— Что думаете насчет этого, мистер Томлинсон?
— Он мистер Стайлс.
— Не слушайте его, все правильно, — Луи показательно смотрит Гарри прямо в глаза, победно играя бровями. — Пока я без кольца, я все еще мистер Томлинсон.
— Малыш, я в состоянии прямо сейчас купить каждое кольцо с этих витрин, если проблема только в этом, — снисходительно замечает мужчина, лениво окидывая взглядом небольшое помещение, и Луи фыркает, возвращая свое внимание к консультанту, который подает ему новое украшение. — Хотя если ты будешь выбирать каждое так долго, я вряд ли доживу до свадьбы, — тихо добавляет он почти себе под нос, но Томлинсон слышит и резко дергает рукой, чтобы ущипнуть наглого партнера за живот.
Гарри усмехается. Он любит выводить Луи из себя и просто обожает, когда этот малыш пытается кусаться в ответ. Прошло уже три года, а он все такой же. И Гарри порой кажется, что это та единственная вещь, что все это время поддерживает его жажду жизни.
Кто бы мог подумать, что Стайлс, случайно встретивший красивого малыша три года назад, сейчас будет стоять в ювелирном магазине вместе с ним и выбирать ему помолвочное кольцо? Теперь он прекрасно знает, насколько капризным бывает вкус Луи, поэтому никто из них не был против, когда ответственность мужчина переложил на плечи своего партнера. Томлинсон даже сказал, что отдать ему власть в выборе собственного кольца было вторым правильным решением в жизни Стайлса. Первое — встать перед ним на одно колено.
— Как тебе это? — Луи протягивает руку под лучи искусственного света и шевелит пальцами, рассматривая переливы белого и красного золота, сплетенных вместе вокруг аккуратного прозрачного камня. Гарри притягивает руку к себе и почти сразу же качает головой.
— Нет, малыш, мы же договаривались.
— Гарри, с твоими условиями выбор
намного сужается.
— Во-первых, это
единственное мое условие, — мягко замечает мужчина, поглаживая руку Луи одной своей, пока второй снимает с него украшение и отдает парню за стойкой. — Во-вторых, мы всегда можем заказать еще.
Перед тем, как привести своего малыша в надежнейшие ювелирные бутики, Гарри договорился о том, чтобы выбор был подобающим. Однако это уже не первый раз за месяц, когда они с Луи выходят из ювелирного магазина без нужной бархатной коробочки, потому что Томлинсону нравится то, что Гарри покупать отказывается, а затем младший устраивает бойкот и демонстративно даже не смотрит на витрины, когда Стайлс предлагает купить что-то для поднятия настроения и вернуться в магазин через неделю-другую. По итогу Гарри все равно покупает что-то, чтобы побаловать своего малыша, но это все еще не то самое идеальное кольцо.
— Но посмотри на них! Это выглядит ужасно! — Луи закатывает глаза, указывая на витрину с особенно крупными бриллиантами, и машет рукой, скрещивая их на груди. Гарри выдыхает. Он знает, что сейчас будет. Мужчина поднимает взгляд: жених, как и всегда, сжимает челюсть и растерянно оглядывает помещение, стараясь отвлечь внимание. Он делает так, когда устает. Гарри знает это. Он подходит вплотную, и щеки Томлинсона касается теплое дыхание, пока старший позволяет себе опустить руки на его талию и чуть сжать кожу под льняной рубашкой.
— Пойдем выпьем кофе? — тихо шепчет кудрявый, проводя носом по гладкой щеке, и Луи хочет отрицать все, что Гарри ему предлагает, но его коленки уже тяжелеют, а руки падают вниз, чтобы лечь поверх ладоней Стайлса и не позволить ему оторваться. — Я куплю тебе чего-нибудь сладкого, — заманивает он, специально понижая голос, потому что прекрасно знает, как действует на своего малыша и что ему нравится.
— Но мы не выбрали… — Луи обреченно выдыхает, отворачивая голову в сторону продавца, тактично протирающего стойку и не поднимающего взгляда, пока Гарри теперь щекочет его шею и определенно не собирается отходить назад. — Мы не выбрали кольцо, — так по-детски грустно бурчит Томлинсон, поджимая губы, и Стайлс готов купить весь магазин прямо в эту секунду, если это обрадует его малыша.
— На самом деле, малыш, я предполагал, что так будет, поэтому у меня есть еще один вариант, куда можно сходить, но мы поедем туда только после перерыва на кофе.
Луи вздыхает:
— Хорошо, но я хочу мороженое из Макдональдса, — он знает, как Гарри ненавидит фаст-фуд. — А потом мы можем поехать в один из твоих золотых ресторанов, и ты купишь мне эклер, — дерзко заявляет он, будто этим ставит вызов. — Фисташковый.
Фисташковый значит, что Луи сильно устал, но просто не говорит в открытую.
— Все, что пожелаешь, малыш.
***
— Мистер Стайлс! Рады Вас видеть!
— Стивен, добрый день, — мужчины пожимают друг другу руки в легком объятии. — Как поживаешь?
— Отлично, отлично, спасибо, — кряхтит ювелир лет шестидесяти на вид, поправляя местами седеющие пряди волос и опирается руками на стеклянную стойку. Он замечает фигуру за спиной уже давно знакомого мужчины и приподнимает брови, поглядывая с Гарри на незнакомца, ожидая, что тот представит спутника. — А это — мистер?..
На самом деле, Луи не любит, когда к нему обращаются так официально. Он всегда добавляет дежурное: «Зовите меня просто «Луи» после того, как представляется. За последние годы гораздо больше людей стало смотреть на парня как на настоящего
мистера, ведь Гарри помог ему открыть свой бизнес, найти партнеров и договориться о многих вопросах.
Но сейчас явно не деловая встреча, так что Луи все же может попросить обращаться к нему по имени после того, как представится.
— Мистер Том-
— Будущий мистер Стайлс, — перебивает Гарри, собственнически кладя руку парню на талию, и Луи снова прожигает его взглядом, пока старший специально не реагирует.
— Оу, — мужчина счастливо улыбается, по-отцовски рассматривая пару. Он немногословен, но тихая интонация горит искренностью. — Мои поздравления.
— Спасибо, Стивен, — Гарри улыбается, поглядывая на все еще пытающегося казаться раздраженным Луи, и, чуть повернув голову, тянется, чтобы поцеловать жениха в висок. Томлинсон резко отворачивается, чтобы поблагодарить нового знакомого и попросить обращаться к нему по имени. Стайлс почти закатывает глаза, поворачивая голову обратно. «Луи такой… Луи», — думает мужчина, внутренне восхищаясь.
— И нам нужно кольцо, Стивен, — кудрявый отпускает жениха, подходя к стойке, и Луи шагает за ним, рассматривая, с какой легкостью его будущий муж говорит об этой теме. На самом деле, сам парень все еще волнуется. Он ни разу не сомневается в Гарри, но мысль о том, что когда-то — относительно скоро — они
поженятся, все еще не укладывается в голове. Луи не пожалеет провести с Гарри вечность, но это же чертова
вечность. Что-то невероятное.
— ..лишь одно условие… — рассказывает его будущий муж, и Томлинсон фыркает:
— Гарри, это условие невыполнимо, и ты лишаешь меня нормального выбора.
Стайлс на одну секунду останавливает речь, ожидая, скажет ли Луи что-то еще, и затем продолжает, будто ничего не слышал:
— И я знал, Стивен, что с этим нужно идти именно к тебе, поэтому…
Томлинсон показательно цокает и отходит от них, пока кудрявый вспоминает предыдущие заслуги ювелира и его неописуемый талант. Луи проходит мимо ярко освещенной витрины, под которыми выложены кольца. Тяжелые и особенно тонкие, яркие и невероятно красивые — он попадается в ловушку собственного разума, потому что хочет просто прикоснуться к каждому из них, ведь они такие
блестящие. Это не обручальные кольца и даже не те, что обычно используют для помолвки, — это обычные кольца из мира неприлично богатых, увешанные объемными гранатами и сапфирами, ограненными в мелкую крошку бриллиантов на красном, белом и желтом золоте. Если бы не деньги Стайлса, Луи никогда бы не увидел такое вживую. Это
слишком дорого. И чертово условие Гарри —
еще, блять, дороже.
