overhelmed

Драка за место на диване — уже как нечто само собой разумеющееся. И если Вадим относится к этому более спокойно, смеётся и разве что отталкивает от себя чужие руки, то для Серёжи этот кусок матраца в ткани целое дело принципа, заставляющее кусать чужие пальцы и всеми силами пытаться скинуть друга пяткой на пол. И, вообще-то, у Козакова за стеной спальня. Кровать в ней свежезастеленная, чистая, пахнущая порошком, а не специями от ролтона, тарелку с которым день назад перевернул Жожо и поленился отстирывать нормально, оставляя жирное неказистое пятно. Но там холодно [и не потому что каждую ночь он отдаёт единственный обогреватель Пешкову, чтоб тот не отморозил свою задницу], а в чужой хватке очень тепло. Потому что этот диван, схватку за который он с позором проигрывает, едва ли не скатываясь из-за напора кудрявого, который Вадю сам же и ловит, без нахождения на нём Серёжи ничего не стоит. С тем же успехом они могли биться и за коврик у входа, не боли от него поясница, но занимать импровизированное спальное место Пешкова было всегда приятно, зная, как тот реагирует каждый раз. Конфликт, подобно тем что по расписанию на твиче, забывается за минуты, и в конечном итоге места находится им на двоих. Так и лежат, плотно прижавшись плечом к плечу и обсуждают всякую несуразицу, что уже не первый день тревожит их медиапространство. Сплошная нервотрёпка, способная лишить последних нервных клеток и вогнать в ещё более сильный тильт, однако под водку, бутылка которой то и дело кочует из одних рук в другие, всё даже приобретает забавный окрас. — Похуй, прорвёмся, — пьяно усмехается Серёжа и Вадя не может не согласиться, запуская пятерню в чужие волосы. Типичный жест поддержки, не несущий в себе даже определённого смысла, но Пешков под его ладошкой дёргается резко так и взгляд поднимает совсем немигающий. Смотрит внимательно, будто выжидает. Странная реакция для гиппертактильного друга и потому Вадя сам будто теряет возможность дышать, медленно перебирая жёсткие пряди. И смотрит он тоже внимательно в чужие глаза, ждёт, что на этот раз выкинет Серёжа. И воздух тяжелеет от неопределенности. Каждый из них чего-то ждёт, хочет сказать, но ещё больше услышать. И Эвелон говорит, то, что первое приходит в пьяную голову: — Ты совсем как младший брат, — на выдохе признаётся он, щуря скрытые за очками глаза, — Я хочу тебя уберечь. От всего. Не хочу чтоб ты продолжал убиваться и тильтовать, потому что мне нравится видеть твою улыбку. И ладонь приходится всё-таки выпутать, потому что Жожо неуклюже подрывается и падает сверху, загребая Вадю в тесные объятия. Вообще-то, Серёжа тяжёлый. Совершенно не жирный, как кажется из-за его объёмных тряпок и неудачных ракурсов, но чужая тяжесть давит на рёбра и мужчина сдавленно смеётся, решая не рушить момент и обнимает друга в ответ. Тот не ощущается под руками как тонкая Наташа, обнимать которую одно удовольствие: она маленькая и мягкая, у неё нет колящей голую кожу на шее трёхдневной щетины, и пахнет от неё дорогими духами, а не потом и орешками. Генсуха максимально хорошая, а отношения с ней — максимально правильные. У них даже есть шанс всё наладить, вернуть пару, по которой плачет половина комьюнити. Нужно просто сделать один единственный шаг ей навстречу и всё наладится, может даже полные терзающей неопределенности мысли пропадут. И Вадя был бы только рад держать в объятиях прямо сейчас девичье тело, выслушивать про очередную пару брендовых сандалий, что не достать в пределах Киева или Москвы, и прикидывать в уме где их можно будет купить. Прикидывать в уме так же, как заставить злобных украинских пограничников не оставлять Серёжу совершенно одного под Железногорском в два часа ночи. И если Наташу он любил когда-то, покупая всё на что та покажет аккуратным пальцем со свежим маникюром, то Пешкова он любит прямо сейчас, готовый