Сердце

Федя сидел на берегу, опираясь ладонью о песок. В полной, почти мертвенной тишине, нарушаемой только шумом приливных волн. Вокруг в разных позах распласталось около дюжины трупов. Часть уже покачивалась неподалёку от берега, и ещё к двум уже подбиралась пена. Кровь успело смыть, и Федя с отстранённым почти неживым любопытством наблюдал, как океан пытается подтащить к себе тело, но пока не может. Так что оно только прокатывается пару сантиметров по песку и замирает. Федя заметил шаги позади не сразу. Лишь когда их обладатель приблизился достаточно, чтобы он мог распознать его присутствие. Только тогда он запрокинул голову и встретился взглядом с Дазаем. Тот носил яркие красные шорты, цветастую и, похоже, чужую футболку не по размеру и широкополую шляпу. Заметив его взгляд, он поправил шляпу и широко улыбнулся. – Если честно, я уже думал, ты не появишься, – негромко признался он, накручивая прядь на палец. Федя знал, что Дазай так делает, когда испытывает нервозность, и вряд ли даже отдает себе в этом отчёт. – Почему? – негромко спросил Федя и поднялся на ноги, отряхивая со своих темных шорт, а после и колен, навязчивый песок. – Если я предложил здесь встретиться, значит появлюсь. Дазай надул щеки. – С тех пор, как мы с Мори-саном и Чуей сюда приехали, я не обнаружил ни следа твоего присутствия, а время шло. Мне казалось, что так и в Йокогаму возвращаться придётся, а тебя все не будет, – он ткнул его пальцем в грудь обвиняюще, и Федя чуть склонил голову набок и захлопал длинными ресницами, немного не осознавая сути претензий. – Мог бы и весточку оставить. Ты такой бессовестный, Достоевский. Возмущенная тирада заглохла на последнем слове. Выговаривать длинные слова для японцев всегда сложная задача, потому прозвучало скорее смешно. Федя, однако, выслушал его со всем вниманием, и только тогда перехватил его пальцы, прямо поперёк кисти. – Ты как ледышка. Все равно что труп, – фыркнул Дазай, однако, непохоже, чтобы он злился. В его глазах плясало озорное выражение. Он положил собственную горячую ладонь поверх его. – Зато ты не жалуешься. Пойдем. Покажу кое-что, – тихо сказал Федя, сделав пару шагов назад. Дазай, порядком заинтригованный, последовал за ним, словно в беззвучном танце. Они обошли два трупа и оказались у третьего, находящегося поодаль, достаточно далеко, чтобы вода до него не дотянулась. Он лежал на животе, раскинув руки и ноги в стороны, а ребра были вывернуты наизнанку, на манер крыльев. На «крылья» были надеты лёгкие. Там, где они заканчивались, были насажены другие внутренние органы – печень и селезёнка. – Ого! – Дазай с любопытством рассматривал его. В самом центре, а середине пустой грудной клетки находилось сердце. Дазай наклонился и вытащил его. На нем были с трудом различимые слова. Федя ждал его реакции, потому что не особо понимал, какой эффект это должно принести. Дазай хитро на него взглянул и провел пальцем по давно уже небьющемуся, окровавленному сердцу, расплываясь в улыбке. Покрутил сердце, убирая пальцем кровь и читая вырезанные аккуратно буквы, чтобы вместить их вертикально боком – сперва на правой стороне, от верхней полой вены книзу. – In aeternum, – потянул он, после взглянул на него. – Ты романтик, а я и не знал. Федя не слишком понимал, как на это реагировать. Только пытался считать реакцию, но выходило непривычно тяжело. Дазая вообще всегда было сложно читать, но сейчас почему-то казалось ещё тяжелее. – Placeat diis, – палец аккуратно обвел буквы, начинающиеся прямо под легочным стволом и следующие через левое предсердие и желудочек. Улыбка стала шире. – А кто их спросит? Или требуется особое разрешение? Дазай обнял его, не отпуская сердце, и его не запачкав. Правда он держал его на достаточном расстоянии от воротника. Федя подхватил его аккуратно, ощущая под пальцами выступающие острые лопатки, а на коже учащённое дыхание. – Не думаю, что они бы ответили, даже если бы мы и спросили, – тихо ответил он. Дазай отстранился, и в глазах его сияло настоящее веселье, звенящее, воздушное, переливчатое. Тогда Федя его