Forgetfulness

Через неделю настал день рождения Тодда Моррисона. Джонсон подружился с ним задолго до Эшли и Салли, и помнит все мельчайшие детали детства, словно это случилось вчера: Тодд смотрел куда-то через высоченные деревья, напевал какую-то песню и качал ногами в интересно зашнурованных кедах и пыльных сбившихся гольфах бирюзового цвета. На нём был джемпер, должно быть, на размер больше — тоже неопределенно-бирюзовый, — бриджи песочного оттенка с оттопыренными карманами в белых пятнах от мороженого и кирпичного цвета кепочка. На всего парнишку падали вечерние лучи солнца, и тогда Ларри казалось, что тот нарисован оранжевыми и красными мазками. Весь он казался рыжеватым, и был не просто рыж — в его неостриженных космах смешались оттенки мякоти грейпфрута, терракоты, вечернего костра и багряного горизонта, за которым постепенно прячется тёплое летнее солнце... Моррисон услышал шаги и обернулся. Ларри заулыбался, тотчас же его раскрыли, так и не позволив напугать со спины. Было невозможно не заулыбаться, увидев парнишкино лицо. Он смотрел, как смотрят с детских книжек зверюшки, вроде лисичек или белочек. Джонсон радостно сощурился и растянул до ушей покусанные губы. Он смотрел на маленький нос и щёки Тодда, которые будто маковым зерном усыпаны мелкими, почти что черноватыми веснушками. Причём одну щёку осыпало гуще, чем другую. На подбородке тоже сидело несколько веснушек, были даже родинки. Сейчас же Тодд почти не изменился, в исключении, конечно же, роста, голоса и предпочтений. «Гений», «талант» и «умник» — таким вот он был, есть и будет. — Чувак, я уже жопу отсидел. Ты там скоро? — возмущался от безделья Ларри, пальцами сжимая коробочку, обёрнутую в подарочную бумагу. Неприятный шелест бумаги и куда более неприятные драматичные вздохи парня ничуть не подгоняли Фишера, плетущего себе косички. Джонсону оставалось лишь сидеть в прихожей, и иногда поглядывать на полуоткрытую дверь комнаты своего милого друга. — Твою ж... Сука! — психует Фишер, гневно швыряя что-то в стену. Минует грохот дверцы шкафа и Ларри победно всплёскивает руками, надеясь, что они всё же поторопятся и придут на день рождения к положенному времени. — Надоело! Больше никогда не буду страдать этой хернёй, — из комнаты выходит обозлённый Салли, который изо всех сил старается вдеть в ухо серёжку с зелёным камушком, а подойдя к зеркалу прихожей, он наспех обливается духами, поправляя распущенные волосы. А потом Ларри поднял взгляд, завидев друга. Можно слащавить и сказать, что его сердце на какое-то время остановило свои удары, что остановились не только стуки сердца, но и время, и весь мир, в общем и целом. Ничего прекраснее он в жизни не видел... Салли в жёлтом платьице, подол которого был обрамлён фетром и кружевами из ткани на тон светлее самого платья. И если уж углубляться в подробности, то в первый же день их с Салли знакомства, Джонсон понимал, что хвостики в виде двух пушистых голубеньких капель — далеко не предел. А вообще понять можно многое, но, сука, не нежно-жёлтое платье на твоём лучшем друге. — На что ты пялишься? — немного хрипловато спросил Сал, тогда как Ларри дёрнулся, ведь и правда завис на юношеском, хрупком тельце в платье. Джонсон не сразу почувствовал суету в своих джинсах, оттого осознание, что у него встал, снизошло немного позже, чем осознание, что он безгрешно пялится на ноги Салли. — Думаешь, в зеркале не видно как ты смотришь на меня? — Ты прав, — вымученно вздохнул Ларри, чувствуя, как испарина проявляется на его пояснице, от чего через пару минут, очевидно, его лёгкая футболочка прилипнет к телу. — Но это не в плохом с-см-смысле, — длинноволосый