***
«Г. Берлиоз. Фантастическая симфония». — Ганнибал и не подозревал, что в хижине одичавшего егеря отыщется место и для чего-то столь прекрасного, — словно бы хрупкий, безутешный в своём одиночестве, росток на голых скалах. Благоговея перед своей находкой, доктор Лектер поставил пластинку и с волшебным замиранием начал прислушиваться к вступительным мотивам. Звучание духовых инструментов вторило его собственному размеренному дыханию; струнные щекотали его неподвижное сердце, помогая ему имитировать слабую вибрацию, — наконец оно застучало, живее и живее, и биение его невероятно гармонировало с ритмом иной мелодии, что раздавалась в соседней комнате. — Просыпайся, твою мать!.. Характерные звуки пощёчин за стеной учащались, тон Кейтлин брал новую, экстремальную высоту, — меж тем пластинка продолжала своё движение, изливая, подобно щедрому фантану, на доктора бесценные звуки таинственной симфонии, понять которую вполне могла, на удивление, лишь мисс Эрли, привыкшая качевать между мирами и следовать за эфемерными образами. Ганнибал плавно, едва ли не вальсируя, прошёл к невысокому столику между креслами и диваном и взял поднос с двумя чашками кофе, для себя и Кейтлин; заглядывая вперёд, доктор посчитал, что предлагать кофе и мистеру Трэвису было бы преступно с его стороны, потому как напитки, повышающие давление, этой ночью были вредны для гостеприимного егеря. К слову, в кухонных ящиках удалось сыскать даже приличный фарфоровый сервиз. Как правило, лучшее предлагается гостям, — какая досада, что хозяин дома не был знаком с этим правилом. Доктор Лектер мягко шагнул в хозяйскую спальную и оставил дверь приоткрытой, чтобы не нарушать своего музыкального настроения. — Кофе готов, — торжественно уведомил он и оставил поднос на комоде, после чего, взяв с собой свою чашку, присоединился к присутствующим. Мистер Трэвис хрипло кашлянул, подавая первые признаки бодрствования, — Кейтлин радостно поддержала его внеочередной пощечиной. — Кто… вы? — с трудом испуская каждый звук, пробормотал он и начал потеряно осматривать, будто не узнавал собственного жилища. — ФБР, ублюдок! Ты арестован за нападение на лицо при исполнении, — деловым тоном отвечала ему Кейтлин, — права хранить молчание у тебя нет. — Что? О чём вы?! — Трэвис попеременно обращал округленный взгляд на обоих гостей, интенсивно задергавшись на стуле, однако путы порядком усмирили его. — Будьте спокойны, мистер Трэвис. Мы лишь желаем узнать у Вас кое-что… — протянул доктор и с призывом посмотрел на Кейтлин. Та прошла к своей сумке и достала из неё копию досье на Сорокопута. Фотография последнего оказалась перед лицом егеря. — Имя (Гарретт Джейкоб Хобсс) тебе о чём-нибудь говорит?.. Узнаешь?! — нетерпеливо прикрикнула Кейтлин. Ганнибал, сделав глоток кофе, глянул поверх кружки на Трэвиса и ловко выловили из его неспокойного взора намёк на признание человека, представленного ему на фото; намёк тот был замечен не одним доктором. — Отлично. Можешь не отвечать, — удовлетворенно ухмыльнулась Эрли. — Теперь у меня к тебе другой вопрос: знаком ли ты с его дочерью, с Эбигейл? — Чёрт, да я!.. Я понятия не имею, о ком вы спрашиваете! — Трэвис испуганно оглянулся на дверь, наконец полностью осознав своё бедственное положение. — Я, правда, ничего не понимаю! — жалостливо заговорил он, обращаясь преимущественно к Лектеру, будто бы предчувствуя, что от него скорее добьётся снисхождения. — За что?.. Что я вам сделал?! — Совсем охренел? Или у тебя память отшибло? — лицо Кейтлин перекосило от гнева; она глянула на Ганнибала, притворно упрекая его. — Всё-таки сильно ты его приложил. Доктор всё же решил объяснить их общую претензию: — Мистер Трэвис, мы огорчены инцидентом у озера. Тёплый приём днём вынудил нас ожидать от Вас большего. — Вы… Мы не правильно поняли друг друга! — резко возразил егерь. Эрли усмехнулась в сторону. — Прошу, не делайте… что бы вы ни хотели сделать… Я буду честен с вами, — мужчина хаотично закивал, продолжая ерзать на стуле, к которому был привязан. — Я знаю, что вы не имеете никаких родственных связей с пропавшими девочками. Но вы так много распрашивали о них… Я подумал, что вы можете быть как-то связаны с их пропажей. — Что ж ты полицейским нас не сдал? — всё насмехалась Кейтлин. — Боялся, что уйдёте. Хотел перестраховаться, задержать вас, а после сдать полиции. — Ты обещал быть честным, кажется… — Это правда! — отчаянно воскликнул Трэвис, испуганный враждебным тоном Кейтлин. Он