поцеловал. Окровавленные пальцы скользнули по щекам, вырисовывая узоры. От неожиданности Федя вздрогнул и выдохнул. – Спасибо, – от горячего шёпота на ухо сердцебиение чуть участилось. – Кровавый орёл, которого ты для меня сделал, получился очень красивым. Когда Дазай сделал шаг назад, рассматривая сердце, Федя ощутил что-то ещё, не слишком осознаваемое, отпуская ткань его рубашки. – Но сердце мне нравится больше. Твои слова, – Дазай развел руками, удерживая сердце, а после прижимая его к груди, ровно туда, где билось его собственное. В коричной радужке светилось что-то яркое, почти переливалось. Восторг. Неудержимый, яркий. Федя сделал несколько шагов вперёд и ухватил его за запястье. Дазай не сопротивлялся, с любопытством ожидая, что произойдет дальше. И, похоже, не возражал, когда его поцеловали снова. Сам зарылся пальцами в его волосы. – Я рад, – выдохнул он ему в губы, – что тебе понравилось. – На день святого Валентина дарят Валентинки, – Дазай хихикнул. – Но такую необычную я получил впервые. Губы скользнули сперва по плоти, а после уже по его коже. Дазай повторил жест уже языком и залился хохотом. – Видел бы ты свое лицо, Федь! Погоди, я его уложу. А то обидно будет, если мы его так глупо испортим. – Твой босс разве позволит его оставить? – теперь уже Дазай, аккуратно опустивший сердце обратно в грудную клетку трупа, вернулся, перескочив через ещё один воздушным движением, и сходу ухватил его за подбородок окровавленными ладонями, оставляя на бледной коже багровые разводы. – Может и нет. Но так портить твой подарок мне было бы обидно, – шепнул он и, одарив мимолётным касанием губ в нос, отпустил его. – Как ты вообще додумался? – Вспомнил истории о том, как сердце начали изображать в текущем виде, – он начертил пальцем на песке символ, пока Дазай обнимал его сзади, уложив голову на плечо. – В средние века люди считали, что сердца – своего рода книги памяти, место, где своего рода записана божья воля, – Федя сделал паузу, подбирая слова. Говорить на подобные темы было ему вновинку. – Поговаривали, что чувства к тем, кого ты любишь, так или иначе также написаны на твоём сердце. Может снаружи, может изнутри. – Ого. Любопытно. И, что, проверяли, так ли это? – тонкие пальцы поглаживали длинные темные пряди, и, сказать по правде, это отвлекало. Дыхание начинало сбиваться. Странное необычное ощущение. – Возможно. По крайней мере, представляли, что если вскроют тела женщин-святых, то найдут письмена, повествующие об их любви к Богу, – он продолжал рассказ, хотя и чувствовал, как Дазай извлёк откуда-то иглу, которую невесть как протащил и в самолёт через металлодетектор на входе в аэропорт, и впоследствии вынес. И вел по шее, едва заметно царапая. – Интересно, почему только женщины-святые? – Дазай хихикнул ему в ухо. – Впрочем ладно. Что там дальше? – Первым вне медицинского контекста коснулся средневековый поэта Тибо, в Романсе о грушах. Там мужчина подарил женщине сердце любовника. Дазай хихикнул, чуть заваливая его на себя и вынуждая запрокинуть голову. Их взгляды встретились. Он провёл заострённой иглой уже по щеке, чуть нажимая, и вдоль скулы, опять переходя на шею. Вдоль позвоночника прошла дрожь. – Знаешь, мне стало даже жаль, что у меня нет любовника, чтобы такой подарок стал ещё удивительнее, – он лукаво улыбнулся. – А теперь уже эффект не тот, потеряется новизна. Федя не всегда понимал, когда Дазай шутит, а когда говорит всерьёз. Словно вглядываешься в поверхность озера, и иногда вода прозрачная, и дно видно сразу, а иногда грязное и мутное, и приходится только гадать, что скрывается под ним. Вот и сейчас не понял. Палец обводил контуры его губ, осторожно, вопиюще медленно, словно осторожно, а после скользнул между ними. Федя понял, что именно тот хочет и разомкнул зубы. – Верю, что ты ещё многое можешь рассказать, но теперь моя очередь. Знал ведь, что даже в легенда древних греков титаны приберегали сердца напоследок, как деликатес? – жесты казались почти интимными, когда другая рука поглаживала ключицы через футболку. Ответить с пальцем во рту было затруднительно, так