу у него нет выхода. Либо принимать наркотик, либо замерзнуть насмерть. Когда он выпивает вторую ампулу, то все муки ада разом падают на его плечи. Он видит черных, состоящих из смога летающих чудовищ, а также разверзнувшееся небо целиком из огня над своей головой. Ни за что бы не повернулся язык назвать чудовищ валькириями, скорее это максимально простое отражение тысячи истерзанных страданиями душ. Макс весь состоит из боли, и эта боль гонит его вперед, навстречу Хенсли. Он убивает людей и видит, как твари хватают их за конечности, утаскивая прямиком в бездну. Улыбки нет на его лице, он одновременно понимает и не осознает, что находится под действием запрещенного вещества. Макс не чувствует себя Джеком Люпино, которому «валькирия» помогла преодолеть страх. Наоборот. Ужасы, видимые им, просто не оставляют ему выбора — нужно действовать. И он двигается только вперед, сея разрушения и смерть. Правда, и тут остается место для рокового момента. Один летающий урод подбирается к нему слишком близко, закрывает от него мир своими жуткими крыльями, тянет лапы. В то же самое время он слышит голос Мишель, откуда-то издали, во всполохах. Но когда звучит автоматная очередь, к Пейну вновь возвращается ощущение настоящего момента — рядом с ним была настоящая угроза, которую вовремя смогла убрать с дороги Мона. Она настойчиво зовет его по имени, дает в руки оружие, пригвождает его к реальности простым: «Ты еще не закончил». Пэйн приходит в себя и наконец загоняет Хенсли, как дичь, к месту, из которого нет выхода. Он словно пытается вызвать жалость: «Хочешь моей исповеди?» Макс увидел его реальность в наркотическом дурмане. Его дела и так уже все сказали за него. Он ни о чем не думает, когда всаживает в него пулю. «Не сейчас, Макс». С этим мгновением от него отступают все валькирии разом, убравшись куда-то во тьму, где им самое место. Уже в следующие секунды, когда в эти мрачные зимние дни наконец-то из-за туч появилось рассветное солнце, он с упоением думает: «Может, я не верю в рай, но я верю в ангелов».