Далее стоят многоуровневые стеллажи с браслетами, серьгами и подвесками, цепи и ожерелья слепят сиянием в искусственном свете и не позволяют оторвать взгляд. Каждое из этих изделий — уникально. По пути сюда Гарри рассказал, что Стивен — успешный ювелир, и все свои работы он создает вручную для особых клиентов — мешков с деньгами вроде Стайлса — уже много лет.
Пока Луи отошел, Гарри немного наклоняется к старому знакомому и шепчет, чтобы их больше никто не услышал:
— Ты, как всегда, знаешь, что насчет бюджета можешь не беспокоиться. Я, честно говоря, и не рассчитываю на меньше, чем несколько за камень.
Несколько миллионов долларов, конечно же, но Стайлс даже не уточняет, ведь его и так поймут.
Стивен молча кивает, потому что Луи снова подходит к ним. Это тот самый Луи, за подарками для которого Гарри приезжал последние три года. Кудрявый всегда так тщательно отбирал каждое украшение — он был записан ювелиром в категорию самых капризных, но преданных клиентов. Дальше они продолжают диалог уже вслух:
— Вы хотите подобрать набор украшений?
Очевидно, думает ювелир, на такую сумму мистер Стайлс собирается засыпать своего жениха кольцами.
— Нет, нет… Нам нужно только одно кольцо с бриллиантом, — повторяет он, засматриваясь на профиль Томлинсона.
— О, — мужчина задумывается, игнорируя мысль о том, что постоянный клиент, видимо, не разбирается в стоимости его колец и намного завышает цену. — Позвольте я тогда покажу Вам мою недавнюю работу — там особо чистый камень в огранке с александритом-
Гарри качает головой, поджимая губы:
— Боюсь, Стивен, среди твоих работ сейчас нет подходящего.
Мужчина искренне удивляется:
— Почему же?
— Потому что ничего не подходит под его
условие, — вставляет Луи, закатывая глаза, и ювелир растерянно смотрит на мистера Стайлса в ожидании пояснений, пока тот приобнимает жениха и сканирует его взглядом обожания.
— Ты заслуживаешь это, малыш.
— Что же за условие?
Гарри умиротворенно улыбается и поворачивает голову:
— Кольцо должно весить минимум двадцать карат.
***
Стивен уточнил желаемую форму бриллианта и измерил размер пальца Томлинсона, а так же объяснил, что ему понадобится несколько недель, как минимум, чтобы хотя бы найти настолько чистый и большой камень, однако Гарри заверил, что они никуда не торопятся, и попросил лишь старого знакомого выполнять работу спокойно и качественно. А потом ювелир предложил все же взглянуть на уже имеющиеся образцы, чтобы хотя бы отвлеченно понять, как будет выглядеть изделие (однако камни на витрине не сравнятся по размеру с тем, что пожелали покупатели). И когда Луи примерил несколько колец с бриллиантами около десяти карат, он сказал, что берет все свои слова о свадьбе обратно.
— И, вообще… Я отказываюсь выходить за тебя, Гарри.
Стайлс усмехается:
— Кажется, это предложение было одноразовым и возврату не подлежит, малыш.
— Тогда я не явлюсь на свадьбу, — парирует Луи, показательно скрещивая руки на груди. — Без меня ты меня на себе не поженишь.
— И это все из-за этого кольца? — снисходительно улыбается Гарри.
— Ты видишь, какое оно?! Я принципиально не стану его надевать никуда, кроме свадьбы.
— О, то есть ты все же на ней будешь?
Луи разочарованно рычит, закатывая глаза. Он устал. Не физически, но морально каждая такая покупка или ее попытка очень утомляют. Потому что Гарри вновь тратит на него буквально миллионы долларов, потому что с каждым шагом это приближает их к этому волнительному моменту и потому что Томлинсон все еще не может избавиться от привычки анализировать весь ассортимент и выбирать что-то одно, а это сильно нагружает его голову. И из-за этого всего Гарри выигрывает его в споре, хотя обычно происходит все наоборот (ну или Стайлс позволяет малышу думать, что тот каждый раз одерживает победу).
— Обручальные кольца выберу я самостоятельно, — отрезает Луи, показательно отворачиваясь от жениха, ведь последнее слово должно быть за ним.
— У меня есть несколько вариантов обручальных колец в наличии, — вставляет Стивен, уже не зная, как успокоить очередной спор. — Их, безусловно, нужно будет подогнать под нужный размер, но это в случае, если Вы хотите присмотреться уже сейчас.
Луи поворачивается как раз вовремя, чтобы поймать радостную улыбку Гарри, замечтавшегося о том, что они будут носить обручальные кольца, и тут же качает головой:
— Нет, Стайлс.
Мужчина фыркает:
— Хорошо, как скажешь, мистер Стайлс.
— Эй. Мистер
Томлинсон. Все еще Томлинсон.
— Мы же уже заказали кольцо, разве нет? — Гарри выгибает бровь и кивает в сторону планшета, где Стивен демонстрировал различные формы камней.
Луи поднимает свою руку, с фальшивым интересом осматривая ее, и хмурится, поворачивая ладонь тыльной стороной к собеседнику.
— Что-то я все еще не вижу никакого кольца на своем пальце… — он наигранно качает головой, потирая безымянный палец, будто бы украшение может быть невидимым, и Гарри играет челюстью, наблюдая за тем, как Томлинсон пытается укусить его. — Разве нет, Стивен? Я что-то упускаю?
Ювелир приоткрывает губы. Он очень любит мистера Стайлса, но он понятия не имеет, как реагировать на все эти определенно показательные выяснения отношений. Они спорят все то время, что находятся тут.
— Эм, м-
— Стивен? — перебивает Гарри, не отрывая взгляда от Луи, и не поворачивается к знакомому, даже когда тот отвечает на оклик. — Покажи нам несвадебные кольца, которые у тебя есть. Мистеру
Томлинсону определенно нужно несколько, чтобы носить с обычными нарядами. И браслеты к ним. И какое-нибудь колье, думаю? Да, и серьги. И я уже говорил о браслетах?.. И мы не уйдем отсюда, пока не выберем каждое.
Теперь он оборачивается к ювелиру и лучезарно улыбается ему, следуя к нужному стенду. А Луи стоит с приоткрытыми губами, готовый царапать Гарри собственными ногтями. Выбирать еще столько украшений? Он издевается. Чертовы миллионерские пытки.
***
После того, как Луи все же уговорил будущего мужа купить
лишь несколько бриллиантовых колец и на этом остановиться, они попрощались со Стивеном и получили обещание позвонить, как только появятся новости о камне. Сейчас они садятся в автомобиль, Луи впервые расслабленно выдыхает, просит водителя направляться домой, и Гарри поднимает перегородку, пока парень откладывает пакет с покупками рядом с собой.
— Малыш, ты же понимаешь, что это мой способ показать тебе, как ты для меня важен, — начинает мужчина. Луи не обижается всерьез, но за столько лет Стайлс успел заметить, как его мальчику все еще некомфортно и одновременно с этим очень приятно получать такие подарки.
Как, например, неделю назад, когда Гарри купил ему кристально чистые серьги с голубыми топазами, потому что они «напомнили его восхитительные глаза».
Или как на день Святого Валентина он достал ему колье, принадлежавшее французской принцессе.
Гарри дарит еще и еще, и порой Томлинсону становится страшно: законно ли вообще хранить в доме
такое количество драгоценностей?
— Я знаю, Гарри, — Луи понял это за все эти годы и, на самом деле, он полностью принимает такую черту Стайлса. — Но тебе не нужно каждый раз перепрыгивать самого себя, понимаешь? — парень берет его ладонь и мягко поглаживает. — Нет необходимости делать все больше и больше.
