Лучшее лекарство

      Боль засела ржавым гвоздем где-то в районе правого виска. И стоило Норману наклонить голову или просто повернуть ее, «гвоздь» начинал медленно проворачиваться вокруг собственной оси, мучительно ввинчиваясь все глубже в мозг.       — Мистер Озборн… — нерешительный голос водителя нарушил тишину салона. Его глаза, отражающиеся в зеркале заднего вида, выражали искреннее беспокойство нездоровым видом шефа, — Может, к врачу?       — Отвези меня домой, — процедил Норман, — Молча.       Водитель вцепился в руль и оставшуюся дорогу хранил гробовое молчание.       Норман пытался отвлечься, глядя на ночной город, проплывающий за окном автомобиля, но мысли раз за разом возвращались к событиям прошедшего дня, не давая расслабиться.       Эти гребаные ублюдки из Пентагона, сегодняшнее совещание далось ему как никогда трудно.       Пришлось с боем отстаивать свой новый проект, под который правительство уже выделило финансирование. И все чуть было не пошло прахом только из-за того, видите ли, что какому-то умнику из Конгресса в его баранью башку внезапно взбрела необыкновенно удачливая мысль, будто новое оружие массового поражения «Озкорпа» уж чересчур массовое. Вот он и решил натравить на Озборна своих псов из министерства. После разбирательства с непрошенными гостями пришлось собирать юристов корпорации и проектный отдел, срочно готовить документы. В итоге из офиса он вышел лишь в начале одиннадцатого.       Норман скрипнул зубами, скривившись от нового приступа мигрени.       Машина уже подъехала к дому. Озборн распорядился, чтобы водитель забрал его утром в восемь и направился через просторный холл респектабельного здания к лифтам.       Консьерж приветливо поздоровался с ним, но был удостоен лишь холодного кивка.       Норман едва дождался лифта, привычно чиркнул ключом-картой по прорези считывателя, и поднялся наверх, в свой пентхаус.              Тяжелая дверь открылась с одного поворота ключа. В прихожей обнаружилась пара кроссовок и темно-серая толстовка, повешенная за капюшон на изящную деревянную вешалку.       Питер.       Норман, как ты мог забыть. Ты же сам дал ему карту от лифта, без которой на последний этаж просто не попасть. Сам вручил комплект ключей от входной двери. Ведь это так тешило твое ублюдское самолюбие — приходи ко мне когда захочешь, Питер, пентхаус в твоем распоряжении. Этакий добренький мистер Озборн. А сам, как последний извращенец, наслаждался мыслями о том, что мальчишка ждет его по вечерам. В его собственной постели. Чистенький, порозовевший после душа. Готовый на все.       Озборн со свистом выдохнул. Его эмоциональное состояние сейчас меньше всего походило для романтического свидания с юным любовником. А если быть совсем откровенным, то сегодня Норман с куда большим удовольствием перевоплотился бы в Зеленого Гоблина, запрыгнул на глайдер и вскрыл парочку черепов. Ну, или принял бы обезболивающее, душ и завалился спать.       В гостиной негромко бормотал телевизор, отбрасывая голубоватые отсветы на гладкий полированный паркет.       Норман снял пальто, ботинки и, стараясь не шуметь, скользнул по коридору. Осторожно заглянул в гостиную.       Питер дремал перед телевизором, расслабленно расположившись на мягком кожаном диване. Из одежды на нем был только темно-синий халат, должно быть, принимал душ, а потом спустился вниз, ждать Озборна, да так и заснул.       На краю журнального столика лежала аккуратная стопка учебников и тетрадей, похоже, Питер готовился к завтрашним занятиям. В душе Нормана шевельнулась гордость — парень действительно старается. Учится, подрабатывает, пытается самостоятельно пробить себе дорогу в жизни.       Ага, а ты его портишь.       