на любые жертвы ради того, чтоб в его руках был именно он, такой неказистый на чужом фоне, но такой откровенно родной и правильный. И если попросит парень — Вадя согласен продать весь инвентарь в Стиме и вывести его под самые нещадящие проценты, чтоб купить все тапки в пределах Киева. Поддержать его очередную абсурдную импульсивную идею, созданную только для того, чтоб вывести кого-то на эмоции. Жожо по-другому просто не умеет. Но Серёжа ничего не просит, лишь громко сопит на ухо. Он вообще редко о чём-то просит, Вадя сам пытается понять, чего ему хочется, каждый раз пытается угодить, чтоб и от трезвого Пешкова за пределами камер увидеть что-то типа улыбки. В последнее время заставать друга вне тильта удавалось всё реже. Может, Жожо улавливает мысли Эвелона и потому наконец отрывается от его плеча, поднимая взгляд карих глаз. И взгляд у него такой… знакомый. Шкодливый, бегающий и полный пьяного блеска. От такого Серёжи ожидать можно чего угодно, и Вадим даже не двигается, не смеет отрывать взгляд, ожидает. А поступок в духе младшего: такой, что дух перехватывает и плакать хочется, то ли от абсурда, то ли от радости. Потому что пухлые губы на его собственных ощущаются самым запретным и сладким плодом из всех существующих, потому что сейчас теплеет стремительно на душе, бутоны давно увядшие просыпаются, а утром захочется выблевать собственное нутро от боли. Но Вадя беззастенчиво пользуется моментом — ведёт тёплыми ладонями по бёдрам чужим и их же устраивает под чужой свободной футболкой, любовно оглаживая талию Серёжи. Пользуется, потому что он тоже пьян, тоже имеет право на ошибки, и тоже любит. Поцелуи с Жожо прямо такие, какие он и представлял — грязные и беззастенчивые, такие, что слюна не капает, а откровенно течёт, впиваясь в ворот его футболки мокрыми пятнами. И на этой ноте было бы пора остановиться и идти менять одежду на чистую, пожелать спокойной ночи и поскорее забыть об произошедшем, но. Серёжа считает себя человеком добрым, эмпатичным, даже несмотря на очевидные попытки скрыть мягкость характера он продолжает быть моральной милашкой. И сейчас, когда его друг лежит в прилипающей к коже шеи футболке, младший просто не может проигнорировать чужой дискомфорт, пальцами подхватывая ту лишь с одним желанием — стянуть ненужный атрибут одежды к чертям. Когда его запястья, задравшие ткань до тёмных сосков перехватывают ладони Эвелона, Жожо непонимающе щурится, склоняя голову вбок. И они смотрят друг на друга, встречаются блестящими взглядами и пытаются что-то решить не говоря ни слова. Вадя, несмотря на весь свой эгоизм потаённый, пьяного воспалённого Пешкова и его билюбопытность использовать не хочет. Настроение у того меняется каждые несколько минут, как и круг симпатий: начинается тот прелестной Гаечкой, а заканчивается холодным Ваней Дипинсом. И в этот самый круг сам Эвелон никак не вписывается, ни внешне, ни внутренне. Никогда не поймёт, почему всю ту любовь которую отвергали русые любимцы Жожо, он никогда не демонстрировал ему. Вадя был согласен принять её всю, хоть и не в пределе камеры, на которой любое проявление чувств Серёжи гиперболизированно до ужаса. Козаков бы хотел узнать, что тот прячет на самом деле под сотней масок, что остаются с ним даже в алкогольном коматозе. Может там Жожо всё ещё закомплексованный пухлый мальчик, которого выкинуло в социум из его мирка. А может и для самого Серёжи его подлинная личность это тайна скрытая под сотней замков, потому что стянуть чужую футболку у него всё-таки получается и в глазах, горящих, уверенности столько, сколько есть разве что у стримеров-лудоманов, вкидывающих очередной деп во вкладке «виртуальное казино». Вадим же соглашается с проигрышем, когда чувствует, как нетерпеливо ёрзает на его бедрах Жожо, слышит глухой стон, когда кудрявый добивается своего и натыкается задницей на вставший в