— Но я люблю тебя все больше и больше.
Луи улыбается, падая на его грудь головой. Это приятно. Приятно слышать и приятно чувствовать его любовь. И, на самом деле, Луи блядски нравится, когда его мужчина тратит на него чертовы миллионы, но он не хочет казаться слишком материальным. Гарри перехватывает ладонь жениха и оставляет на ней легкий поцелуй, пока Томлинсон старается продолжать звучать серьезно:
— Ты мог бы просто сказать «Я люблю тебя», и мне хватило бы, — и это абсолютная правда.
— Как насчет «Я люблю тебя, малыш» и нескольких бархатных коробочек?
Луи вопросительно мычит, поворачивая голову, и Гарри улыбается, замечая растерянность на лице своего мальчика. Он обожает это. Обожает то, как с любопытством поднимаются брови Томлинсона и как Луи облизывает губу, немного хмурясь, пока сам Стайлс приподнимает бедра от сидения и тянется к перегородке с водителем. Старший просит подать покупку, затем закрывает перегородку обратно и, нежно разворачивая ладони парня, оставляет в его руках прочный картонный пакет, перевязанный атласным бантом.
— Боже, что это? — Луи может чувствовать, как бьется его сердце, когда он ощущает
тяжесть подарка в руках.
—
Я люблю тебя, малыш.
Мальчик поднимает
небесно-голубые-великолепные-лучшие-во-всей-вселенной глаза, и Гарри теряется в захватывающем его грудную клетку ощущении. Он уверен, что любовь не может чувствоваться
так. Это что-то другое, что-то явно большее. Это какое-то искреннее безумие, и Луи — единственный, кто может заставить голову Стайлса в буквальном смысле кружиться без сторонних веществ.
Закусывая губу, Томлинсон развязывает бант и раскрывает пакет, замечая внутри уложенные в несколько рядов бархатные коробочки различных размеров. Пугающих размеров, потому что одна из них могла бы поместить его ладонь, и это не преувеличение его опьяненного разума.
Луи хочется плакать. Он прикрывает глаза, шмыгая носом, и пытается успокоить дыхание. Чувствует тепло родной руки на своей и улыбается. Это все Гарри. Гарри в курсе, как сильно он любит подарки от него и как неудобно парень себя чувствует даже спустя столько лет отношений. Каждое ювелирное украшение, что Стайлс ему дарит, это микроинсульт сердца Томлинсона.
— Не заглянешь внутрь, чтобы потом сказать то же самое в ответ?
— Мне не нужно заглядывать внутрь, чтобы сказать, как сильно я люблю тебя, Гарри. И как благодарен тебе, — хрипит Луи с закрытыми глазами, слабо сжимая пальцы в переплетении их рук, очевидно, все еще не справляющийся с подступающими слезами.
И дело в том, что Гарри знает это. Он знает, что Луи любит его не за подарки: Гарри не идиот и не слепой мешок с деньгами. Он также знает, что Луи сейчас расплачется — это очевидно по его краснеющим щекам и попыткам выдохнуть ровно. И он знает, что мальчику нужно несколько минут прийти в себя и что обнять его, поцеловав в висок, убаюкивая, стоит чуть-чуть позже. Луи действительно был нервный в последние дни и сильно устал за сегодня, а еще он очевидно переживает о свадьбе, даже если все, что от него требуется, — это выбирать, поэтому эти слезы — скорее выброс накопившихся эмоций, поводом которых стал маленький пакетик (с подарками внутри суммой на несколько миллионов). Гарри все это прекрасно знает. И он знает, что после этого Луи улыбнется и посмотрит на него, молча благодаря за этот разгрузочный день, а Стайлс скажет: «Все для моего малыша» и поцелует его в лоб.
А пока проходит еще минута, и парень наконец-то набирает смелость открыть глаза и заглянуть внутрь, сморгнув слезинку.
Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь. Семь бархатных коробочек.
Луи раскрывает их прямо в салоне автомобиля, пока они едут, и его руки дрожат все сильнее с каждым следующим украшением. Камни просто громадные — они буквально размером с половину его пальца — каждое украшение слепит своими переливами даже под светом тонированного стекла, и они настолько тяжелые, что мальчик боится за сохранность застежек.
Три пары браслетов из разного золота, выполненные в схожем стиле, с острыми вырезами на тонких пластинках, скрепленных цепочками.
Серьги с несколькими камнями на каждой, свисающие, должно быть, до подбородка. Луи все еще помнит, как Гарри ликовал год назад, когда Томлинсон пришел к решению проколоть уши. На следующий день парень проснулся окруженный коробочками с буквальной сотней пар всевозможных серьг. Теперь у него есть еще и эти и, наверное, с таким количеством украшений ему нужно проколоть уши еще несколько тысяч раз.
Тонкая длинная золотая цепочка со свисающими с нее «слезинками» с крошками из бриллиантов. Сначала кажется, что это для шеи, однако Гарри молча указывает пальцами на талию Томлинсона, и Луи в восторге раскрывает губы, в неверии поглядывая на радостное лицо жениха. Браслет для талии. Парень так сильно любит их, ведь они подчеркивают любимую часть его тела.
Самая большая коробка оказывается самой тяжелой. У Луи замирает сердце, и он боится заглянуть в нее, на секунду закрывая глаза от безысходности. Он безумно благодарен, и он говорит это после каждого украшения и вне подарков тоже. Это до онемения в пальцах приятно. И все еще с трудом перевариваемо.
— О, блять.
Луи замирает с раскрытой упаковкой в руках и пялится на
чудовищно большие камни.
Это не цепочка и даже не колье. Это блядское ожерелье, в центре него самый большой камень, что Луи видел за последний месяц (а он был во многих ювелирных за это время), а выше поднимаются камни чуть поменьше. Все они оклеены слишком большими для такого колье бриллиантами в замысловатом узоре, придающем ему оригинальный вид, и украшение очевидно идет в комплекте с серьгами. Честно говоря, Луи даже думать не хочет, сколько миллионов долларов сейчас держит в своих руках.
— Там еще одно, малыш, — напоминает Стайлс, замечая, как его мальчик теряется, рассматривая все подарки. Гарри так нравится баловать его и ловить этот пораженный и определенно счастливый взгляд. Луи не заслуживает ничего меньшего, чем все лучшие камни на его лучшей шее, считает мужчина.
—
Еще одно?! — парень с некой досадой заглядывает в пакет, и достает последнюю коробочку. — Гарри, мне не хватит жизни, чтобы надеть все это, — мягко напоминает он с благодарной интонацией, выливая мед на душу Стайлса.
Луи и так уже ходит иногда в непозволительно дорогих жемчужных или бриллиантовых украшениях просто дома, потому что не хочет, чтобы они лежали без дела, и меняет комплекты несколько раз в день. У Луи и так уже есть буквально целая комната, выделенная под ювелирные украшения.
Ожерелье — ничто по сравнению с тем, как сильно бьет
это. Потому что это те самые цепи, на которые мальчик смотрел сегодня в одном из магазинов. Они показались ему невероятно красивыми, смешанные из разных видов золота, такие, каких Луи никогда еще не видел, но, когда Гарри подошел сзади и спросил: «Тебе понравилось?», парень отрицательно покачал головой. Он не хотел просить. И не потому, что Стайлс может отказать или у них не хватает денег или Томлинсон не может купить такое сам, учитывая, что он теперь отлично зарабатывает. Он просто… не мог сказать: «Да, Гарри, мне нравится это, и это, и еще вот это» и указывать на вещи. Может, Стайлс и пытается его баловать, но Луи хочет воспитывать себя скромнее. Ему даже страшно подумать, что будет, если они однажды решат завести детей.
Томлинсон проводит по цепям пальцами, чувствуя холодок, и в блестящей поверхности перевязанных металлов отражается его улыбка. Это самое красивое, что мальчик видел за многие месяцы. Он даже не знает, как его жених смог это провернуть.