Запоздалый голос совести угрюмо напомнил о реальном положении вещей, но Озборн привычно от него отмахнулся. Его и без гребаного здравомыслия раздирали на части внутренние голоса и прочее психологическое дерьмо, связанное с подсознательным, бессознательным и, мать его, осознанным. Но за этот участок нестабильной психики Нормана отвечал его дорогостоящий и именитый психиатр, ежемесячный чек на оплату услуг которого выглядел порой вызывающе. Потому все терзания и метания были отправлены Озборном хорошим пинком в самый дальний угол собственных чертогов разума, дабы не мешали страдать от нового приступа головной боли.       Норман поискал глазами плед, чтобы укрыть спящего Питера, но тот вдруг приподнял голову с дивана и уставился на него, словно почувствовав сквозь дрёму чужое присутствие.       — Прости, не хотел тебя будить, — еле скрывая сожаление в голосе, сказал Озборн. Ему адски хотелось побыть в одиночестве.       — Ничего страшного, — Паркер сел на диване, поправил полу халата, — Я хотел тебя встретить, да, вот, заснул… Смотрел какой-то дурацкий фильм.       Норман обошел диван, приблизился к Питеру и остановился перед ним, глядя на своего мальчика сверху вниз.       — Ты ужинал?       — Да, — кивнул Питер.       — У меня сегодня был чудовищный день, Питер, — честно признался Норман.       Все правильно, Озборн. Ты взрослый мужик, тебе сорок три, ты был чертовым инициатором этой безумной связи, ты должен вести себя рационально. Но только глянь, как он смотрит на тебя этими своими невозможными голубыми глазами, с этой нежной, немного застенчивой улыбкой, такой сонный, теплый, с чуть растрепанными темно-русыми волосами, только руку протяни — и это все твое.       — Чудовищный день, — повторил Озборн, скользя взглядом по ключицам Питера, что так хорошо смотрелись в распахнутом вороте халата, — И я с полудня маюсь адскими головными болями. И без преувеличения хочу прикончить кого-нибудь. Прости, дорогой, но я сейчас не лучшая компания даже для самого себя.       Питер смотрит ему в глаза снизу вверх, на его лице проступает тень беспокойства.       — Что мне сделать? Хочешь, схожу в аптеку за лекарствами? Или набрать тебе ванну? Может, сделать массаж? Я, правда, не умею, но…       — Ничего не нужно, Питер, — Норман находит в себе силы улыбнуться, — Ложись спать в гостевой и прости, что испортил вечер.       Он нежно гладит своего мальчика по щеке, поворачивается, чтобы уйти к себе и слышит обрывок сказанной Питером фразы, частично заглушенной перестрелкой, начавшейся в идущем по телевизору фильме:       — … средство от головной боли.       — Что, прости? Я не расслышал, — Норман смотрит на Питера.       Тот смущенно отводит глаза, чуть розовеет.       — Я читал, что секс считается лучшим лекарством от головной боли.       Да вы издеваетесь…       Норман стискивает челюсти, чтобы не ляпнуть грубую пошлость, призывает на помощь оставшиеся крохи терпения.              — Питер, я не хочу навредить тебе.       Правильно, Норман, отношения, построенные на доверии и честности, это то, что вам обоим так нужно. И плевать, что один из вас — жестокий убийца на глайдере, этот незначительный факт всегда можно опустить.       — Но ты не можешь мне навредить, — Питер тянется к нему, берет за руку, притирается щекой к ладони.       Ну, конечно. Норман устал, зол и терзается от головной боли, он может навредить кому угодно.              — И я не смогу быть с тобой ласковым, Питер, — снова взывает к разуму мальчишки Озборн, но тот только головой мотает и опять поднимает на его свои невозможные глаза.       — А я, может, не хочу, чтобы ты сегодня нежничал со мной, Норман. Я что — фарфоровый? — в голосе Питера слышится недовольство.       — Может и не фарфоровый, — усмехается Норман, — Но ты очень важен для меня.       — Угу, — мычит в ответ Питер, и тут же открывает рот и самым бесстыдным образом втягивает в него указательный палец Озборна.       — Питер, я даже руки не помыл! — возмущается Норман, пытаясь высвободится из влажного плена, но тот протестующе стонет и вцепляется в запястье, продолжая скользить языком по коже.       — Черт, — руку не вырвать, мальчишка необыкновенно силен, Озборн уже не раз замечал за ним необычную силу, фактически равную его собственной, — Питер, черт, ты же сейчас нарвешься на неприятности!       