раздосадованно опустил голову, словно бы сдаваясь перед собственными глупостью и необоснованной храбростью, из-за которых попал в опасные обстоятельства. Его вид — вид обыкновенного человека, проживающего свою размеренную жизнь, но случаем затянутого в мрачную историю — заставил Кейтлин колебаться. Она нервно закусила губу, что-то усиленно обдумывая в своего голове; через минуту начала рыться в своих карманах, будто внезапно вспомнила о чём-то. Ганнибал, оставив кружку на тумбе, подошёл ближе, чтобы оценить чужую находку, но небольшой прозрачный пакет, что едва показался в руке Кейтлин, тут же скрылся от зрения, когда она сжала его в своём кулаке. — Амбар был заперт? — спросила она Трэвиса. Но тот, похоже, не понял её вопрос и лишь с недоумением поднял свои глаза. — Амбар с лодками, — ты в летний сезон запираешь его? — Да, — судорожно кивнул мужчина. — За инвентарь и остальное отчитываюсь я. Бывало, что кто-то из приезжих воровал спиннинги, даже весла. — Ты ведь говорил, что у вас тут всё спокойно… — Я имел в виду совсем другое, и… — Трэвис осёкся, когда Кейтлин, разжав кулак и тряхнула перед его лицом пакетиком. — Что это? — Ну, тебе лучше знать, — недобро протянула она. — Я нашла это в амбаре. Правда, странно, что полицейские не опередили меня, — егерь раскрыл рот, но Кейтлин не позволила ему сказать, продолжая. — Это фрагменты с одежды Эмили. Розовая майка, — может, ты вспомнишь? Она была на Эмили в день исчезновения. Каким образом девочки попали в амбар, если тот был под замком? — Я не знаю… Может, кто-то подкинул это, — объясняясь, Трэвис кивнул на пакет, — после их исчезновения… Или сами девочки пробрались туда. Кейтлин вновь усмехнулась, но на сей раз особенно раздражённо. — Сомневаюсь… Ганнибал, порядком заскучав во время допроса, решил взять инициативу в свои руки. Егерь, не совсем умело, но стабильно увёртывался от вопросов. Зимние ночи же, хотя и были длинными, однако же, как и большинство мирских явлений, имели свойство подходить к концу, а доктор этой ночью надеялся успеть многое… — В одном Вы не солгали, мистер Трэвис, — добродушно заговорил он, зная наперёд, что тон его не обманет такого, как Трэвис. — Здесь действительно холодно, — особенно к ночи. Вы не против, если я помогу? Возможно, мне удастся облегчить Ваш быт, — продолжал Ганнибал, тем временем уже направляясь к дверям. — Будьте уверены, у меня богатый опыт в обслуживании каминов. Кейтлин, не понимая энтузиазма доктора, не спешила следовать за ним. Однако то, как Трэвис резко обернулся на Ганнибала, когда тот предложил ему свою помощь, зажгло любопытство и в ней. — Что ты задумал? — спросила она, нагнав доктора в гостиной. — Чутьё, мисс Эрли, — Вам это знакомо? — таинственно улыбнулся тот. — Когда Джек послал меня завербовать тебя, я предчувствовала, что наше знакомство дерьмово обернётся для меня, — ты об этом? — раздражённо ответила Кейтлин, вероятно, считая, что Ганнибал намерено тянул время, как делал это обычно, — между тем она поминутно заглядывала в спальную комнату, беспокоясь, что их заложник избавится от пут. — Допустим… Признаюсь, я привык весьма не метафорически полагаться на свой нюх, — Ганнибал, просунув руку в камин, увёл её наверх и, наткнувшись на сплошную кирпичную кладку, констатировал. — Отверстия для дымохода нет. Кейтлин, заинтересовавшись его действиями всерьёз, прервала своё наблюдение и, встав рядом с доктором, проверила отделку камина. — Кладка свежая… Придётся дробить, — нетерпеливо предложила она. — Этот урод вряд ли скажет, что за сокровища тут хранит. У него в пикапе целый арсенал инструментов, я что-нибудь найду… — Ганнибал отпустил её, согласившись с идеей. Предусмотрительно сняв пиджак, чтобы тот не стеснял движений, Ганнибал подворачивал рукова рубашки, когда Кейтлин вернулась, — довольно быстро!.. Увесистая сумка с инструментами, оттягивающая её руки едва ли не до пола, тянулась за ней. Кейтлин достала из неё кувалду и передала ту доктору. Откровенно говоря, доктор Лектер не любил грязную работу (под грязной он подразумевал разное; и угадать, какое следующее занятие он сочтёт недостойным себя, было порядком сложно), но, если сама ситуация не предоставляла альтернатив, исполнение такой работы, очевидно, было попросту необходимо, — подобно тому, как Тьма необходима для достижения Света. Ганнибал замахнулся, ударил по стене; все последующие, как и первый, удары, к его сожалению, заглушали звучание проигрывателя, — это подогревало