— Ты- Гарри-
Луи не может ничего сказать, такие подарки лишают его дара речи. Стайлс лишает его дара речи каждый чертов раз. Потому что он
заметил, что эти цепи понравились Томлинсону. Парень выбирал кольца, но каждый раз бросал почти незаметный взгляд на ту стойку, чтобы просто поймать еще один блик этих переливов. Он плохо видит широчайшую улыбку на лице старшего, ведь слезы застилают все перед глазами.
Счастливо всхлипывая, он аккуратно складывает все обратно, боясь поцарапать одними лишь своими прикосновениями, и перемещается Гарри на руки, устраивая колени по обе стороны его бедер. Луи целует будущего мужа сквозь несколько слезинок и шепчет ему слова благодарности и любви, которых никогда не хватит. С каждым последующим скулежом о том, какой Стайлс
лучший, мужчина сильнее сжимает тело в своих руках и обнимает своего малыша, утыкаясь носом в его шею до конца дороги.
Он чувствует дом в его запахе. И Гарри не хватает своих миллиардов, чтобы отблагодарить за это.
***
Мужчина вяло движется позади, что-то бурчит в телефонную трубку, потирая переносицу, и разочарованно выдыхает, стараясь не реагировать слишком бурно. Луи уже заметил, как изменился его голос под конец поездки, потому что, когда они почти подъехали к дому, Стайлса отвлек слишком важный звонок. И теперь он выглядит напряженным и совершенно не радостным, и Томлинсон останавливается и заботливо гладит его по руке, вопросительно кивая в сторону столовой.
Гарри отрицательно качает головой и идет в гостиную. Все еще выписывая кому-то выговор, он наливает себе крепкого алкоголя в стакан и падает на диван, расставив ноги. Луи тут же оказывается рядом. Садится на коленки будущего мужа и опирается ему на грудь, начиная играть с короткими кудрями. Как и положено. Стайлс охватывает его бедра и сжимает челюсть в недовольстве.
— Я уже сказал, что тебе, блять, сделать. Заставишь меня повторить? Потому что я повторю. Совместно с твоим приказом об увольнении.
Луи слышит чье-то бормотание в трубке, продолжая массировать кожу головы Гарри.
— Какого черта ты звонишь с этим мне? Звони директору, заместителю… Мне поебать, кому.
Решайте это. Мне некогда.
Мужчина отключает звонок, раздраженно бросая телефон на столик. Гаджет приземляется с громким ударом. Гарри шумно выдыхает, прикрывая глаза на то, как Луи чуть сильнее тянет корни его волос.
— Что-то случилось?
— Ему просто нечего делать. Загружу дополнительными обязанностями, тогда посмотрим, как он будет названивать.
Томлинсон мягко улыбается, прочесывая кончики волос, и отрывается, пока Гарри отпивает алкоголь.
— Я хочу… хочу показать папочке все, что мы сегодня купили. И то, что я недавно купил сам.
Гарри мягко улыбается. Никому, кроме Томлинсона, не достается такая улыбка. Чуть снисходительная и полностью нежная. Будто родитель, который соглашается посмотреть на рисунок своего ребенка.
— Конечно, малыш. Покажи.
Луи счастливо встает, обещает сейчас же вернуться и уходит, а Гарри снова выдыхает, бросая взгляд на телефон. Его разозлили. Он устал после тяжелого дня выбора кольца, который вновь закончился почти ничем, кроме всех этих вечных споров. Устал от сложностей в бизнесе, которые его новые заместители не в состоянии решить без его подсказки и звонят в каждую удобную минуту. Теперь он напряжен. Он хочет выпить пару стаканов бурбона, принять ванную и хорошенько побить грушу в спортзале. Ох, и выключить блядский телефон на целую неделю.
Гарри тянется к столику, но в этот момент слышит щелчок двери и поворачивает голову. И больше вспоминать о телефоне или вообще еще хоть о чем-то его мозг не в состоянии.
Луи Томлинсон стоит перед ним
голый, весь увешанный драгоценностями.
Браслеты на каждой руке, те самые цепи, которые ему понравились, вместе с ожерельем (совершенно не подходящие друг другу, но от того не менее прекрасные на
этом теле). У Гарри сводит живот, когда он видит, как плотно цепочка прилегает к тонкой талии. С плеч Томлинсона спадает еще несколько похожих, закрепленных за чертов ошейник из жемчужин. Грудь Луи будто в спасательном жилете из тончайших бриллиантов.
Стайлс облизывается, откидываясь обратно, и мальчик, ухмыльнувшись, шагает вперед. С каждым его движением под лучами заката из панорамного окна переливаются все эти тысячи камней, и они бьются друг об друга с характерным треском. Только сейчас Гарри поднимает взгляд на его лицо. Серьги свисают до самой лучшей в мире шеи, и это те самые серьги, которые Гарри купил ему неделю назад. Такие вещи должны быть незаконны.
Парень невинно хлопает ресницами, приближаясь, пока Стайлс все еще приходит в себя. Весь поток мыслей вмиг остановился, оставив лишь Луи в поле зрения. Но он не в состоянии произнести даже его имя. Только пялится на кожу и шире раскрывает губы. Гарри хочет попробовать.
— Как тебе, папочка? Твои подарки такие красивые. Я не могу налюбоваться, — мальчик делает что-то нелегальное, качая бедрами на месте, будто стоит перед зеркалом. Хотя стеклянный взгляд мужчины похож на таковое. — Хочешь посмотреть поближе?
— Да, — все, что может выдавить Стайлс.
Мальчик раскрывает ноги, усаживаясь на Гарри, и медленно скользит по нему, прижимаясь ближе.
— Тебе видно, папочка?
Луи показательно выпячивает ключицы, прогибаясь в спине. Стайлс может без усилий следить за своим отражением в таких огромных камнях. У него тяжелеют бедра, и это не из-за парня, сидящего на них. Он легонько прикасается к одному из камней, ощущая холод, а затем — жар, когда невесомо ведет пальцем по коже вниз, но его рука быстро опадает. Мужчина тут же кладет эту ладонь на ногу мальчика. Это стало привычкой — держать его у себя на руках. И Гарри вдруг хмурится, когда осознает, что что-то врезается ему в кожу. Цепи на бедрах. Тонкие золотые цепи на блядских бедрах Луи. Гарри умирает прямо в эту секунду прямо на этом месте. Под своим малышом.
— Давай я покажу тебе, — шепчет Томлинсон, чуть смещаясь назад, и Стайлс предупредительно укрепляет хватку, но парень никуда не встает. — Смотри, папочка. Это на бедрах, — Луи берет его руки в свои и кладет прямо на цепочки, скользнув по ногам мужчины еще раз. Гарри думает, что, если бы он был без штанов, он бы почувствовал остроту этой цепочки на своей коже, и успокаивал бы это трение бедрами своего мальчика.
— Восхитительно, малыш.
Дальше Луи перемещает его ладони себе на талию, заставляя впиться в нее пальцами.
— А это один из твоих подарков, папочка.
О, Гарри знает, что это его подарок. Этот мальчик, сидящий на нем, — весь подарок и весь лишь для него.
Луи ведет одной рукой вверх по своей коже, заставляя Гарри почувствовать каждый камешек под своей ладонью, очерчивает солнечное сплетение и грудь и доходит до шеи. Он помогает Стайлсу поддеть пальцем жемчужный ошейник из нескольких рядов.
— Если ты потянешь вот так, — Луи отодвигает руку Гарри в его сторону и наклоняется, щекоча его ключицы горячим дыханием, — то я буду ближе.
На самом деле, если мужчина потянет чуть сильнее, ему не составит большого труда разорвать тонкую леску, на которой крепятся жемчужины. Однако не то, чтобы Гарри смотрел куда-то еще, кроме любимейших невероятнейших глаз.
— А еще… — Луи убирает руку такого послушного в этот момент жениха, и немного отодвигается, упираясь ладонью ему в грудь. Мальчик играючи ведет пальцами по линии пуговиц кудрявого, будто скучает. — Браслеты, папочка. Как тебе браслеты?