Паркер широко улыбается, выпустив, наконец, палец изо рта:       — Очень на это рассчитываю!       Бесстыдник обхватывает Нормана за пояс обеими руками и прижимается лицом к животу.       Озборн закатывает глаза.       Чертов провокатор.       Чертовы пентагоновцы.       Чертова мигрень.       — Что ты там болтал на счет лучшего лекарства, а, Питер? — Озборн запускает пятерню в мягкие волосы на макушке Питера и сжимает пальцы, откидывая голову мальчишки назад, открывая соблазнительную линию беззащитного горла, — Хочешь предложить мне попробовать?       — Да, сэр, — срывается с губ Паркера вместе с прерывистым выдохом.       — Тогда не скули, и не включай заднюю, понял? Потому что я не остановлюсь, — Норман обхватывает пальцами другой руки уязвимое открытое горло и чуть сжимает.       Ровно на столько, чтобы показать, кто тут главный.       Глаза Питера лихорадочно блестят, похоже, ему нравится такой властный мистер Озборн, он выглядит вполне довольным происходящим.       Это раздражает.       Это выводит из себя.       Хочется, чтобы он не улыбался, а красиво плакал и умолял продолжить или остановиться, Озборн еще не решил для себя, чего именно ему хочется больше. Поэтому он просто заваливает наглеца на диван и садится ему на грудь, надежно придавив его руки своими ногами к кожаной обивке.       — Сам напросился, провокатор хренов, — бормочет Озборн, остервенело дергая свой ремень и «молнию» на брюках, — Открывай рот!              Возбуждение нарастает, член в его руке уже наливается, багровеет, он бесцеремонно шлепает им мальчишку по приоткрытым губам и не отказывает себе в удовольствии потереться стремительно твердеющим стволом о нежную щеку.       — Норман… — заполошно выдыхает Питер, заливающийся краской от смущения.       — Для тебя — мистер Озборн, сопляк, — скалится тот в ответ, бесцеремонно проталкивает большой палец Питеру между губ, между ровными рядами зубов, сильно давит на нижнюю челюсть, вынуждая его широко открыть рот и сразу же въезжает членом на всю длину, — О, да, детка!       Питер давится. Горло судорожно сжимается, пытаясь вытолкнуть посторонний предмет, ноги беспомощно скребут по обивке дивана. Из глаз текут слезы, ему отчаянно не хватает воздуха, а Норман хватает его голову обеими руками и прижимает к себе, проталкивая член еще дальше, в самую глотку.       — Вот таааак… — блаженно стонет Озборн, запрокидывая голову.       Спазмы становятся мучительными, Питер не может даже застонать, но в это мгновение Озборн подается назад, позволяя сделать глоток воздуха. Хватка на волосах не ослабевает, Норман внимательно разглядывает ошеломленного Питера, снова подается вперед.       — Расслабь горло, сладкий, — приговаривает он, размеренно трахая Питера в рот, — и поработай языком, я же учил тебя, помнишь?              Он внимательно следит потемневшими глазами за тем, как Питер пытается приласкать его член языком, почти захлебываясь от слюны и выделений, но у мальчишки плохо получается из-за слишком глубоких толчков и едва сдерживаемых рвотных позывов.       Норман с сожалением отстраняется, но ровно на столько, чтобы позволить Пакеру обхватить губами головку и начать нормально отсасывать ему.       Это будоражит.       Это восхитительно.       Питер такой покорный, такой старательный, с этими своими щенячьими глазками и розовым языком, с подбородком, мокрым от слюны и предэякулята, растрепанными темно-русыми волосами и белой кожей, с дорожками слез, то и дело сбегающими из уголков глаз, со слипшимися стрелками густых ресниц, с очаровательными родинками на лице, все это выглядит восхитительно. Милый девятнадцатилетний пай-мальчик, которого соблазнил отец его лучшего друга, воспользовался, заморочил голову, а теперь бессовестно трахает в рот прямо на диване в своей собственной гостиной, это ли не подарок?       Омерзительный день прямо на глазах неожиданно превращается в волшебный вечер.       