неохотно встаёт с дивана, подарочной коробкой прикрывая результат выбора друга. — Ладно, проехали, — голос его в миг изменился и на протезе, сквозь дырочки для глаз, было видно, что Фишер улыбался. Тогда, выйдя из квартиры и зайдя в лифт, парни наконец-то поспешили на день рождения Тодда. Но не тут-то было. — Чёрт, я подарок на столе оставил, — с приглушённым отчаянием процедил Сал, когда лифт тронулся вниз. — Прости, Ларри, — голубоволосый почти невесомо гладит плечо друга, свободной рукой меняя кнопки со «2» на «4». Внезапно заморгали лампочки, а сам лифт со скрежетом замедлил ход между третьим и вторым этажом. — Только не сейчас! Давай же! — Сал несколько раз нажимает на «4», однако ничего не происходит. — Блядство... Походу мы встряли, — и звучит это ничуть не утешающе. Ларри ждал, что на дне рождении, как раз под шумок, сможет чуть утихомирить пылкость своих фантазий, или, на худой конец, он может воспользоваться ванной Тодда. Но в тот момент удача повернулась к Джонсону задницей, ведь если бы всё было иначе, то он бы не застрял в лифте со стояком на своего лучшего друга. — Боже, Эддисон до сих пор не разобрался с лифтом? — последняя судьбоносная попытка, итог которой потерпел крах. — Отлично! Этот пиздюк чаи гоняет и бизнес мутит, но не может достроить этаж и починить задрипанный лифт! — Фишер поморщился, поворачиваясь к Ларри протезом. — А ты чего такой странный? — щурится Фишер, а Ларри не знает, что и сказать, поэтому самым оптимальным и лёгким вариантом для него служила глуповатенькая улыбочка. — Ларри, ты в порядке? — голос Салли был достаточно настороженным, а ситуация, кажется, усугублялась всё больше и больше. Ларри вздрогнул, когда худые и холодные руки дотронулись до него, но несмотря на это, он улыбнулся куда более палевнее, надеясь, что его стояк незаметен, ведь в противном случае он может лишь мечтать о таком близком контакте, если вообще Сал не разрушит их дружбу. Это несправедливо и гнусно, а ещё отвратительно, неловко и стыдно — обо всём этом думал Ларри, разглядывая чужую шею, талию и бёдра. Взгляд полз по всему телу Фишера, словно ядовитый паук или змея, намеревающаяся укусить, тем самым одаривая смертельно-опасным ядом. — Чувак, нет, тут что-то не так, — отнекивается мальчишка. — Кались, в чём дело? — Да ни в чём, правда. Просто... Вся эта ситуация с лифтом так рассмешила меня, — голос Ларри срывается на шёпот, шёпот с глубокими и частыми вздохами и выдохами. Должно быть, он просто не видит со стороны свой лукавый взгляд, придурковатую улыбку и то, как же палевно он реагирует. — Ларри, тебя смутило моё платье? — вот у кого надо учиться прямолинейности, так это у Салли. — Друг, да ты чего? Оно обалденное! — неловко посмеялся Ларри, понимая всю происходящую с ним тупость. Он ведёт себя тупо. Он и есть тупость. Весь мыслительный процесс исчерпывал идеи о разруливании происходящего, однако возрастающее возбуждение понемногу берёт своё, оттого Ларри вынужденно покраснел. — Ты правда так считаешь? — Просто сногсшибательное платье, — удерживая в руках подарок, он с громким вздохом откидывается на стенку лифта, лопатками ударяясь о стену. Наверное, нужно что-то сказать, отвлечь, свести тему о платье к минимуму, ведь ещё немного, и парень не выдержит, кончит в трусы, словно школьник на уроке физики. — Ох, благодарю. Я так боялся, что оно тебе не понравится, — Сал подошёл ближе, чуть ли не вплотную, и от такого действия со стороны друга, Ларри ощущает опьяняюще приятную волну вожделения вкупе с невообразимым желанием прижать эту красотку к стене, содрать платье и трогать, трогать, трогать; кареглазый бредил, что ещё секунда, и он возьмёт