Луи опускает руку до паха мужчины, звякая металлом, и сжимает ладонь, ощущая твердость под брюками. Ноги Гарри напрягаются.
— Умопомрачительно, малыш, — хрипит он, не отрывая взгляда от
руки Луи на своем члене браслетов, и Луи знает, что Гарри уже очень возбужден, раз его голос хрипит
вот так.
— Знаешь, я подумал… Раз уж это твой подарок, папочка, то тебе тоже можно трогать его.
Не то, чтобы Гарри нужно разрешение.
Он впивается в бедра малыша сильнее, заводит одну руку на поясницу и ведет вверх, очерчивая изгиб позвоночника. Затем возвращается к любимой восхитительной талии, сжимая, и пробегает по животу и груди, а потом еще и по ключицам, по плечам, по шее. Гарри слегка хмурится, потому что не может полностью держать всю шею мальчика в руках.
Однако Луи продолжает сминать твердость в его паху, и Гарри важно сейчас только это. И то, как он наклоняется, горячо выдыхая, и целует участок нежной кожи над украшениями, под самой челюстью.
Мальчик тут же хнычет, выгибаясь, и сильнее сжимает ладошку, заставляя Гарри удовлетворенно замурчать.
Он прикусывает мягкую кожу, не желая оставлять свободного места, облизывает, вновь кусает и время от времени задевает холодные жемчужины языком.
— Мой самый красивый малыш, — он заставляет мальчика прогнуться сильнее, и обнимает его, чтобы спуститься с укусами на ключицы. Это тяжелее из-за ожерелья и цепей, но Гарри справляется, оставляя кожу розовой, пока Луи дергается на нем, плавно растирая бедра. — Мой самый любимый. Мой блядски прелестный малыш…
Стайлс берет лицо Томлинсона в свои широкие ладони и поглаживает пальцем щеку. Они теряются в глазах друг друга. Они всегда это делают.
— Твой.
— Да, любимый.
Мой.
— Весь твой, Гарри, — тихо шепчет Луи, будто это тайна, и Стайлс впивается в его губы, срывая с них легкий стон и улыбку.
Он позволяет малышу скользить по себе и сам поднимает бедра, желая большего. В штанах уже будто искрит, и Гарри чувствует покалывание всей поверхностью тела. И Луи тоже вздрагивает от каждого прикосновения, к которому тут же льнет, извиваясь и гремя тонкими многочисленными цепями.
— Папочка, — хнычет он, пока Гарри кусает его шею, втягивая родной пьянящий запах. — Папочка?
— Да, малыш? Чего ты хочешь?
В эту минуту Луи мог бы попросить о Луне, и Гарри бы нашел способ достать ее.
— Ты так много купил мне, папочка, — начинает Луи, проводя пальцами по своему ожерелью, будто показывая, что входит в это «много». — И я хочу отблагодарить тебя за это. Позволишь?
Гарри в непонимании хмурится. Будто был хотя бы раз, когда он отказал на такое.
— Конечно, малыш, что за вопросы?
Мальчик смещает руку с его паха и расстегивает брюки, мужчина приподнимает бедра, помогая снять их вместе с бельем, игнорируя факт того, что его член уже почти такой же твердый, как и член Томлинсона. Луи вздрагивает, соприкасаясь с голой кожей, и пару раз трется, касаясь своей головкой его, пока расстегивает рубашку Гарри. Он почти сдерживает шумный стон. Почти.
Честно говоря, Луи никогда не устает от того, чтобы просто сидеть на нем и пялиться на его грудь и на эту татуировку бабочки (все остальные, конечно, тоже, но эта — его любимая). Томлинсон наклоняется, развязно облизывая чернильный рисунок прямо поверх тонкой цепочки с крестиком, и затем уже не встает, медленно спускаясь вниз. Гарри разводит ноги чуть шире, и его малыш помещается между, усаживаясь на коленки на пол. И это то место, где Луи должен быть всегда, считает Гарри. Либо на его бедрах, либо между ними.
Парень держится за коленку Стайлса и облизывается, наклоняясь, чтобы взять орган в ладошку.
Мужчина удовлетворенно мычит.
Наконец-то. Тяжесть этого дня собирается лишь в одном месте, где Луи знает, с какой стороны начинать. Он хорош. Вылизывает его член, будто тот на вкус — сладкая конфета, и специально не берет полностью в рот, щекоча влажную кожу дыханием. Гарри урчит, кладя одну ладонь поверх ладони парня на своей ноге, и откидывает голову на спинку дивана, прикрывая веки.
Луи прячет язык, и, когда начинает говорить, горячий воздух от речи приятно касается члена Стайлса:
— Папочка? — Гарри лениво раскрывает веки, опуская голову. — Я хочу, чтобы ты смотрел на меня.
Лицо Луи, обрамленное серьгами-копиями-его-глаз, выглядит невероятно рядом с его блестящим членом. Это чертова картина.
— Я буду смотреть на тебя, когда ты займешься делом.
Луи счастливо облизывается и наклоняется чуть вбок, вбирая член в рот. И он не отрывает от Гарри взгляда, а мужчина не посмеет оторваться первым. Он удовлетворенно хмурится и чуть смещает бедра, стараясь держать их на месте. Но как он может? Мальчик заглатывает чертовски глубоко, все еще пялясь папочке в глаза, и кто посмел ему еще и втянуть щеки в этот момент? Гарри рычит, на секунду откидываясь затылком назад, но тут же возвращается к Луи.
— Молодец, малыш.
О, Луи знает, что он молодец. Он поднимается, после губ остается влажный след. Снова утыкается носом в пах. Гарри не может сдержать легкое, но резкое покачивание бедер, и Томлинсон давится, кашляя прямо с членом во рту под низкий стон. Слюна обильно стекает из-под его губ, и он приподнимается, но Гарри тут же перехватывает голову и давит на затылок, не давая Луи возможности вдохнуть. Он опускает мальчика снова, дергая пахом вверх, слышит очередное захлебывание и урчит. Томлинсон давится с органом во рту, и вибрация горла заставляет Гарри дернуться выше и протяжно застонать:
— Вот так. Радуешь папочку.
Сбрасывая с себя руку, мальчик отталкивается, шумно хватает воздух и прокашливанием дразнит головку. Плечи и ключицы Луи поднимаются и опускаются слишком часто, и он краснеет, особенно на фоне белоснежного ошейника. Гарри вновь берет мальчика за затылок, собираясь
вернуть на место, но тот отбрасывает его руку.
— Нет, папочка, я сам, — он
хрипит, и это та причина, ради которой Луи стоит терять голос. — Ты же позволил мне самому тебя отблагодарить.
Гарри недоверчиво хмурится.
— То есть мне теперь нельзя тебя трогать, малыш?
— Я позабочусь о тебе сам, — лишь повторяет Луи, пьяно отодвигая его руку. Стайлс сжимает кулак от приятной щекотки, и вновь разжимает пальцы, потому что ему не хватает волос Луи между ними. Он вздыхает, пытаясь расслабиться. Он
любит трогать своего малыша. И он очень хочет потрогать его прямо сейчас.
Гарри терпит еще несколько собственных рычаний, сопровождаемых руками, не находящими места, и качает бедрами, чтобы хоть как-то вернуть себе контроль над этими грешными губами. И Луи лишь сильнее облизывает его, опускаясь глубже. Стайлс толкается в теплый рот снова, с блаженством вслушиваясь в звуки, как его малыш, за столько лет так и не привыкнув к его размеру, все давится и давится. И мужчина толкается немного сильнее, не давая возможности отдышаться, даже если Луи вроде как и упирается в его бедра ладошками. Однако он все еще не отодвинулся, хотя мог бы, и лишь послушно берет все, что должен.