Озборн снова стискивает голову мальчишки, толчки становятся глубже и грубее, он буквально таранит нежную слизистую горла Питера, похоже, кто-то завтра будет хрипеть. Внизу живота концентрируется пульсирующее возбуждение, проклятье, да сегодня будто Рождество, День Благодарения и день рождения самого Озборна одновременно, он жадно наблюдает за тем, как Питер беспомощно закатывает глаза, толкается особенно глубоко и замирает.       Паркер стонет, посылая вибрацию по стволу члена, Озборн тяжело выдыхает сквозь стиснутые зубы, отстраняется и кончает Питеру на лицо.       Мальчишка загнанно дышит, он в смятении и явно не ожидал такого напора, а Озборн, не давая ему опомниться, собирает сперму двумя пальцами и бесцеремонно сует их прямо в приоткрытый рот.       — Вылижи дочиста, — приказывает он Питеру и тот покорно скользит языком по пальцам, собирая капли семени, — Этого ты хотел, да?       Не вынимая пальцев изо рта Питера, Норман тянется другой рукой назад, бесцеремонно хватает мальчишку за полы халата, задирает их, обнаруживая под мягкой тканью твердо стоящий член.       — Ого, — усмехается мистер Озборн, — Да ты, я смотрю, в восторге!       Питер смущенно отводит глаза.       Черт, и как можно быть таким милым, когда тебе минуту назад спустили на лицо?!       Норман понимает, что хочет продолжения. Хочет сделать с этим милым юношей что-то возмутительное. Пошлое. Запятнать его. И он не видит причины отказывать себе в своих темных желаниях.       — Ну что, мелкий ты проходимец, продолжим в спальне? — скаля острые зубы спрашивает Норман, держа Питера за подбородок.       Тот тяжело дышит, не отводя от него восторженных глаз.       — Да, сэр. Как скажете, сэр, — севшим голосом отвечает Питер.       — И я могу делать с тобой все, что захочу? — после короткой паузы спрашивает Озборн, интимно понизив голос. Он выглядит очень зловеще в это мгновение, с потемневшим тяжелым взглядом и каким-то зверским оскалом на лице.       Питер ощутимо вздрагивает.       Ему и страшно, и любопытно, но по позвоночнику скользит противный холодок, а волоски на руках вдруг становятся дыбом — это паучье чутье предупреждает его об опасности.       Все еще прижатый тяжелым телом Нормана к дивану, Питер вдруг остро чувствует свою уязвимость.       — А… чего бы вы хотели? — растерянно и робко произносит он, чувствуя себя дурацкой Красной Шапочкой, спрашивающей у Злого Серого Волка всю эту ерунду на счет ушей, глаз и зубов.       Лицо Нормана вдруг светлеет, зловещая тень сходит с него так же быстро, как появилась, он отстраняется и слезает с Питера, садится рядом на журнальный столик.       Проводит рассеянно пальцами по волосам, поправляет одежду. Протягивает руку Питеру, помогая ему сесть на диване.       Паркер смущенно запахивает халат, пряча свое возбуждение, Норман усмехается, достает из внутреннего кармана пиджака носовой платок и нежно стирает с лица своего мальчика следы бурной страсти.       — Пойдем в спальню, дорогой. Похоже, нам нужно кое с чем разобраться, — Норман гладит Питера по колену, скользит рукой по внутренней стороне бедра выше, под подол халата, обхватывает жесткими пальцами его напряженный член, чуть сжимает, обводит подушечкой большого пальца влажную головку, вырывая прерывистый вздох.       — Мистер Озборн… ах… — шепчет Питер ему в ухо, обеими руками хватаясь за шею Нормана.       Норман может позволить себе быть жадным, даже несдержанным. Он рвано ласкает Питера, порой на грани боли, упиваясь тем, как жмется к нему этот страстный мальчишка, как хватается за его плечи, как раздвигает свои стройные ноги, подаваясь навстречу бесстыжей руке. В миллиметре от оргазма Паркера Норман вдруг останавливается, сильно пережимает его член у основания, пристально смотрит Питеру в глаза.       — Ах… мистер Озборн, пожалуйста… — лепечет распаленный Питер, пытаясь двинуть бедрами и получить столь желанную разрядку, — Я… я почти…       — Я знаю, — Норман ухмыляется почти глумливо, стаскивает свободной рукой халат с плеча Питера, любуясь его крепким телом и гладкой кожей, — Я же сказал — пошли в спальню.       — Вы издеваетесь? — в голосе Питера сквозит обида.       — Какой ты догадливый, — Норман нависает над ним, упираясь рукой в спинку дивана, утыкается лицом в изгиб между левым плечом и шеей, сильно кусает.       — Ай! — Питер пытается отстраниться, но из железной хватки Озборна не так просто выкрутиться.       — Больно? — Норман зализывает укус, наслаждаясь своей властью над юным любовником.       — Ты меня укусил! — возмущается Питер, сверкая голубыми глазами.       — Можешь тоже меня укусить, — усмехается Норман, ставя его на ноги, прижимая к себе и жадно лапая за задницу под халатом, — давай, двигай наверх, Питер. У меня к тебе есть одно важное дело. И пошевеливайся, если не хочешь, чтобы я отымел тебя прямо тут, в гостиной, без смазки и церемоний.       Широко распахнутые глаза Питера смотрят недоверчиво, он почти не верит своим ушам.       — Кто вы и куда дели Нормана Озборна? — серьезно спрашивает он, глядя мужчине в глаза.       Тот вопросительно приподнимает брови, чуть склонив голову на бок.       — Сколько мы встречаемся? Чуть больше месяца, да? И все это время вы носитесь со мной, как с китайской вазой. Я уж думал, что вы всегда такой… щепетильный.       Норман фыркает, разворачивает Питера к себе спиной и звучным шлепком по заднице подталкивает парня к лестнице.       — В спальню, маленький наглец. Сейчас я тебе покажу, какой я щепетильный.       В спальне царит приятный полумрак, покрывало снято с кровати, похоже, Питер с нетерпением ждал его возвращения сегодня.       Озборн ухмыляется.       Подходит к комоду, достает из верхнего ящика лубрикант, швыряет пластиковую бутылочку Питеру. Тот машинально ловит ее, смотрит на Нормана выжидающе.       — Давай, готовься, — кивает ему Озборн, неспеша расстегивая пуговицы на пиджаке. Он до сих пор при полном параде, в костюме-тройке и галстуке, и больше всего ему сейчас хочется раздеться.       Питер хлопает ресницами, таращится на флакон в своей руке.       — Я еще ни разу сам этого не делал, — говорит он, поднимая на Нормана щенячий взгляд. Тот неспеша подходит к нему, смачно целует в щеку.       — Смотри-ка, сколько всего у нас с тобой происходит впервые, Питер. Мне это очень нравится. Что тебя смущает в подготовке? Я же делал это для тебя и не раз, неужели ты не помнишь, как именно? — Норман обходит Питера, кружа рядом с ним, как акула, почуявшая кровь, — Начни с одного пальца, затем добавь второй, а как войдет третий — можем начинать.       Он спускает халат со второго плеча Паркера, развязывает пояс, ненужная тряпка падает на пол к ногам Питера. Легко касаясь, проводит пальцами вдоль позвоночника, целует в левое плечо рядом со своим собственным укусом, кивает в сторону кровати.       — Забирайся, милый. И займись делом, пока я повешу свой костюм.       Питер смотрит ему в глаза, собираясь с духом, видно, что он колеблется, но все же делает шаг к кровати, ставит колено на матрас и забирается на самую середину, поверх одеяла.       — А теперь сядь ко мне лицом и раздвинь ноги пошире, Питер, — командует Норман, снимая пиджак, — так тебе будет удобнее, а мне — лучше видно.       Паркер смущен. Он краснеет совершенно очаровательно. Румянец заливает его скулы, постепенно распространяясь на шею и верхнюю часть груди, Озборн с огромным удовольствием наблюдает, как его мальчик нерешительно, но покорно исполняет его приказы.       Это своеобразная пытка для них обоих. Норману невыносимо смотреть, как несмело действует Питер, выдавливающий вязкую жидкость на свою промежность, размазывающий прозрачную субстанцию по собственным пальцам и судорожно сжатому колечку ануса. Он из последних сил сдерживает себя, чтобы не перехватить неумелую руку и самому не втолкнуть внутрь пальцы.       Питер напряженно кусает губы, ему ужасно, невыносимо неловко от того, как Норман пожирает его глазами, от всей этой ситуации, от своих неуклюжих действий. Но его член стоит так, что даже больно становится, пачкая смазкой кожу на подтянутом животе, а от возбуждения то и дело сбивается дыхание.       