свободных штанах член. Шумно вздыхает, теряя остатки самоконтроля и опрокидывая младшего спиной на диван. Они оба пьяны и выходит немного неуклюже, но напряжение между ними никуда не пропадает и рты стримеров встречаются в новом мокром поцелуе, пока Эвелон на ощупь помогает Серёже ослабить завязку и стянуть домашние штаны, выслушивая глухое мычание от каждого случайного прикосновения к голой коже. Серёжа такой мягкий и податливый, гиперчувствительный мальчик. Вадим только от осознания, что тот сейчас стонет именно под ним готов спустить прямо в трусы. Мешает только желание насладиться моментом в полной мере, ведь скребущая на душе кошка подсказывает, что акция, устроенная великодушным Жожо, лишь одноразовая. — Слишком много думаешь, - севшим голосом резюмирует Серёжа, замечая подвешенное состояние Вади. Пробравшаяся в трусы влажная ладонь вышибает из Эвелона не только воздух, но и мысли. Остаётся лишь яркое «блядь» где-то на подкорке сознания и такой же яркий Пешков, с насмешкой смотрящий на него снизу вверх. Даже находясь под Вадимом, пытается перетянуть на себя крохи инициативы, и это тоже вполне в его стиле. — О тебе, болване кудрявом, и думаю, - хрипит, наматывая на ладонь вьющиеся пряди. Серёжа лишь улыбается широко так, совсем по-блядски, тянется за новым поцелуем. Пальцы свободной руки проникают в чужой рот, Пешков едва ли не давится когда за волосы его тянут им навстречу, крепко сжимая набухший член Вадима в ладони. Старший стример выругивается тихо совсем, фалангами надавливая на язык чужой, стонет, когда Жожо принимает внезапное условие и принимается с усердием обсасывать каждый палец, неотрывно глядя на Козакова. И делает он это так хорошо, что Вадим невольно задаётся вопросом: а когда был пропущен момент, на котором русское порно с разговорами в браузере Пешкова сменилось на гейское? Чувствовал младший себя на удивление уверено, выглядя неописуемо горячо. Смелости задать этот вопрос не находится, а потому Вадя и забывает тот до лучших времён. Действует Вадим скорее интуитивно, чем руководствуясь какими-либо знаниями. Глупо оспаривать факт просмотренного гейского порно, но те несчастные три минуты ради интереса с десяток лет назад в этой ситуации ему никак не помогали. До этого вечера у Эвелона даже предположений, что подобная информация сможет оказаться полезной, не было. Он просто подвисает, наблюдая за тем как красиво выскальзывают из чужого рта его пальцы, сверкающие от слюны. — Чё пялишься? - задушенно фыркает Жожо, не в силах даже сфокусировать взгляд на партнёре, — подсказать куда пальцы сувать или сам догадаешься? И впервые за вечер Вадим вспыхивает от неловкости, мстительно сжимая в кулак светлые кудри и слушая очередной стон. Он уже начинал задумываться о чужих мазохистких наклонностях, наблюдая за тем как нетерпеливо ёрзал под ним Пешков. Вадя взрослый человек и где-то в тумбочке у него определённо лежит тюбик со смазкой и пачка презервативов, но оторваться от Серёжи сейчас - преступление, пойти на которое он не готов. А тот в свою очередь и не просит, как зачарованный несущий всякую пошлую хуйню, пока Эвелон стягивает с него нижнее бельё. У старшего уши краснеют от эпитетов, которыми сыплет без остановки Жожо, но благо затыкается всё таки, стоит ввести в него первые два пальца. Совсем ненадолго правда. Серёжа почему-то просит и быстрее, и грубее, но стоит признать - слюна самая неудачная из всех возможных смазок, а потому даже на горячую голову к задаче Вадим подходит с максимальной ответственностью, действует не торопясь и разглядывает каждую эмоцию на любимом лице. И от настолько открытого Пешкова уже давно больно откровенно, собственное возбуждение изнывает и жаждет внимания, что младший давать был не в состоянии, находясь где-то на собственной неизученной грани, что открывал для него Вадя, но даже мыслей с жалобами не возникало. Жожо