— Посмотри на себя, малыш: давишься членом папочки, весь в украшениях, что папочка тебе подарил… — Гарри почти тянет руку, чтобы погладить его по голове, но вовремя сдерживается, рыча. Мальчик поднимает глаза на него и стонет, принимая похвалу. Луи любит, когда папочка его хвалит. Он энергично скользит вверх и вниз, стараясь успевать за ритмом собственного сердца, и обилие слюны позволяет скользить свободнее. — Да, малыш, так хорошо… не останавливайся.
Луи втягивает щеки, опускаясь максимально низко, и замирает так на десяток секунд, задерживая уже и так отсутствующее дыхание. Он старательно пытается втянуть воздух через нос, слезы льются так, будто он сильно плачет, и парень может лишь застонать от боли на задней стенке горла, посылая по члену легкую вибрацию. Гарри стонет в ответ, продолжая смотреть. Томлинсон растирает набухшую кожу губами, снова и снова насаживаясь. Его грешный ротик, будто в замедленной съемке, растягивается так правильно. Луи резко поднимается, все еще с вытянутым языком, шумно выдыхая. Ниточки жидкости тянутся от органа и до его губ. Гарри урчит. Его член уже течет смазкой, и ему необходимо чувствовать тепло малыша прямо сейчас.
Парень задыхается, стараясь выровнять дыхание, и, потный и покрасневший, показательно смазывает всю эту жидкость и слюну со своего рта и всасывает собственные пальцы. Гарри должен такое терпеть?
Непростительно громкое причмокивание: Луи вытаскивает пальцы, хмурясь и закидывая голову назад. Он опускает руку по своему телу, звеня драгоценностями, и касается своего члена, поглаживая. Он сидит у Стайлса между ног и позволяет себе такую наглость, а Гарри приказали просто смотреть. Ох, он сейчас зарычит.
Луи хнычет, наконец-то доставляя себе то самое трение, и сминает головку, выжимая с нее немного смазки, которую растирает со слюной. Все тут же начинает липнуть, и это так грязно, но так чертовски вкусно. Томлинсон еще чувствует привкус Гарри на своем языке, и это его любимый десерт на все времена. Он представляет член Стайлса в своем рту, и собирается уже наклониться обратно, продолжая разминать свой болящий орган.
Парень вскрикивает и распахивает веки, когда его тянут за предплечье. На секунду голова кружится — от удовольствия и резкого смещения положения. Гарри поднял его на диван и усадил на себя.
— Кажется, ты перепутал, малыш, — хрипит он, кусая шею, заставляя Луи вздрогнуть от теплого дыхания и щекотки, и шлепает по заднице, срывая вскрик. —
Я сам решу, когда могу тебя касаться. И
я решу, когда
ты можешь себя касаться.
Не получивший удовлетворения, Томлинсон прогибается, и Гарри хватает этого, чтобы завести его руки ему за спину и поймать запястья в свои пальцы, не давая ему возможности трогать себя. Не то, чтобы Луи, такой податливый и пластичный, сильно сопротивлялся. Он стонет, поглядывая на Стайлса через пелену слез после минета.
— Я хочу сделать папочке приятно, — хрипит он, и Гарри блядски обожает его голос после того, как Луи подержит во рту его член. Может, ему стоит делать так каждые несколько часов? И убивать двух зайцев одним выстрелом.
— Ты сделаешь папочке приятно, когда будешь хорошим мальчиком.
О, Луи знает, как быть для него
хорошим.
Гарри сминает его ягодицы свободной рукой, врезаясь в браслеты вокруг них, и следы тут же краснеют. Натягивает цепочку на талии, растирая ее о кожу, и оставляет новые царапины поверх. Стайлс может вечность смотреть на то, как кожа Луи краснеет под его руками. Томлинсон стонет и пытается дернуться вперед, чтобы потереться своим членом о живот мужчины, но Гарри крепко держит его на месте и тут же шлепает по бедру.
Луи всхлипывает, утыкаясь ему в плечо, и от безысходности целует теплую и такую любимую шею, извиняясь. Жар расходится по ноге, след ладони прерывается блестящей цепочкой. Нужно хоть как-то отвлечься от того, как сводит нижнюю часть тела. Боль, которую Гарри ему доставляет, не оставляет в сознании. Она всегда сильнее топит Луи, и уже через несколько таких минут мальчик готов извиваться, игнорируя любой приказ старшего, если это доставит ему удовольствие.
Луи нетерпеливый. И Гарри прекрасно знает, как он не любит сидеть со стояком на его бедрах и
не получать к этому должного внимания. Однако это то, что выводит Томлинсона на его дикую сторону, и Гарри слишком любит такого Луи. Любит, когда тот пытается вырваться, будто бы у него есть идеи, что сделать после этого, и любит, когда младший умоляет.
— Папочка! — Луи плачет, шмыгая носом в складку его кожи, которую кусает, и не останавливается, качая поясницей. — Ну же, папочка, пожалуйста! Сделай себе приятно с помощью меня.
Гарри ухмыляется и грубо задирает челюсть мальчика. Он все еще может видеть легкие фиолетовые следы предыдущих ночей. Припадает губами, не стесняясь кусать, чтобы обновить эти синяки. Луи будет выглядеть блядски великолепно в одних только драгоценностях, которые
Гарри ему подарил, и синяках, которые
Гарри ему оставил. Мужчина агрессивно рычит на эту мысль, кусая сильнее, сжимая челюсть младшего, и Томлинсон протяжно скулит от боли на косточках щек.
Луи хороший мальчик, поэтому он послушно терпит. И делает вид, что с ним все в порядке, раз его тут почти калечат, а у него лишь сильнее встает член.
Гарри крепко сжимает мальчика в руках, придерживая за поясницу обеими руками, и наклоняется, смещаясь по дивану, чтобы дотянуться до маленького ящичка под столиком. Оставить пакетики смазки в каждой комнате их особняка было лучшим решением. Томлинсон впивается в плечи, боясь упасть, но Стайлс надежно держит его на своих бедрах. Мужчина быстро выключает звук на собственном телефоне и с удовлетворенным вздохом падает обратно на широкий диван, принимая полулежащее положение. Луи сверху, упирается ладошками ему в грудь, и ожерелье отрывается от его ключиц, повисая в воздухе на его шее. Кожа после укусов краснеет, и это не может не радовать. Гарри завороженно наблюдает, как камни качаются из стороны в сторону, отражая мягкий свет.
— Тебе стоит ходить по дому только в украшениях, малыш. Всегда.
Томлинсон хнычет. Ему не нужны никакие комплименты. Он дрожит и хочет, чтобы его потрогали.
Гарри поддевает широкую цепочку и тянет мальчика на себя, поднося к его губам маленький пакетик. Луи, как и подобает хорошему мальчику, хватается зубами за его кончик и раскрывает упаковку, даже если умудряется плакать в этот момент, а кусочек фольги липнет к слюне на подбородке.
Мужчине не требуется много усилий, чтобы вставить в малыша сразу два смазанных пальца до самых костяшек, ведь шатен уже подготовленный еще с их прошлой ночи. И позапрошлой ночи. И позапозапрошлой ночи, вообще-то, тоже.
— Еще, — Луи выгибается, подбирая нужный угол, и рычит, дергая бедрами. — Папочка, пожалуйста,
еще! — он кряхтит на его коленях, хнычет и плачет, умоляя, потому что что-то внутри почти достигает нужного места, но лишь дразнит. — Прошу, прошу, папочка!
И его высокий скулеж прерывается хриплым низким басом:
— Все, что пожелаешь, малыш.
Луи гортанно стонет, выгибаясь, когда чувствует, как три мужских пальца растягивают его в разные стороны. Прикусывает плечо мужчины, капля пота стекает по его лбу и щекочет щеку. Дышать становится труднее. Подушечки чужих пальцев гладят чувствительную кожу изнутри, и он не может найти себе места, дергая задницей. И после того, как Гарри задевает приятные места, хочется, чтобы по ним провели снова и снова.