его силой, начнёт грубо целовать в шею, залезет рукой под платье, стянет трусы и... — Ларри? Ларри, у тебя есть телефон? — А? А... нет, я оставил его дома, — растерянность и потерянность в тоне его голоса лишь подводили действительное. Заведя руки за спину, Сал игриво похлопал глазками, подходя ближе и ближе с каждым мгновением. Кажется, потяни он за верёвочки, и Джонсон растает в его руках, станет обессиленным и всепросящим, словно тряпичная кукла. — Опусти коробку. — Что? Для чего? — Ну, а для чего ты держишь её на одном уровне? — к концу Фишер стал шептать, словно шёпот был чем-то необходимым и надёжным. — Бля... тебе что, и правда так интересно? — изогнул бровь изнеможённый Ларри, после чего медленно опустил подарок на пол, вновь не имея возможности оторвать взгляд от чужого тела. Выставленный на показ, униженный и выпотрошенный собственным стыдом, Ларри чувствует, как низ живота свело в приятном истоме, и он медленно выдохнул, накрывая стояк низом футболки. — Ну, раз тебе так интересно, то смотри. Давай, давай, Салли. Смотри, ты же такой любопытный! Парень и сам того не ожидая, берёт паузу, а спустя мгновение решает её нарушить: — Боишься, что сгомосячу? — последнее было сказано исключительно ради правды. Стояк вызвала не девушка в платье; возбудил и вынудил возбудиться как раз таки парень, парень в платье. Салли не мог оторвать взгляд от увиденного. Его что-то останавливало, но меж тем необъяснимо влекло. Это неправильно, противоестественно и бог в таком случае никогда тебя не полюбит — присуще ли это парню, одетому в платье? Границы между этими двумя начали рушиться ещё задолго до этого случая. Всё началось с географии, морского боя и татушек: Джонсон крепко держал руку Фишера, профессионально рисуя на запястье всеразличные рисунки, что по итогу смотрелось как настоящее тату и было очень реалистично для простеньких зарисовок. Подумать только, что прикосновения зародят нечто неясное, однако настолько охмеляюще приятное. — Нет, не боюсь, — почти беззвучно произнёс Сал, чьи застёжки с щелчком высвободили голубенькие волосы. Протез с грохотом упал на пол, обнажая лицо, настоящее лицо. Эмоции захлестнули Джонсона, его накрыло плотно, громко и внезапно. Почти также он и выдохнул, когда испещрённая шрамами и рубцами кожа Салли явила себя его взору. Это что-то за гранью реальности, как сон или наваждение, миф или иллюзия, сказка или небылица. Сказать было нечего, и потому парень продолжал стыдиться собственной наглости, ибо лицо друга не что иное, как итог боли, страдания и страха, а он изучает каждую его мелочь с таким энтузиазмом, который присущ малолеткам, смотрящим на порнографические журналы с обнажёнными дамами во всевозможных интересных позах. — Просто теперь у твоего стояка нет ни единого шанса. Так это и работает. Когда ты видишь что-то прекрасное, то несомненно заводишься, а если замечаешь что-то уродливое, омерзительное и жалкое, то пропадает всякое желание уподобиться фантазиям. Я страшнее любого призрака. Поэтому, наверное, это ТЕБЕ стоит бояться. — Не надо так со мной, Сал, — откликается Ларри, произнося всё грудным, сбившимся шёпотом. Честно говоря, обычно, за попытки принизить себя, длинноволосый шлёпает друга по бедру. Нет, кристальная дружба, господа, так делают абсолютно все уважающие себя друзья. Но в то мгновение Джонсону хотелось врезать Фишеру, ударить аккуратно, но предупреждающе, ведь если бы только Салли знал, как больно бывает слышать все эти принижения... — Ты прекрасен, чувак, не смей больше так говорить. — Ты говоришь так только потому, что я твой друг. Но, не будь я твоим другом, взглянул бы ты на меня без