доктора скорее расправиться со стеной. Замахнувшись в очередной раз, он испытал на себе, не вписывающийся в обстоятельства, глубокий взгляд Кейтлин; она почти сразу отвернулась, когда на неё посмотрели в ответ, и ушла приглядывать за мистером Трэвисом. Однако Ганнибал успел заметить на её лицо то обожание, что было причиной двойственности чувств и побуждений в нём самом. Он подозвал Кейтлин обратно, когда в стене наконец-таки образовалась пробоина, достаточная, чтобы вместить в себе туловище взрослого человека. Эрли включила, найденный среди арсенала егеря, фонарик, и посветила им в полость в стене. — Что за… — она резко дёрнулась, будто хотела отшатнуться от увиденного; несмотря на непроизвольные движения тела, глаза её намертво закрепились на чём-то… Доктор Лектер слегка подвинул её в сторону, чтобы увидеть тоже, что и она, — две пары ног, на первый взгляд, похожих на женские; миниатюрные ступни, тонкие щиколотки, выпирающие колени, — всё, что выше, терялось во тьме… — Отойди, — скомандовал Ганнибал, но Кейтлин не послушала его, и ему пришлось собственноручно увести её в сторону. Он вновь встал сбоку от камина и раздробил оставшиеся кирпичи едва ли не до самого потолка. — Это они, — не своим голосом произнесла его спутница, глядя на пропавших девочек, что теперь предстали перед ними пластиковыми, несгибаемыми куклами на возвышении, как на витрине. — Не совсем они, — протяжно поправил Ганнибал, проверяя ногу одной из пропавших на ощупь. — Правильнее будет сказать, это — то, что мистер Трэвис пожелал от них оставить. Две немигающие стеклянные пары глаз смотрели на них в ответ: искусственно-оранжевые с вертикальным зрачком; и карие, более подходящие на человеческие, тем не менее подразумевающие ту же животную природу, что и первые. Судя по рассказу Кейтлин, охотник из мистера Трэвиса был неважный, раз уж он дважды не сумел попасть в недвижимую цель, однако таксидермист — многим лучше. Каждое его творение оставляло за собой самый что ни на есть живой вид, но после преображения освобождалось от главной уязвимости жизни — от её неизбежного завершения. Кожа с его охотничьих трофеев была снята невероятно талантливо, и сохраняла естественный цвет и эластичность. Ганнибал согласился с собой, что, если бы не ароматы масел и дезинфицирующих средств, особенно долго остающихся на коже, даже его нюх не сумел бы заподозрить, что одинокий егерь был не так уж и одинок… В аккуратных швах, соединяющих лоскуты кожи на пенополиуретановых манекенах, доктор Лектер признавал грамотную работу, равную по качеству исполнения едва ли не работе опытного хирурга; на тканях не было ни растяжек, ни разрывов. В минуту созерцания воплощения чужой философии у Ганнибала не мог не возникнуть личный вопрос: Что сделалось с исходным наполнением двух этих выпотрошенных фигур?.. Доктор Лектер всё же склонялся к тому, что внутренности мистер Трэвис не почтил, — что, безусловно, играло не в пользу теории Кейтлин, убежденной, что убийцей девочек был подражатель Сорокопута. Ганнибал обернулся, услышав позади себя странные звуки, и невозмутимо посмотрел на их источник. Кейтлин, сгорбившись, одной рукой обнимала свой живот, — вторую же тыльной стороной прижимала ко рту, приглушая те самые странные звуки, которыми оказались всего-навсего её панические возгласы; её глаза выдавали отупляющих страх — вероятнее всего, страх того, что и Эбигейл постигла участь пропавших девочек. Ганнибал позвал её, но она не среагировала, полностью принадлежа увиденному. Вокруг них сгущался аромат её ненависти — резкий, тяжёлый, обжигающий, — словно бы ты парил над жерлом вулкана в момент его извержения. Да, в такие минуты доктор убеждался в том, сколь многогранным могло быть безумие, — и какие разные оттенки оно могло принимать… Кейтлин медленно выпрямилась. Ганнибал безошибочно прочёл на её лице недоброе намерение в сторону мистера Трэвиса. Ему хватило секунды, чтобы предсказать её следующее действие и кинуться за ней. Уже возле двери в спальную ему почти удалось перехватить Кейтлин, когда на них из комнаты резко выскочил сам хозяин дома. Ганнибал оттолкнул Кейтлин; та, не удержав равновесие из-за растяжения, перевалилась через кресло и ударилась об журнальный стол. Острие охотничьего ножа, которое метило в неё (и которым, по всей видимости, мистер Трэвис и избавился от пут), резануло доктора по руке. Тот, и не поморщившись от боли, лишь ушёл в сторону, на более безопасное расстояние. Мистер