Луи почти не обращает внимания на то, как ноющая боль раздается по его члену. На самом деле, от его постоянных перемещений их головки иногда соприкасаются — в такие моменты Гарри стонет или рычит, сильнее дергая пальцами, — и лишь больше смазки смешивается между их телами и стекает вниз на диван.
Мальчик цепляется за плечи старшего, нашептывая его имя в экстазе, и закатывает глаза, а слюна все еще стекает по его подбородку прямо на плечо Стайлса. Под закатным солнцем, в одних драгоценностях и облитый остатками минета, Луи Томлинсон, стонущий его имя, — личная смерть для Гарри. Он сам почти хнычет, кусая парня. Он хочет его всего и везде и сразу. И чтобы это никогда не прекращалось.
Стайлс резко вытаскивает свои пальцы и дает Луи послушно облизнуть их. Он оставляет эту руку прямо у парня во рту, пока второй выдавливает смазку на собственный член и растирает ее, позволяя растечься по ногам. Мужчина рычит, сжимая задницу мальчика так сильно, что тот скулит от моментального жжения и неосознанно едва прикусывает пальцы.
Гарри шипит, тут же освобождая руку из его рта, и оставляет звонкую пощечину на лице Томлинсона. Парень вскрикивает, опуская голову в ошеломлении. Его хватают за горло и заставляют смотреть прямо в глаза, насаживая на себя. Шатен безысходно кряхтит: как же прекрасно кудри лежат на лбу его жениха и как медленно и хорошо растягивается его задница.
Их бедра липнут, когда они оба стараются найти общий темп, и скорее лишь по случайности врезаются друг в друга. Луи стонет, вздрагивая, и выводит восьмерки, растягиваясь, а Гарри безжалостно царапает гладкие участки кожи, тут же разрисовывая их в красно-розовые полосы. Звон цепочек, стучащих друг о друга, едва перекрывается стонами обоих. Мужчина смотрит на Луи, а перед глазами постоянно мелькают блестящие ниточки на серьгах, попадающие в поле зрения.
Луи пытается что-то проговорить, но толчки не позволяют ему это сделать, и получается лишь
ах, ох, да, еще, папочка, да, блять, еще. Гарри шипит, потому что парень кусает его шею, и за это несколько раз шлепает малыша, срывая любимые стоны.
Луи теряется с очередным шлепком. Звук вокруг перекрывается пеленой, будто бы ему плохо и он теряет сознание, а взгляд не фокусируется, даже когда мальчик пытается протереть ресницы и морщится. Он едва успевает дышать в погоне за необходимым трением, и уже даже не стонет — лишь скулит. Падает на Гарри, растекаясь на нем, и хнычет, потираясь о горячую кожу. Несмотря на подготовку, его задница горит от такого большого члена, а его собственный пульсирует болью, краснея и истекая смазкой. Парень вдруг чувствует что-то на своих губах. Это губы Гарри. Он лениво отвечает, скорее просто опираясь на плечи мужчины, и ниточка слюны тянется между ними, когда он прогибается в спине, отрываясь. Стон заполняет пространство между ними.
Идеально мягкая и дразнящая щекотка на члене — Луи закрывает глаза, гортанно ругаясь, и сначала даже не признает руку Стайлса, сжимающую его и поглаживающую.
Луи выгибается назад, крича, и Гарри резко дергает мальчика обратно к себе за ошейник. Тонкая леска разрывается, Томлинсон шипит, когда она слегка стреляет по потной коже. Десятки жемчужин скатываются по его телу и тут же спадают вниз, путаясь среди их бедер и поверхности дивана. Кудрявый грубо срывает остатки рядов с шеи, отбрасывая липкие жемчужины куда-то на пол, и наконец-то сжимает, чувствуя игру кадыка под ладонью. Луи сипит, теряя возможность дышать, и прикрывает глаза, отключаясь.
— Давай, малыш, — соблазняюще хрипит мужчина где-то за гранью действительности, сильнее толкаясь в него, полностью обмякшего в его руках, и продолжает гладить его головку. — Кончи, как хороший мальчик, — цепочки врезаются в бедра Гарри с тем, как Луи скачет на нем, и это выжимает все напряжение, которое могло в нем когда-то скопиться. — Будь послушным и кончи, как я сказал.
Луи стонет, пытаясь ответить, что он будет лучшим мальчиком для своего папочки, однако вдруг взвизгивает, дергаясь, и тут же замирает, чтобы полностью упасть на мужчину. Он не замечает, как неконтролируемо трясутся его бедра, в одно из которых Гарри впивается, дразняще оставляя его член, и скулит, ощущая, как последние силы покидают его тело в оргазме. Томлинсон всхлипывает, выстанывая имя будущего мужа ему на ухо. Его выжимают.
Он не в силах оторваться от Гарри, чувствуя в теплой груди такую нужную ему сейчас мягкость, дрожит, стреляя спермой между животами. Сильная рука немного вновь сжимает член Луи, стирая последние капли с чувствительной щелки под безжизненный всхлип. Стайлс гладит мальчика по бедру, толкаясь еще несколько раз. А затем останавливается и бережно укладывает его голову себе на плечо, мурлыча:
— Хороший мальчик, — мужчина заботливо поправляет серьгу, прочесывая влажные от пота волосы, и прижимает дрожащее тело к себе. — Мой прекрасный, красивый, лучший малыш, самый хороший мальчик.
Луи не слышит его. Он почти проваливается в бессознательное состояние и вновь всхлипывает, скуля на каждую новую похвалу, все еще вздрагивая. Он порадовал папочку, и это единственное, что хоть как-то держит его за эту реальность. Ожерелье больно врезается обоим в грудь, но парень слишком выжат, чтобы подумать хотя бы об этом. Приятная поглощающая слабость окутывает каждый сантиметр его тела. Томлинсон улыбается, шмыгая носом, которым зарывается в объятие партнера. Горячая щекотка греет грудь Стайлса.
Луи хочет укутаться в него и провалиться в сон. Гарри — тот самый кусочек райского наслаждения, в котором он чувствует покой.
— Малыш, ты так хорошо справился, обрадовав папочку.
Томлинсон почти мурчит под пальцами на своей макушке, узко сжимается вокруг члена, что все еще в его заднице, и облизывается, не обращая внимания на смесь пота, слюны и смазки на губах. Он чувствует себя чертовски великолепно. И, когда мужчина прочесывает его влажные волосы, становится еще лучше.
Гарри опускает руки на его бедра, проводя пальцами по контурам цепочек, и завороженно смотрит на оставленные синяки, выглядывая из-под почти спящего Томлинсона.
Но дело в том, что Стайлс еще не закончил и еще не закончил и с Луи. Мужчина аккуратно отрывает партнера от себя, заставляя того недовольно захныкать, и делает все быстрее, чем Луи в таком состоянии успевает моргнуть. Томлинсон оказывается развернутым спиной к груди Гарри, и мужчина вновь сажает его к себе на колени.
Старший мягко целует шею, откидывая податливую голову в сторону, и, подобно плющу, медленно окручивает свои руки вокруг молодого тела. Луи едва слышно стонет, растекаясь на нем. У него нет сил даже поднять веки.
Гарри протягивает одну свою ладонь между их телами, легонько пробегается подушечками пальцев по ягодицам и проводит по своему все еще стоящему и нуждающемуся члену. Все такое грязное и липкое, везде слюна и смазка, и Луи почти отключается от оргазма, который Гарри ему устроил, и это… блядски хороший день. Просто еще один хороший день с его хорошим мальчиком.
Луи хнычет, пытаясь обернуться, когда чувствует что-то особенно влажное около ягодиц, и шипит, ощущая, как член вновь заполняет его пустоту.
— П-папочка? — мальчик стонет, хмурясь, и пытается сместиться, вновь шипя из-за легкого покачивания.
— Расслабься, малыш, я сделаю тебе очень хорошо.
Луи широко раскрывает рот, издавая звук или одобрения, или боли, и экстрачувствительность слегка приводит его в чувство. Мальчик не может сместить затекшие бедра, и лишь впивается в руки Гарри, крепко обнимающие его. Это
слишком.