протеза? Нет, Ларри, не обманывай себя, — Фишер опрометью дёрнулся за протезом, однако не соображающий Джонсон умудрился перехватить его запястье. Он грубо притянул к себе Салли, укладывая его ладонь, на свою грудь, в предполагаемое местонахождение сердца. Сал одарил длинноволосого «какого чёрта» взглядом. — Теперь почувствуй меня, — диктует Ларри, сердце которого просто не выдержит, если милый друг не поймёт, что ошибается, нарекая себя самыми гнусными и обидными словами. — Ну же, Салли, — скомандовал он, накрывая его руку своей. Голубые, едва выпирающие венки выгодно подчёркивают бледную кожу, тогда как сама кожа вспыхивает пламенем, ибо горячий шёпот Ларри проходится прямо по шее Фишера, и оттого мальчишка вынужденно вздрогнул. — Что ты чувствуешь? — Чувак, это уже несмешно, позволь мне взять протез. — Сал! Просто. Ответь. На. Вопрос, — голос Ларри едва ли подрагивал, тогда как блядское сознание постепенно шаг за шагом отдалялось от него. Мгновение тянет за собой второе, а после мозг предательски проворонил момент, на котором он сдвигает их с Салли ладони себе на пах, между тем подстрекая взбудораживающее блаженство. И в таком вот безвинном состоянии они пробыли около полутора минуты. Когда тишина стала действительно громкой и неловкой, Ларри, покрасневший с ног до головы, хотел было отпрянуть от Фишера, однако он тотчас же ощутил, как чужая рука до боли сжала его член, и оттого он вымученно заскулил, носом утыкаясь в облитую духами шею Салли. Очевидно, что это противоестественно. Так не поступают братья или друзья, и уж тем более так не поступает ни один адекватный парень, убеждающий всех в своих предпочтениях на девушек. Но стоя там, в лифте, чувствуя на своём члене прикосновения робкого Фишера, Ларри сразу понял, что тело сковал не только стыд; помимо атласного стыда возрастал и страх потерять Салли, страх спугнуть его, его и близость с ним. Это было беспричинное возникновение паники за то, что после этих упоюющих мгновений, возможно, каждый из них забудет о сиюминутном трепете. А Ларри будет тосковать, не понимая, почему чересчур близкий контакт с Салли портит их обоих. Однако, должно быть, спустя пару дней или даже недель, он всё же осознает, что действительная проблема не в Фишере; ответ кроется в нём, в его действиях и умыслах. — Я больной, да? Совсем извращенец? — тишину всё же нарушает Ларри, и он сдавленно зашипел, заслышав как расстегивается ширинка его джинс, как его просящего внимания члена касаются скользнувшие под трусы леденящею душу пальцы. — Сал, не молчи, пожалуйста, — минует очередной тяжёлый выдох. Джонсон себя ненавидел. Случается то, что рано или поздно случилось бы, однако от снисхождения такого благого изобилия у парня закружилась голова и затряслись колени. Противно, что он даже не подготовился. Да что уж там, противнее всего, то, что об этом нельзя было ни с кем поговорить, потому что весь мир свято верит в саморазвитие и постоянно об этом твердит. Что ему сделать для милого Салли? Как сделать приятно, но при этом не навредить? От всего этого сносило крышу. — Да ты просто сумасшедший, — почти одними губами произносит Салли, теми до боли в яйцах коралловыми губами, проблески бликов на которых говорят о том, что голубоволосый нанёс гигиеничку. — А теперь подумай, стал бы я целовать кого-то, кто страшнее любого призрака? — шепчет Ларри, и он просто не простил бы себе, если бы не опробовал губы Фишера на вкус. Джонсон с превеликой нежностью вобрал бананово-вишнёвые губы друга, целуя верхнюю, а затем нижнюю, при чём с такой же отдачей целовался и Сал: мокро, зверски, да так, что его пальцы зарылись в волосы парня, добираясь до затылка, а