Он нерешительно проталкивает внутрь себя один палец, двигает им, прислушиваясь к ощущениям. Это не похоже на то, когда с ним был мистер Озборн, это какое-то жалкое подобие того, что он тогда делал. Удовольствия не доставляет, просто механические движения вперед-назад.       — Питер, ты же не задачу по квантовой физике решаешь, расслабься, — в голосе Нормана слышится смешок, Питер мгновенно вскипает, яростно вскидывает на него глаза, — Воу, какой ты грозный! Давай, вставь второй палец, а то мы так до утра провозимся.       Чертов Озборн потешается над ним, это бесит. Питер втискивает в себя второй палец, тихо шипит от неприятных ощущений.       Норман заканчивает возится со своим костюмом, снимает рубашку и носки, стягивает нижнее белье. И в два плавных движения оказывается рядом с Питером, бесцеремонно толкает его рукой в грудь, опрокидывая на спину, и втискивает свой палец вместе с пальцами Питера в его пульсирующий зад.       Питер ахает, пытается убрать свою руку, но Озборн не позволяет сделать это, перехватывая его запястье, продолжает двигать своей рукой и рукой Питера, снова и снова протискивая внутрь пальцы.       — Скажи-ка мне, милый, как так получается? — спрашивает Норман, склоняясь над любовником, — Мы столько раз занимались этим, а ты все такой же узкий, как в нашу первую ночь.       Паркер, у которого перед глазами сейчас вспыхивают звезды из-за того, что Норман дотянулся до нужной точки и безжалостно на нее надавил, беспомощно выдыхает:       — Это всё моя регенерация… — и едва успевает прикусить себе язык, чуть не сболтнув «паучья».       Норман хмурится, пытаясь переварить ответ.       — Регенерация? Что ты имеешь в виду?       — Ну, понимаешь… Ах… Я с детства, я… Норман, да, здесь… Я… На мне всегда все заживает, как на собаке… да, господи-боже, сделай так еще!.. Мммм… Видимо, и в этом случае… Ах, еще!.. все быстро… восстанавливается…       — А ты полон сюрпризов, Питер Паркер! — улыбается Норман, с наслаждением целуя тяжело вздымающуюся грудь Питера. Он влажно лижет напряженный розовый сосок, не отказывает себе в удовольствии чувствительно прихватить зубами нежную кожу прямо над напряженным комочком плоти и сильно укусить.       — Ай! — Питер выгибается в его руках, — Хватит кусаться!       — Не могу удержаться, когда ты такой, — серьезно шепчет ему на ухо Норман, — Хватит прелюдий, поворачивайся.       — Что?.. Сзади? — Питер удивленно открывает глаза. Норман еще ни разу не брал его в этой позиции.       — Разок, — Норман сжимает его бедра руками, оглаживая большими пальцами выступающие косточки, подталкивает, побуждая перевернуться на живот, — Да, вот так, ноги согни и раздвинь, обопрись на колени. Зад выше.       Питер лежит грудью на кровати в ошеломляюще открытой, уязвимой позе. Норман прижимается к нему сзади, стоя на коленях, притирается напряженным членом между ягодиц.       На копчик льется лубрикант, Питер вздрагивает от прохладной вязкой жидкости, медленно стекающей по его коже, а Норман вдруг сильно шлепает его раскрытой ладонью по его заднице и вталкивает член внутрь. Он сразу берет бешеный темп, от мощных толчков Питер то и дело проскальзывает грудью по простыне, и только железная хватка на бедрах не позволяет ему упасть на кровать.       Они как животные во время случки, комната наполняется влажными звуками и шлепками разгоряченной плоти, рваными стонами Питера, то и дело срывающегося на крики, тяжелым дыханием Озборна. Он не дает Питеру никаких поблажек, ни секунды передышки, вколачивается грубо, резко и на всю длину, выходя до самой головки и въезжая обратно так, что яйца хлопают Питера по промежности.       Жесткая рука отпускает правое бедро и нажимает на спину между лопатками, вдавливая Питера в матрас, заставляя прогнуть спину еще сильнее, он как никогда благодарен своей мутации, подарившей ему такую замечательную гибкость. И выносливость. Потому что любой нормальный человек уже давно бы сдох от яростного напора.       