— Папочка... — предупреждающе шепчет Томлинсон, и слеза вновь течет по его щеке. Он откидывается на грудь позади, но, вытянувшись, ощущает член особенно глубоко и дергается вперед. Стайлс усмехается, придавливая мальчика обратно к себе, и под протяжный стон откидывает его голову в сторону, кусая поверх темных следов. Кожа Луи горит и краснеет, и холод камней раздражает сильнее. Он сжимается вокруг члена, пытаясь привыкнуть, и хнычет, потому что он чувствует каждое микродвижение внутри себя. Это все еще слишком, блять, чувствительно. Гарри же понимает. И дело в том, что парень знает, как мужчина любит выжимать его полностью. Он не против. Но каждый раз он не может потом даже открыть глаза до следующего дня.
Однако Луи — первый, кто начинает скользить бедрами (чтобы сместиться, но это отлично действует на Стайлса), и тот мурлычет, прижимаясь к щеке мальчика своей. Он смотрит вниз, где член Луи едва твердеет, липкий и покрытый прозрачно-белой жидкостью, и весь его мальчик такой грязный и растекшийся на нем после оргазма — Гарри гортанно стонет, не удерживаясь от новых укусов.
Он удовлетворяется возобновленными толчками и протягивает пальцы под цепочки на бедрах, цепляясь за кожу ногтями, и качает пахом, вталкиваясь в Томлинсона. Они одновременно стонут друг другу в лицо, закатывая глаза, и медленно увеличивают темп, пока Гарри продолжает раздражать кожу мальчика щипками и растиранием цепи по кругу.
Под Луи жарко. В Луи жарко. Вся его грудь липнет к молодой спине в поту. Стайлс сам не замечает, когда приоткрывает губы, шатко выдыхая. Стоны переходят в высокий скулеж, когда мужчина снова задевает простату Томлинсона, чередуя это с ленивыми покачиваниями, и Луи уже не понимает, в какую сторону Гарри движет его бедрами. Он окружает его руками, гладит по животу и шлепает — он сжимает снаружи и полностью заполняет внутри. Парень закипает за секунду.
— Блядски хорошо, папочка, — хрипит шатен не своим голосом, откидывая голову на плечо мужчины, и теплая рука тут же ложится на его шею, сжимая под челюстью. Луи все еще просто игрушка в руках своего папочки, растекшаяся на его бедрах.
— Да, малыш? — резкий толчок вверх заставляет Луи извернуться и завизжать, — Тебе хорошо?
— Д-да!..
Еще одно неожиданное грубое движение вызывает хриплый стон.
— Громче.
Гарри любит, когда его малыш кричит.
—
Да, папочка! — мальчик плачет, кашляя, и пытается вернуть сорванный голос, почти поскуливая, — Мне так хорошо, папочка! Так блядски хорошо на тебе, папочка!
Гарри отпускает его шею, цепляясь этой рукой за талию, и сжимает. Он хочет всего мальчика только в своих руках. И с каждым новым покачиванием в его глазах начинает непроизвольно мелькать, отчего мужчина крепит хватку в попытке не потерять сознание. Луи качается на его члене, и внутри малыша так мягко и узко. Он такой шершавый и блядски идеальный. Гарри напрягает пресс, чуть съезжая со спинки дивана, и Луи просто падает сверху на него. Такой податливый.
Ожерелье тихо звенит с каждой новой секундой. Шатен послушно плачет, нашептывая имя своего папочки. И он весь отдается ему, пытаясь сжать бедра, и судорожно хватается за любой кусок кожи старшего, который может поймать пальцами. Становится вновь плохо от того, насколько это
хорошо.
Луи выгибается дугой и падает обратно со стоном. А затем подрывается снова, и его голова такая тяжелая, что он может поднять лишь поясницу, оставаясь затылком на Стайлсе. Гарри рычит, чувствуя, что вот-вот переступит грань. Это все Томлинсон. У него в голове один Томлинсон.
— Папочка, ты самый лучший, папочка! — мямлет младший бессвязно, едва качая головой в неведении. — Да! Еще, пожалуйста, прошу! Так приятно, па-
Очередной толчок будто бьет Луи под дых. Он со скулежом хватает воздух. По телу сходит волна пота и мурашек. Капля стекает вниз по шее, куда Гарри впивается зубами. Тело опадает, руки, цепляющиеся за мужчину, раскрываются и скатываются по бокам. Луи едва чувствует вязкую щекотку на члене, покрывающемся свежей спермой. И лишь после этого стонет, выдыхая последнее, что у него есть, сжимая его запястья сильнее. Все темнеет, и это не из-за того, что Луи закрывает глаза.
Гарри закрывает глаза, еще несколько раз толкаясь вперед в лежащее на нем тело, и это определенно не любовь. Он все еще уверен, что от любви не может быть
настолько хорошо. Все тело вздрагивает и расслабляется со стоном, который мужчина не может контролировать. С шипением он вытаскивает удовлетворенный член из Луи. Гребанное цунами удовольствия придавливает его к дивану и не дает нормально вдохнуть. Или, может, не дает нормально вдохнуть тяжесть тела на нем, но мужчина не будет думать об этом. На его пах стекает несколько капель прямо из задницы мальчика, и это лучшее, что можно чувствовать. Его жених лучший.
Каждая клеточка будто цветет в эйфории, пульсируя, и Гарри не может произнести даже: «Хороший мальчик». Он закрывает глаза и, кажется, все же теряет сознание на несколько минут.
Мужчина опирается на спинку дивана, и гладит остывающий липкий живот мальчика, растирая сперму по цепочке на талии. Его колени все еще сводит приятной тяжестью, и руки настолько тяжелые, что могут лишь касаться Луи и подрагивать. Шатен прерывисто поднимает грудь и в легкой попытке коснуться Гарри пальцами шевелит рукой, которая тут же падает обратно. У него нет сил даже вдохнуть полной грудью. А Гарри думает о том, как бы довести Томлинсона третий раз. Он хочет разложить его прямо на этом диване и вылизать до потери сознания просто потому, что его малыш это заслуживает.
— Я хочу снова сделать тебе предложение, но на этот раз с еще одним условием, — шепчет Стайлс. Луи вопросительно мычит, его голова все еще слишком тяжелая, а лицо все еще слишком в следах произошедшего. Глаза мальчика красные от слез удовольствия, и Гарри не может не чувствовать гордость в груди. — Чтобы ты благодарил меня так после каждого ювелирного магазина.
Луи готов кончить снова лишь от того, какой у Гарри голос.
— Может, лучше после каждого ювелирного изделия, папочка? — его едва слышно от того, насколько оттрахано хрипит его горло.
Секундная растерянность на лице жениха — Луи едва усмехается. Он его переговорил. Конечно же.
И, возможно, после секса — единственное время, когда Томлинсон правда может победить кудрявого в споре.
Умиротворение пропадает с лица Стайлса, и это не кажется чем-то хорошим, даже заставляет мальчика опустить уголки губ и напрячься, насколько это возможно в его состоянии. Гарри сдвигает хнычущее тело на отдельное место рядом и тянется к тумбочке, чтобы достать телефон. Луи едва хмурится, не в состоянии даже сдвинуться. Мужчина никогда не делает так, когда проводит с ним время.
— Что ты-
Его затыкают мягким шипением и успокаивающим поглаживанием по ноге. Стайлс с серьезным видом что-то набирает и прикладывает телефон к уху, а Луи даже не осмеливается спросить дальше, лишь замечая, как внимательно кудрявый прожигает его изумрудным взглядом и как он продолжает мягко гладить его кожу, играючи задевая цепочку.
— Привет, Эндрю, — Эндрю — ассистент Стайлса, вспоминает Луи. Он слышит, как на том конце связи мужчина что-то докладывает. — Да, хорошо. Напомни мне об этом позже, — хрипит мужчина, выжидая некую паузу. — Мне нужно, чтобы ты связался со всеми, с кем необходимо. Я хочу купить ювелирную компанию.