после, добравшись, они чуть надавили на голову, умоляя прижаться и прилипнуть к губам как можно плотнее. Длинноволосый обсыпал поцелуями его шею, возвращаясь к губам, меж тем слегка сжимая его осиную талию через платье. Салли так хотелось сбросить это безвинное платье и почувствовать его руки на своей оголённой коже. Тогда Ларри пальцами залез под его платье, начиная плавными движениями приподнимать вещь, нежно лаская его впалый живот, раз за разом приподнимаясь к выпирающим рёбрам. Мысли Фишера заглушали друг друга, тогда как громкие стуки сердца, казалось, были слышны даже Джонсону. Мальчик терялся во всей этой вольности, ведь ему хотелось то страстно зацеловать губы Ларри, то почувствовать его руку под своим нижним бельём, то губами прикоснуться к его члену. Вскоре Ларри полностью нырнул рукой под платье друга, проводя пальцами по мальчишеской грудине, затем чуть ли не царапает кожу аккуратными ноготками, когда нащупывает его сосок. Второй рукой он плавно скользил по внутренней стороне его ножек, задерживаясь между ними на мгновение, дабы поласкать член Фишера через боксеры. И только так, по учащённому сбившемуся дыханию мальчишки, Ларри понял, что тому очень даже нравится, когда его рука находится между его ног, и потому, подавляя стыд и сменяя его на чуть более уверенную ласку, он стал массировать его плоть куда более чувственно, отчего ноги Салли в мгновение задрожали. Сал так хотел, чтобы Джонсон показал ему мир пошлости, разврата, стыда и настоящей любви, да, той самой чистой, истинной, духовной и плотской любви. Когда всякий раз, после мимолётного отстранения Ларри смотрел на него, хитро улыбаясь, так игриво и интригующе, то ему казалось, как он ловко раздвигает ему ноги, ставит на колени, целует вдоль позвоночника, а затем начинает трахать, крепко цепляясь за острые бёдра. Ему так хотелось, чтобы однажды в подвале он сделал это с ним. Да что уж там, мальчик в самых потаённых краях своего сознания мечтал, чтобы парень швырнул его на пол, тогда как он, посопротивлявшись для вида, только ради того, чтобы не подумал, что он этого хочет больше, чем он, отдался ему, и он вошёл в него сначала нежно и со вкусом, а после начал драть небрежно и быстро, отчего у него появятся звёздочки в глазах. Но всё это, должно быть, мечты девственника, так, малейшие зарисовки желаемого исхода ближайшего будущего, того, что ему действительно нужно. Он прекрасно понимал, что Ларри тоже испытывает что-то схожее с его чувствами, но, очевидно, его фееричные фантазии воплотятся в реальность в слегка подкорректированном виде и в любом случае точно не сегодня. Однако в то мгновение Сал застонал, стоило Джонсону позволить ему ощутить его членом пальцы, что сразу сжали основание. Салли снова поцеловал длинноволосого в губы, и тогда парень игриво прикусил кончик чужого розовенького языка. И ведь Фишера не нужно просить дважды. Мальчик словно чувствовал, что Ларри любит наблюдать, как он умело избавляется от девчачьих тряпок. И вовсе не главное, каким образом это происходит — медленно, сладостно растягивая опьяняющий процесс, или небрежно быстро, почти срывая с себя шмотки и бросая их на пол, лишь бы насладиться оставшимися минутами. И одно, и второе заводит неописуемо. — Погоди секундочку, — шепчет Салли, чьи кеды отбрасываются в угол лифта, куда-то в сторону и ударившись о стену, падают с приглушённым звуком, а в след за ними в ту же сторону летит и нежно-жёлтое платье парня. Салли остаётся в одних белых гольфах с кружевной резинкой, которые тянутся почти до коленей и крепко обхватывают икры, из-за чего кожа смотрится слегка стянутой. И ведь стянутой кожа была только