всегда стоял у него на ступень выше чего угодно. Проходит не менее пятнадцати минут, прежде чем в Пешкове начинают спокойно скользить четыре пальца и тот уже откровенно ноет: — Блядь, да вставь ты уже, гандон, - изнывает Жожо, планомерно сходящий с ума. И Вадим разрешает себе поддаться, с влажным звуком вынимая пальцы из Серёжи. Целует глубоко и медленно пока стягивает нижнее бельё с бёдер и закидывает чужие ноги себе на талию. Пешков под ним едва ли не дрожит от предвкушения, а у Козакова в голове одно лишь беспокойство вперебой с возбуждением: приятного в анальном сексе немного и он боится лишь навредить, превратив чужой первый раз в пытку. Благо, Жожо заставляет себя расслабиться, когда Вадим входит одним резким толчком, сжимая мясистые бёдра в ладонях. По лицу чужому видит: не приятно, наклоняется и сцеловывает одинокую солёную дорожку с покрасневшей щеки, шепчет всякий бред успокаивающий и не смеет двигаться, ждёт пока Серёжа привыкнуть сможет. Спустя минуту тот сам толкается бёдрами навстречу и Вадя не смеет перечить, возобновляя толчки. Они абсолютно хаотичные, не имеющие определенного темпа, но Пешков стонет громко и надрывно, так, как не стонут ни в одном порно и Эвелон не думает, что делает что-то не так. Его мальчик выглядит абсолютно довольным, то и дело двигаясь на встречу и царапая предплечья Козакова. Вадим кончает первым, выходя из чужого тела и изливаясь на простыню, после чего тянет ладонь и впервые за вечер касается чужого члена, доводя Серёжу за пару резких движений. Грязные и потные они ещё долго сидят в обнимку голыми, даря друг другу ленивые поцелуи и тёплые объятия. Выбившийся из сил Пешков устало откидывается на плечо Вади, пока тот пальцами пересчитывает чужие позвонки, наслаждаясь каждой секундой этого момента. И ведь никто не знает что дальше будет, даже они сами, но прямо здесь и сейчас, на диване, по которому плачет клининговая служба, стримеры чувствуют редкое спокойствие и делать с этим ничего не хочется. Сейчас на улице — начало февраля, а отопление в квартире выключили ещё вечером на время ремонтных работ. И если раньше это не ощущалось, то когда объятия перестали согревать, встать и пойти мыться пришлось. Серёжа не высказал никаких протестов, когда вслед за ним в душевую зашёл Вадя, прикрывая её. . — Ну... и что делать будем? - кто-то этот разговор должен был начать и Вадим взял это на себя, когда умиротворение заменила жгучая паранойя. Что ожидает их дружбу? Пешков молчит, разглядывая посиневшие засосы в запотевшем от пара зеркале и уже долгие полчаса не обращает на Казакова никакого внимания. Будто тот резко стал пустым местом и это нагнетает лишь сильнее. Проходит ещё несколько минут в напряжённом молчании, пока из вороха вещей, некоторым временем ранее притащенных Вадей, Серёжа не достаёт мобильник. Эвелон не то, что бы понимает, что происходит, но смотрит внимательно, не спускает взгляда с голого Жожо, что что-то активно тыкал в экране. — Всем доброе утро, - наигранно взволнованным голосом произносит Пешков, и до застывшего Вадима даже не сразу доходит, что тот записывает кружок в телеграмм, — от меня, - он отводит камеру в сторону, улыбаясь особенно ехидно, — и моегопарня192. Когда Серёжа отнимает палец от экрана и отсылает видео в телеграмм чат, — о, боже, элитная бутка, — Вадя думает, что убьёт его. Нет, не так. Пешков делает вид, что чем-то увлечен в телефоне, на самом деле просто ожидая реакцию на выходку. Она почти моментальна. Жалко новый телефон, подарок, когда Эвелон прижимает его к стене и целует особенно глубоко — на правах парня. Чуть позже он обещает купить ему новый мобильник, но Жожо не то, что бы расстраивался. Отсрочить ознакомление с реакцией общественности хотелось на подольше. Как и заходить в телеграм канал Наташи, которая спустя считанные минуты залила лишь лаконичное:

«охуеть»

Хэпи энд.