Трэвис, взбешенный самоуправством гостей, надвигался на Ганнибал, но внезапно застопорился; взгляд его скользнул поверх головы доктора. — Вы… трогали их… — захлебываясь слюной и собственной яростью, прошипел он; его обвисшие (скорее от вредного образа жизни, нежели от лет) щёки затряслись будто в конвульсии. Кейтлин слабо простонала сбоку от них. Схватившись руками за спинку кресла и подтянув вслед за ними остальное тело, она достала свой излюбленный нож и передала его доктору аккурат к тому, как хозяин дома накинулся на него. Ганнибал хотел, чтобы она видела Трэвиса; видела, как обманчивая сила ярости на деле заставляла его слабеть в то время, как сам доктор Лектер ощущал за собой космически-необъятную власть только оттого, что мисс Эрли, вопреки всем своим клятвам и заверения, наконец-таки доверил ась ему… Трэвис продолжал нападать; и только его нечеловеческая воля позволяла ему удерживаться почти что на одной ноге во время его резких наступательных движений. Некоторые его приёмы выдавали в нём весьма опасного противника, однако внутреннее беспокойство не оставляло ему внимательности. Он выставил руку с ножом вперёд, рассчитывая второй раз ранить доктора, но тот оплёл её своею и, обхватив предплечье, вывел сустав из естественного положения. Трэвис изогнулся, болезненно пршипев сквозь обнажённый оскал, и выронил свой нож. Ганнибал легко толкнул его в грудь и, когда тот упал перед ним, повторил приём Кейтлин с ножом и сухожилием на второй ноге, разом пресекая все попытки егеря к бегству. Голос Трэвиса умолк, уступая грозному маршу четвёртой части, — и доктор Лектер был бы благодарен за ему за это, если бы не был так уверен, что стенания мистера Трэвиса удачно бы дополнили «Шествие на казнь». Кейтлин поднялась, и Ганнибал, приблизившись к ней, опустился на подлокотник кресла, за которое она держалась. Она тут же в немом волнении обхватила его руку, порез на которой сочился густой кровью. С виноватым видом, который особенно позабавил Ганнибала, она оставила его ненадолго и вернулась с аптечкой. Доктор Лектер не изменил своему удовольствию, наблюдая за ней, пока она перевязывала его руку. — Нравится?.. — Что? — Быть на моем месте. Её плотно сжатые губы насмешливо дёрнулись уголком в сторону в то время, как брови приподнялись вверх, придавая лицу непричастное выражение, — напрасно, эти ужимки не могли скрыть её подлинных переживаний от него. — А тебе — на моем? — парировала она. — Полагаю, в этом нет ничего предосудительного — испытывать доверие к тому, кто дорожит и малой каплей твоей крови. Пальцы Кейтлин, затягивающие узел бинта, замерли на миг, а после прошествовали ниже, — пока она сама избегала взгляда, нарочно испытывающего её -, вторя узорам выступающих вен. Ганнибал знал, что эти прикосновения значали для неё несколько другое, нежели для него, однако самое малое, чем он мог вознаградить её за ту надежду, что она, сама того не ведая, пробудила в нём, — возможность расценивать это мгновение так, как ей хотелось… пока он сам с неприязнью размышлял о том, что вместе с влюблённостью в человеке расцветала и самая опасная его слабость. Кейтлин резко убрала руку от него, нервным и неловким движением заводя её за спину, и заговорила, очевидно, пытаясь придать своему голосу самое обыденное звучание: — Скоро он очнется? — Это зависит от того, будешь ли ты столь же настойчива, как в прошлый раз. Кейтлин была настойчива, — чего-чего, а настойчивости ей не занимать. Мистера Трэвиса вернули на прежнее место, но на сей раз связывал его Ганнибал, вплетая в узел и пальцы, чтобы егерь более не смог их извлечь из пут. И пока Кейтлин, опасающаяся, что где-то ещё могло быть припрятано оружие, остервенело носилась по комнате, переворачивая ту вверх дном, сам Трэвис безотрывно следил за ней, отвечая на её громогласную ненависть своею безмолвной. Вскоре в руках Кейтлин, что в своих беспорядочных поисках всё же наткнулась на хозяйский тайник, оказалась небольшая кассета, — не та находка, на которую она рассчитывала, но гораздо больше интригующая. — «Лето. Две тысячи тринадцатый», — прочла она и нервно оскалилась; крупная капля пота скатилась по её лбу. Ганнибал забрал у неё кассету и вставил в свой диктофон, пока сама Кейтлин переместилась к Трэвису и, опустившись на пол напротив него, в ожидании закурила. Комнату наполнил, искаженный записью, плач и подобострастный лепет самого мистера Трэвиса, успокаивающего своих жертв и пытающегося наладить между ними и собой