потому, что эти гольфы, очевидно, расчитаны на ножку ребёнка. Но даже так вид Фишера сводит Ларри с ума, от чего в голове Джонсона появляются неадекватные мысли. Кареглазый уверяет себя, что если с силой содрать эти гольфы, то на ножках останутся красноватые полосы от резинки. Желательно, конечно, его усилиями. Но кто бы мог подумать, что Ларри, шпалу под два метра роста, грубо толкнут в стену лифта, даже не дожидаясь, что лифт всё же тронется с места, а прямо так, пока он позволяет насладиться мгновением, когда лишние люди могли ждать прибытие этого самого лифта на своих этажах. Тогда Ларри начал хаотично покрывать шею Салли мокрыми и такими одуряющими поцелуями: он страстно целует в ключицы, сползая на плечи, затем покрывает поцелуями всю грудь, целует его соски, играя с ними языком. Фишеру так приятно, что он непроизвольно дышит через рот, громко и с глухим стоном. Закрыв свои глазки, он лишь наслаждался ощущениями, которыми одаривает его парень. Тогда он незамедлительно захотел сделать Джонсону приятно, и потому, наспех спуская его джинсы до лодыжек, он начал, чуть потираясь об него своей оголённой коленкой, совершенно не церемонясь, отвечать ответностью на ответность, меж тем показывая, что возбуждение в его исполнении — пиздец, который затянет на долго. Джонсон чувствует, что это предел его мечтаний. Он готов задохнуться от переполняющих его чувств, ведь от Салли пахнет лимонным кексом и энергетиком. Лимонным кексом и блядским энергетиком... Фишер непроизвольно толкается в Джонсона, говоря этим действием, мол, что же ты просто нюхаешь меня. Тем временем Ларри чувствует лёгкое трение, отчего задушено стонет, хватаясь за чужие бёдра и прижимаясь к ним. Парень уверен, что после его хватки на Салли останутся красные следы пальцев. И стоит только Фишеру уподобиться сползающей змее, встать на колени и приникнуть к члену парня, как Ларри непроизвольно закатывает глаза и толкается бёдрами вперёд, понимая, что ещё чуть-чуть, и он стыдливо кончит на прекрасное личико с рубцами и шрамами, однако Фишер не позволяет случившемуся набрать новые обороты, потому немного отстраняется. Вскоре от головки члена Ларри до поблёскивающих губ Салли начинает тянуться почти что прозрачная нить слюны, чем-то смахивающая на паутину, выстоявшую поток проливного дождика. Джонсон взглянул на это зрелище и вид всей этой пошлости смутил его до невероятности, а от недополученных ощущений всё тело в мгновение затряслось. Парень ёрзает, не знает куда деть руки и просто нервничает, когда влажный и такой тёплый рот мальчишки отстраняется от его, казалось бы, жаждущей внимания плоти. Он изо всех сил старается не впасть в истерический аффект. Ларри понятия не имеет, как сдерживаться. Его не хватит на долго, и сам он определённо понимает это. Хотя, между тем, Салли казалось, что парень получает удовольствие от самого факта, что они вдвоём, в безысходной ситуации, когда действительно ни слуху, ни духу. Однако, всё же какая-то доля страха сковывает их, словно блокируя возможность разврату всецело овладеть его телом. И во всём этом Сал знал только одно: его чертовски заводит, когда его успокаивают. — Пожалуйста, возьми его губами и ускорь темп, только с зубами поаккуратней, — на выдохе процедил Ларри, руками закрывая порозовевшие щёки. Он не стеснялся своего обнажённого тела, нет. Дело, возможно, было в том, каким образом Сал подходит к этому процессу, ведь, как оказалось, в минете он не так-то плох, как в рисовании. Сал повиновался, делая всё максимально аккуратно и безболезненно для Ларри. Голубоволосый начал делать возвратно-поступательные движения, едва наклоняя голову то вправо, то