Норман чуть меняет угол проникновения, теперь его толчки попадают точно по простате, у Питера сбивается дыхание, перед глазами мелькают искры, он плавится, как кусок железа в кузнечном горне. Никогда прежде Норман не был так безжалостен с ним. Никогда прежде Питер не испытывал ничего подобного.       Оргазм неуловимо ускользает от него, возбуждение становится мучительным, ему отчаянно хочется разрядки, но Питер не может кончить без дополнительной стимуляции, совершенно потерявшись в водовороте слишком острых ощущений. Он тянется к себе рукой, пытаясь дотронуться до своего члена, но Норман замечает это, ловит его запястье и грубо заворачивает руку за спину, удерживая запястье железной хваткой на пояснице Питера. Смести он руку чуть выше, и получится полноценный болевой прием. Паркер протестующе стонет, на что Озборн скалится:       — Я не разрешал тебе себя трогать, Питер! Кончишь, когда я разрешу. Какой же ты непослушный, я и в самом деле тебя разбаловал.       Норман видит, как ребра Питера ходят ходуном от сбивчивого, тяжелого дыхания, как напряжены и дрожат мышцы его бедер, как покрывается испариной гладкая белая спина, как измученный мальчишка утыкается лицом в одеяло, пытаясь заглушить рвущиеся из горла крики. Ему слишком много всего. Слишком много Озборна с его зверским садистским напором, слишком много ощущений, безжалостного проникновения, жесткого секса. Ощущение собственной власти над этим красивым юношей пьянит. Норман видит следы от своих грубых пальцев на бедре Питера, след от укуса рядом с шеей, и его моментально выносит на пик удовольствия.       Он выскальзывает из тела Питера, кончает ему на спину, тут же размазывая свое семя по взмокшей пояснице. Помечая, говоря «это — моё».       Питер дрожит, он все еще не кончил, Норман надавливает ладонью чуть повыше ягодиц, вынуждая его опуститься на кровать, раздвигает его дрожащие ноги пошире и вставляет два пальца в растраханную дырочку, почти сразу отыскивая бугорок простаты.       Питер прерывисто стонет, пытается отодвинуться, убежать от почти болезненной стимуляции, но Норман крепко держит его, наваливается сверху, не прекращая потирать подушечками пальцев чувствительное местечко.       — Боже… Норман… Я не могу… пожалуйста… прошу, не надо… умоляю… ах… это слишком, слишком…       — Слишком хорошо? — посмеивается Озборн на ухо распластанному под ним Питеру, — А кого я предупреждал? Кому я говорил отправляться спать, а не искать приключений на свою аппетитную задницу и не приставать к взрослым? Давай, Питер, прими на себя ответственность, разве не этого ты хотел? М?       У Питера заплаканное раскрасневшееся лицо, шалый взгляд, влажные приоткрытые губы. И глядя на такого Питера Паркера, Норман понимает, что хочет послать к черту сон, завтрашние неотложные дела в офисе, да вообще весь мир. Хочет запереться с этим очаровательным мальчиком в своей спальне и трахать его до тех пор, пока у них обоих не отнимутся ноги.       Норман двигает рукой чуть активнее, зрачки Питера расширяются, топя чернотой голубую радужку, он чуть приподнимает бедра, сжимается на пальцах Озборна и кончает. Кончает судорожно цепляясь за пододеяльник, захлебываясь животным стоном, содрогаясь в пароксизме мощного оргазма, едва не теряя сознание от невероятно сильных ощущений.       Пальцы Нормана выскальзывают из задницы Питера, он ложится рядом с ним, обнимает враз потяжелевшее тело своего юного любовника, прижимает его к себе.       — Живой? — спрашивает он, почти не надеясь на ответ.       — Угу, — после паузы отвечает Питер.       — В душ пойдем?       — Угу.       Сонливость накатывает, как снежная лавина, Норман умом понимает, что надо пойти и помыться, но веки слипаются сами собой. Тепло и тяжесть лежащего в его объятьях Питера действуют не хуже снотворного. Уже на грани сна и бодрствования он слышит глуховатый голос Паркера:       — Голова больше не болит?       — Нет… — сонно выдыхает Норман, крепче прижимая к себе свое лучшее лекарство.