беседу; вопросы он задавал, не имеющие определённого назначения, и, судя по всему, интересовали его не ответы девочек, а само звучание их речи, которое он желал сохранить, чтобы после преображения убедительно имитировать живое общение с ними. — Ублюдок… — не сдержавшись, высказалась Кейтлин, употребляя своё любимое ругателство, под конец записи. Трэвис сделал бесполезный рывок в её сторону и открыл рот, вероятно, намереваясь ответить ей не меньшим оскорблением, но та оказалась проворнее и, набросившись на егеря с изолентой, заставила его замолчать. — Заткнись!.. Я ещё дам тебе слово, будь уверен; у тебя будет целая ночь, чтобы выговориться… Вот так, — убедившись в надёжности изоленты, она удовлетворенно похлопала егеря по морщинистой щеке, и, подняв с пола выпавшую сигарету, под молчаливое неодобрение доктора Лектора вновь привлекла её к своему рту. Несмотря на то, что в скрытых угрозах Кейтлин отчётливо звучала решительность, в деле она сама оказалась удивительно неисполнительной. Она растерянно потопталась перед егерем, будто не понимая, каким образом ей следовало действовать дальше; жесты её рассказывали о нетерпении расправиться с Трэвисом, но на лице читалось обратное — разумное желание повременить с кровопролитием. — Ладно… — невнятно пробормотала она, будто устав от какой-то задачи, что ни при каких условиях не поддавалась решению. — Я хочу рассказать тебе одну историю, — она вновь опустилась перед Трэвисом, опираясь на его разведенные колени и стараясь заглянуть ему прямо в лицо. — Историю про одного доброго старика, пострадавшего из-за таких, как ты… Он был ветераном Ирака; после возвращения в штаты обосновался в небольшом поселении. Семьи у него не было, из-за службы, однако он очень любил детей, — не в том смысле, разумеется, что ты… Так вот, всех соседских детей он приглашал к себе в дом; угощал их сладостями и тратил пособие на развлечения и игрушки для них. Но родителей тех детей такая щедрость насторожила, — и их сложно в этом винить. Действительно, мало ли историй существует, навроде «Гензель и Гретель»… Те, кто в детстве не читал сказок, вырастают излишне доверчивыми, — Кейтлин притворно улыбнулась, продолжив. — Итак, родители запретили своим детям посещать «пряничный домик». Слухи в маленьком поселении расходятся быстро… Скоро безобидные подозрения начали принимать характер обвинений, которые не были высказаны разве что самому обвиняемому. Но старик, несмотря на преклонный возраст, не страдал слабоумием; он понял, в каких… — Неделикатных, — подсказал, внимательно слушающий её, Ганнибал. — Спасибо, доктор… В каких неделикатных помыслах негласно обвиняли его соседи. В конце-концов, он попросту застрелился из своего наградного оружия… Наверное, сейчас ты думаешь, для чего я всё это тебе говорю, — Кейтлин потупила взор, будто сама искала ответ на тот же вопрос. — Осталось бы в нашем обществе место для подозрений, что тревожили семьи соседей того старика, если бы в нём не существовало таких, как ты?.. Поверь, мне нет никакого удовольствия копаться в твоём гнилом нутре, но ты кое-что забрал у меня, — и если ты это не вернёшь, клянусь… я выверну тебя наизнанку, — Кейтлин резко сорвала изоленту с уст Трэвиса и, скомкав её, брезгливо отбросила в сторону. Трэвис дёрнул щекой, пытаясь утихомирить болезненное жжение раскрасневшихся участков кожи под белоснежной поредевшей бородой. — Пошла ты, — прошипел он, врезаясь непримиримым взглядом в мисс Эрли, — вместе со своими проповедческими россказнями, — засунь их в свою раздолбанную задницу! Я не собираюсь исповедоваться — тем более, не перед такой тупой сучкой, как ты!.. Ганнибал внутренне поморщился; он не был сторонником грубости и ругательств, и каждый раз, когда его слуху приходилось переносить те самые грубость и грязь, доктор испытывал самый что ни на есть физический дискомфорт, словно бы застрял посреди мусорного полигона. Одно радовало: — на Кейтлин, по всей видимости, ругательства егеря производили не менее неприятное впечатление; и не потому, что оскорбления касались напрямую её, — скорее оттого, что в речах Трэвиса отчётливо звучали выражения, которыми зачастую оперировала она сама, что делало её и мистера Трэвиса равными друг другу во всей своей низости. — Мистер Трэвис, Вы поняли нас неправильно. Нам нужно не Ваше раскаяние, а место нахождения мисс Хоббс, — в противовес Кейтлин Ганнибал объяснялся с хозяином дома едва ли не с почтением. Отрывистая хулительная речь