влево. Джонсон непроизвольно погладил его по голове, и, взяв за волосы, стал направлять голову Салли в свою сторону, тем самым помогая мальчику с его ласками. Длинноволосый рвано задышал, наклоняя свою голову к левому плечу, после поцеловал себя, словно подобное делают чужие губы. Брови по своей же воле склоняются к переносице, а рот открывается в немом, а затем ярко слышимом стоне. Джонсон посмотрел вниз, снова погладил его по голове, после чего протяжно, сладостно и нежно простонал: «Ах, Салли, давай, давай». Для Фишера эти слова были мощным активатором, они ласкали его уши и возбуждали на уровне с поглаживаниями. — Ты как, порядок? Не устал ещё? — на последнем срывается очередной стон, и тогда Джонсон вынужденно выгибается вперёд. Он внимательно взглянул на Салли, на мгновение задумываясь о чём-то, а после отстранился, проводя членом по его смоченным в слюне губам. Сал уже было приоткрыл рот, целуя головку, но Ларри не позволил, зная, как оба они хотят этого одурманивающего блаженства, и только потому продолжил водить членом по его губам. Щёки обоих постепенно розовели пуще прежнего. Но поборов своё смущение, Сал наклонил голову влево и провёл языком по основанию, выуживая с парня громкие стоны. Ларри схватил юношу за голубые волосы и направил снова к головке. Фишер охотно взял её в рот, начиная слегка посасывать, и несмотря на огонёк в его глазах, что смотрели прямо в глаза Джонсона, он был неуверен, что делает всё правильно и дарит парню неимоверное блаженство, но как оказалось, напрасно. Ларри застонал ещё громче. Сразу же после услышанного он сжал губы сильнее и начал резкими движениями насаживать свой рот на его член. Парень рвано и тяжело задышал, сжимая волосы Фишера в кулак, тогда как сам Салли, почувствовав лёгкую пульсацию, понял, что Джонсон с минуты на минуту кончит, оттого он ускорился, взаимодействуя язык. — Хочешь в рот? — спросил он с глубокими грудными выдохами, скорее всего, ожидая от Салли отказ, но заслышав угуканье, он часто заморгал, растягивая чуть ли не до крови покусанные губы в лучезарную улыбку. Ещё пару секунд и Сал почувствовал в своём рту вязкую жидкость, слегка солоноватую с пряным послевкусием, после чего довольно проглотил её, смотря на Ларри с лёгкой улыбочкой. Пару ленивых поцелуев до мгновения, когда они надели скинутые в одну кучку вещи, и словно по случайности заработал лифт. Двери со скрежетом открываются и парни видят перед собой миссис Розенберг, старушку в розовой тунике и серых бриджах. — Привет, Ларри, — хрипловато произносит женщина. — Здравствуй милая Салли, — улыбка на лице мисс Розенберг расцветает, стоит ей встретиться взглядом с голубоволосым парнем. Так уж вышло, что женщина не может развидить в Салли девочку, и оттого отнекивается принимать его мальчишкой с хвостиками. — Оу, Салли, детка, — шепчет старушка, схватывая парня за плечо, — ты надела платье наизнанку. Зайди домой и переодень его! Мальчики нынче очень игривые, не стоит провоцировать их внимание, ты ведь и без того красивая юная леди, — одаривая Фишера учтивой улыбкой, мисс Розенберг скрывается за дверьми лифта, отъезжая на третий этаж. — Окей, — не выдержав, смеётся Джонсон, — и после всего этого, просто пообещай, что больше не будешь страдать забывчивостью, — уже недружеское напоминание в Ларри клокочет гигантской волной, и она в сию же минуту изольётся в виде таких же недружеских поцелуев в щёки, тогда как в Салли бушует неописуемая радость за фактический первый раз с Ларрижонком. И Сал, недолго думая, конечно же дал обещание, тотчас же согласившись вручить один подарок от лица двоих. На день рождения Тодда эти двое, само собой, опоздали.