что он только моргнул. Тогда Дазай безмятежно продолжил. – В пятом веке нашей эры сердце представляли уже как сосуд в форме ореха, и да, как ты сказал, он, как считали мыслители, позволял познать бога. Забавная деталь, что его изображали пронизанным горящими копьями. Гораздо позже это изображение преобразовалось в стрелы Купидона, – палец пошел обратно, почти коснулся губ с внутренней стороны рта, и тут же снова вглубь. Почему-то закружилась голова, хотя он почти лежал. Но ощущение оказалось почти реальным. А после Дазай все же позволил ему говорить, словно ничего и не происходило. Федя сел, обернулся к нему, устраиваясь на коленях. И притянул его к себе – ладони скользили по спине. Времени должно было хватить,прежде чем сюда ещё кто-нибудь заявится. – Ты прав. А после ацтеки с жертвоприношениями, – нож скользнул в руку легко и плавно, привычно, и остро отточенное лезвие распороло ткань цветастой футболки и бинтов. Треск ткани прозвучал неожиданно громко в тишине. Дазай даже замер. Лезвие замерло напротив сердца. Он выводил сердечко, едва нажимая на рукоять, и парень даже не морщился. – Вырезали сердца. Ради собственных богов, – завершив, он чуть отстранился, и уголки губ приподнялись в улыбке. – Ничего не меняется с годами. Федя только выдохнул, когда Дазай, едва ли не заваливший его на песок, вогнал ему иглу в районе плеча. И прикусил губу. – А это тоже было жертвоприношение? В мою честь? – весело осведомился Дазай, кидая взгляд на ближайший труп. – Или ты совместил приятное с полезным? – Да. Выполнил задание. И решил порадовать тебя, – честно признался он. Дазай на мгновение замер и позволил сменить позу. Федя завалил его в песок и смотрел сверху вниз, глаза в глаза. Дазай прошёлся пальцами по его щеке, лукаво улыбаясь. И только охнул, когда нож вошёл в районе бедра буквально на пару миллиметров. – Ты мухлюешь, – выдохнул он, закусив губу. – Нечестно так делать. – Тебе кажется, – пальцы коснулись окровавленной кожи, размазывая по ней кровь. Повинуясь непонятному импульсу, он медленно поднес их ко рту и слизнул, наслаждаясь железисто-соленым вкусом. – Только не лги, что тебе не нравится. Не поверю. – А я и не собираюсь, – ему на ухо, и острая игла вошла под лопатку под углом в девяносто градусов, но неглубоко. Обычно Федя не обращал внимания на боль или на что-то подобное. Но не в этом случае. Чужие действия и прикосновения буквально выбили воздух из лёгких, и он ощутил, что теперь не работает так, как обычно. Игла вспорола кожу напротив ключицы, пошла к солнечному сплетению, но остановилась на полдороги. Горячий язык коснулся его плеча, слизывая кровь. Федя сдавленно выдохнул, одной рукой вцепляясь в каштановые пряди. Осознал он собственные действия с запозданием и закусил губу, запрокинув голову. Мир почему-то казался подёрнутым неясной дымкой – только чужие обжигающие прикосновения, горячий язык, скользящая по коже кровь. – Кажется, – выдохнул он. – Здесь мухлюешь ты. – В самом деле? – Дазай смотрел хитро, из-под ресниц. Взял его палец и лизнул. Множество белых едва заметных шрамов – от ножа и укусов. Дазай даже спрашивать не стал – вскрыл иглой и сунул в рот. Дышать стало ещё тяжелее. От одного взгляда на его лицо и сияющие глаза, такой эмоцией, которую в своем нынешнем состоянии Феде никак не получалось распознать. Наверное, и не нужно, потому что спустя несколько мгновений Дазай отстранился, и удалось снова затянуть его в поцелуй. Цепочка следов прошлась к вырезанному недавно сердечку, постепенно перемешиваясь с укусами. Все равно от бинтов избавился, его хотелось целовать и кусать, и на сей раз Федя не препятствовал собственными желаниям. Дазай выдохнул, вцепился ему в плечи ногтями. Федя почти не ощутил. Когда на пути попадались шрамы, отчётливо выделяющиеся на бледной коже, он кусался сильнее, до крови. Дазай вздрагивал и судорожно дышал, игла, похоже, упала на песок. Феде казалось, что становится только жарче с каждым мгновением, пусть он и не мог это для себя объяснить. Когда пальцы снова запустили в волосы и с силой дёрнули голову назад, он