Трэвиса прервалась, — он сам с видом подавленным покосился на доктора, словно бы любезное обращение того вселяло в него отнюдь опасения. Их зрительный личный диалог длился от силы с пол минуты, но за это время Кейтлин успела вдоволь разнервничаться. — Место нахождения? — удивительно спокойно заговорил егерь, когда она снова замахнулась на него. — Боюсь, Вам её уже не найти. — Что ты несёшь?.. Кейтлин испуганно пошатнулась. — Эбигейл — правильно?.. Я знал, кто она, но не уточнял её имени, — оно мне не к чему, — смело продолжал егерь под незримым одобрение доктора Лектера. — Желаете знать, где её тело? Дело в том, что результат нашей с ней совместной работы меня не удовлетворил; материал оказался некачественным. — Где она? — Там же, где и всякий брак, — в огне… — Сволочь!.. — Кейтлин обхватила лицо Трэвиса, вонзая ногти в его кожу и оставляя на ней кровавые полосы. — Ты лжешь, лжешь… — А-а, — тот посмеялся над ней, даже не пытаясь сбросить её руки. — Вижу, ты пока ещё не определилась, чего жаждешь на самом деле… Твоей малышки нет, — уж прими это. И даже не думай запугивать меня… — тон Трэвиса источал угрозу в том время, как Кейтлин неуверенно глядела на него, как если бы в уязвимом положении, обездвиженной и беззащитной, находилась именно она. — Если бы не твоё сопровождение, я раздробил бы твою мелкую черепушку при первой же встрече. Ты не такая, как мы… — Трэвис звучно втянул воздух и продолжал с чёрным ликованием. — Ты воняешь страхом, — и это чувствую не только я… Ты видела их, — чужая смерть пугает тебя не меньше, чем собственная… Болтливая бесполезная стерва! Кейтлин отступила от егеря, с ужасом продолжая смотреть на него; и была похожа на ребёнка, внезапно осознавшего, что взрослые всё это время подыгрывали ему. Наконец-то оторвавшись от егеря, она повернулась к Ганнибалу, и он разобрал на её лице проступающие серые оттенки безысходности, разбавляющие недавнюю бесцветность. Она, бесспорно, была больна, и в эту минуту видела средство излечиться только в одном… Чужая душа заблестела в её голубых глазах, — Кейтлин напустила на себя жестокий вид, прогоняя её. — Оставь нас… прошу… — попросила она Ганнибал, отвернувшись от него, но тот как бы в нерешительности не спешил двигаться с места. — Мне не нужны зрители, — настойчивее добавила она. Ганнибал, уже стоя в гостиной, спиной к двери, слышал, как та захлопнулась за ним, и позволил себе улыбку, что уже давно рвалась проявиться. Воодушевленый тем, что успел к пятой части, доктор Лектер немного прибрался в гостиной и разместился на диване. Из спальной комнаты начали доноситься вопли и визги, — скоро они совершенно не походили на человеческие. Может, его утверждение, что Кейтлин не была монстром, было столь же поспешным, сколь и более раннее — что в ней сплошь была одна пустота?.. За стеной, вне всяких сомнений, бушевал мелкий бес, облаченный в её плоть; с лёгкой подачи доктора он наконец-то дорвался до живой крови. Спасение другого — великолепное, надёжное прикрытие для реализации собственных бесчинства. Кейтлин, наверняка, было приятно ощущать себя жертвой высоких чувств — эта роль была для неё новой -, но то, что она делала теперь, доказывало, что отнюдь не в любви и не в переменах к лучшему она нуждалась. Ганнибал не следил за часами, потому не знал точно, сколько времени утекло с тех пор, как он оставил мисс Эрли наедине с её жертвой. Но пластинка давно умолкла, как и шум в соседней комнате. Когда он вернулся, соблазнительный запах крови, который не могли удержать и стены спальной, обрушился на него со всей своей силой и со всей яркостью. Кейтлин он застал лежащей на хозяйской кровати и размеренно покуривающей сигарету; облако дыма витало над её расслабленым телом, как туман над замерзшими водами озера. — Он ничего не сказал, — отрешенно произнесла она, не обращая внимания на пепел, что сыпался ей на влажную грудь; длинные пальцы с сигаретой снова машинально подобрались к лицу, оставляя на щеке небрежный красный мазок. Ганнибал подошёл к бесчувственному мистеру Трэвису; его голова была откинута на спинку стула, а рот приоткрыт… — Уже и не скажет, — бесстрастно констатировал доктор, наблюдая в ротовой полости вместо языка бесполезный обрубок. Тело егеря внезапно содрогнулось, будто пыталось удержать в себе последний импульс к жизни, однако он не очнулся. — Он ещё жив… — Знаю, — Кейтлин подползла к изголовью кровати, принимая сидячее положение, но по-прежнему игнорировала взглядом Ганнибала и результат своих стараний. — Такое чувство, что, чем больше людей вы убиваете, — безучастно говорила она, разглядывая свои ногти, под которыми чернела чужая кровь, — тем неуязвимее становитесь сами. — Возможно… Ты убивала — это сделало тебя неуязвимее? — взор Кейтлин поднялся над её пальцами и остановился в ностальгическом оцепенении. Однако же, она не ответила. — Уверенность мистера Трэвиса в том, что ты не сделаешь с ним ничего дурного, будто обидела тебя… — У меня просто вредный характер, доктор: — я всё делаю вопреки чему-либо или кому-либо, — Кейтлин поднялась с кровати, и, когда взгляд её непроизвольно упал на егеря, на лице её отразилось болезненное отвращение; она глубоко вздохнула, но тем сделала только хуже себе. — Мне нужно на воздух… Ганнибал задержался в комнате по ещё одному делу, на которое вдохновился не так давно, и после отправился за Кейтлин. Она стояла перед домом и немигая смотрела на небо, будто обращаясь к чему-то. Выражение лица её было невероятно новым и особенным; она словно бы была застигнута в минуту молитвы, — но, будучи потревоженной за этим глубоко личным занятием, не устыдилась его. Небо над её головой оставалось молчаливым и непроглядно чёрным, и своими безграничными, но безжизненными просторами оно внушало ощущения безысходности и одиночества и в самую, сопротивляющуюся тому, душу. Ганнибал встал рядом с Кейтлин, размышляя над её недавними словами. Помнится, он открыто утверждал, что она не убьёт его, — похоже, что на него вредность её характера не распространялась. Он невольно засмотрелся на неё, подмечая, что кровь мистера Трэвиса, что созвездиями окропила её лицо, вернула ему недостоющие живость и цвет. Ганнибал знал, что она убивала и прежде, но это убийство должно был стать самым значимым для неё — в особенности потому, что, истязая и умершвляя мистера Трэвиса, она не была ограничена ни в чём. — По всей видимости, и мистер Расселл в своё время имел неосторожность что-то утверждать при тебе… — Ганнибал отвернулся от неё и, глянув на себя, заметил, что перед выходом на улицу не надел пальто; тело его, тем не менее, сохраняло внутренний жар, как если бы адское благословение согревало его изнутри. Периферийное зрение уловило на лице Кейтлин плохую игру ожесточённой улыбки. — Тебе известно только то, что рассказал Джек. — Его версия сильно отличается от твоей? — Сильно? Не знаю… Она отличается только тем, что той ночью я убила не одного человека, а двух, — свободно ответила Кейтлин, чем несколько поразила доктора Лектера; в прошлом и самые безобидные признания давались ей гораздо сложнее. Поразила приятно. Ганнибал не мог не возрадоваться её откровениям и подозревал, что именно сотворенное с мистером Трэвисом сорвало последнюю печать с её уст; будто бы, лишив другого языка, она наконец-таки могла сама говорить. — Мистер Расселл, — с презрением повторила она, — как и говорится в отчёте, был другом нашей семьи, — моим особенно. — У вас был роман? — после последнего удачного сеанса эта информация не стала бы новой для доктора. Кейтлин усмехнулась, будто бы он неверно подобрал определение их с мистером Расселом отношениям. — Как ни назови нашу связь, — мне нравилось в неё играть. Но и самая увлекательная игра, рано или поздно, надоедает, — Ганнибал улыбнулся в своей сдержанной манере, демонстрируя согласие с мисс Эрли; впрочем, та была слишком занята своими воспоминаниями, чтобы обратить внимание на это. — Я сказала, что наши отношения больше не будут продолжаться, а он… скорее всего, он просто испугался, что я кому-нибудь проболтаюсь о том, что было между нами. У него была компания по установке сигнализации в домах. Мой отец стал одним из его клиентов — так что, сигнализация в нашем доме также принадлежала компании Джеральда… Той ночью мы с Карлой в доме были одни, но ты это и так знаешь. Она проснулась первой… потом разбудила и меня. Её насторожил шум на первом этаже, и она решила спуститься туда… — Ты не пошла за ней? — спросил Ганнибал, когда Кейтлин внезапно замолчала и будто бы забыла о том, что говорила. — Я пошла в кабинет отца, — продолжила она; голос её звучал так, как если бы она стремилась оправдать себя. — Хотела взять пистолет, но тот находился в сейфе, а у моего отца была раздражающая привычка чуть-ли ни каждую неделю менять код от него и не всегда она нам его сообщал. — Что произошло потом? — Я… — Кейтлин зажмурилась, сводя брови; по её лбу прошла рябь тонких морщин; лицо изобразило