послушался. Чужие губы смяли его собственные, а после он почувствовал мимолетную вспышку боли. Кусался Дазай достаточно сильно. – Почему страдать должен один я? – прошептал он немного хрипло. И прикусил мочку уха, провел языком по ушной раковине. И после неохотно отстранился, кинув взгляд в сторону отеля. – Как бы мне не хотелось продолжить, нас увидят. Сейчас все же не ночь. В любой момент могут прийти. Давай столкнем все трупы в воду и пойдем в мою комнату в отеле? Федя не сразу смог взять себя обратно под контроль. Все это выбивалось. Взаимодействие с ним, собственное тело, собственные желания. Он только смотрел на разрезанную рубашку, на выступающую на чужой коже кровь, следы укусов. Пришлось приложить усилия, чтобы вернуть самообладание. Он слишком редко его терял, и теперь чувствовал себя непривычно, если можно так назвать. Неохотно поднялся и смотрел как Дазай пытается запахнуться в обрывки одежды. – Ну вот. Теперь точно все увидят. Мы же ещё не уезжаем, – Дазай насупился, и он невольно задался вопросом, сделал ли что-нибудь не так. Дазай помог ему столкнуть все трупы, кроме инсталляции, в воду. – Хочу взять сердце с собой, но, как ты и сказал, вряд ли я смогу его отсюда вывезти. Подари ты мне нечто подобное в Йокогаме, – проворчал он, одаривая его более чем целомудренным поцелуем в щеку. – Давай отправим и его в океан. Пусть это будет символично. Федя не стал возражать. Только кивнул. Он все равно, вопреки обыкновению, не продумывал дальше самого факта подарка для Дазая. Это попросту не имело значения и казалось даже немного странным. Отправив и этот труп к предыдущим, и оттолкнув его подальше от берега, Дазай вернулся к Феде, уцепился за его руку. – Пошли. Моих пока нет. Мори-сан ушел в какой-то музей, а Чуя в зоопарк. Время у нас есть. А у тебя? Не хватятся? Федя покачал головой. – Я свободен пока. Может до завтрашнего вечера. Если повезёт. Дазай широко улыбнулся. – Тем лучше. Приведем себя в порядок и пойдем гулять. Как насчёт поездки в Тайбэй? Ты был здесь на экскурсии? – Нет, – коротко отозвался он. Они, болтая, удалялись от пляжа. Время, которое ему выиграли, закончилось, и уже начали появляться первые люди. Скоро здесь будет не протолкнуться от полицейских. – Фьють. Много потерял. Но я тебе все покажу. И можем сходить в кино. Хотя нет, свожу тебя в Йокогаме. Мне очень интересно, как это будет. – Если хочешь, – Федя не возражал, вслушиваясь в его болтовню. Ему было комфортно и спокойно. Они уже стояли на территории отеля, когда оттуда побежал в сторону пляжа персонал. – Возмутитель спокойствия, – хихикнул Дазай, поцеловал его в висок и потянул за собой на второй этаж. В свой номер. – Вот так и знал, что устроишь что-нибудь эдакое. Теперь хоть съезжай в другое место. – Вода смоет отпечатки. Начался прилив, – коротко ответил он, получил ещё один намекающий поцелуй и замолчал. – Понял я, понял. Только не начинай, – Дазай тихо рассмеялся и открыл дверь своим ключом. – Тогда давай быстро приведем себя в порядок и подальше, пока полиция не пришла, и не начала всех допрашивать. Федя кивнул снова. – Я первый, – Дазай ушел в душ, переоделся, и вскоре пришлось помогать ему заново перебинтовываться. Однако поскольку они оба умели быстро приводить себя в порядок и собираться, справились быстро. Хотя и покинули отель через окно. Чисто для маскировки. Опасности не было. Все зеваки побежали смотреть, что творится на берегу, так что удалось беспрепятственно покинуть территорию. – Пойдем. Покажу тебе один магазинчик местной кухни, а потом поедем в Тайбэй, – Дазай потряс кошельком и проверил содержимое. – Ладно, карта здесь. Остальное неважно. Телефон зазвонил, но он взглянул на экран и его выключил. – Плевать. Потом. Освобожусь, тогда и включу снова, – Дазай уцепился за него, ухватив под руку, и лучезарно улыбнулся. – Ну что, пойдем изучать местные достопримечательности? Федя кивнул и медленно пошел по улице в сторону уличного магазинчика, куда Дазай и указывал. Он испытывал странное иррациональное спокойствие. И тепло. Возможно это, говорят, называется счастьем.