страдание, словно бы настоящий процесс в её мозгу принуждал её к колоссальному расходу сил. — Я помню только отдельные моменты… Будто моя память — картина, на которую пролили растворитель; что-то уцелело, а что-то обратилось в белые пятна. — Чтобы восстановить утраченные фрагменты нужно вспомнить общую композицию. Сейчас она для тебя состоит из коротких эпизодов, но каждый из них продолжает другой. Чтобы восполнить пробелы, нужно зафиксироваться на начале… Ты помнишь, как твоя сестра разбудила тебя… — За окно шумел дождь… — Это будет исходная точка, а дальше — непрерывная прямая, по которой ты будешь следовать; не отклоняйся от неё… Почему твоя сестра решилась спуститься на первый этаж? Безопаснее было вызвать полицию. — Сигнализация не сработала. Она подумала, что родители вернулись раньше… — Она подумала, — но не ты. Ты допускала, что к вам вторгся недоброжелатель, поэтому сразу же направилась за оружием. — Да… — Но, несмотря на то, что тебе не удалось его достать, ты пошла за сестрой — потому что не могла оставить её одну. — Да!.. — Кейтлин бодро закивала, с вопиющей наивностью радуясь подсказкам. — Что произошло, когда ты её нашла? — Она была в гостиной, — но не одна. С ней был Джеральд. Судя по тому, что он говорил, он перепутал нас с Карлой… Он угрожал ей пистолетом. Я вошла в гостиную и… Мне удалось уговорить Джеральда отдать пистолет. — Что ты ему сказала? — Не знаю… не помню… Я выстрелила в него, но… Наверное, он ещё оставался в сознании, потому что, помню, у меня в голове была только одна мысль тогда: выстрелить ещё раз. — Убить его. — Да. Я не хотела, чтобы о нас узнали не меньше, чем он. Но, после того, что он натворил, начались бы разбирательства; все бы узнали о нашей связи… если бы он выжил, — репутация, как главный мотив убийства, из уст Кейтлин звучала сомнительно, но Ганнибал не стал преждевременно рушить её рассказ своими замечаниями. — Я решила покончить с ним, но вмешалась Карла и начала уговаривать меня не делать этого. И, когда у неё не получилось повлиять на меня словами, она попыталась отнять у меня пистолет. Физически мы были на равных, но у меня была идея… И моя идея оказалась сильнее её… — полубезумная улыбка, что до этого мелькала на губах Кейтлен, исчезла, когда всё её лицо внезапно поникло в смятении. — Как ты убила её, Кейтлин? — Меня раздражает это имя, — я ведь говорила тебе!.. — Мы договорились с тобой не отклоняться от заданной прямой, помнишь? — Ганнибал взял её ледяные руки в свои и, не взирая на протесты самой Кейтлин, полностью развернул её к себе; её глаза пугливо сторонились доктора и цеплялись за ночной пейзаж за его спиной, — Ганнибал отчётливо прочёл в них намерение закопать, разъедающий внутренности, стыд в неприкосновенных снежных угодьях. — Это была случайность — чудовищная, нелепая, но всего-лишь случайность… Как если бы кто-то не нарочно толкнул тебя с чашкой кофе!.. Так и меня… — тон Кейтлин внезапно понизился до полушепота. Она наконец-то посмотрела на Ганнибала, но ему это не принесло никакого удовлетворения, потому как буйство чувств и мыслей в ней к тому времени прервалось; и она продолжила так, как если бы пересказывала абсолютно чужую историю. — Она просто толкнула меня, а я нажала на курок… прострелила ей шею. Она истекла кровью за пару минут. Медики бы всё равно не успели. — Полицейским ты сказала, что её убил мистер Рассел. — Это немногим отличалось от правды. В конце-концов, эта версия стала единственной — для меня тоже. Это он убил её. Если бы он не ворвался к нам в дом той ночью, ничего бы не произошло. — Ты сказала, что все твои действия совершаются вопреки чему-либо, — вкрадчиво говорил Ганнибал. — Мистер Трэвис пострадал вопреки своему же убеждению, что ты его не тронешь… Что говорила тебе Карла в попытках остановить тебя от убийства? — Говорила, что я не убийца, — повторяла это снова и снова… — Ты доказала обратное, убив её. — Нет… Нет!.. — Кейтлин вырвалась. Ганнибал ощущал её вражеское настроение и готовность напасть; однако же, в её нападках он видел ничто иное, как потребность защитить себя. — В чём моя вина?! В том, что я выжила, а она — нет?! Да, ведь в том же обвиниля и Эбигейл!.. — она осеклась; лицо её, по-прежнему бледное по природе своей, но продолжающее эксплуатировать кровавую маску, вспыхнуло необоснованной, неблагочестивой радостью. — Ты спрашивал, кого я видела на месте Эбигейл в день смерти Хоббса. Позже я ответила тебе… Но я солгала. Она — вовсе не такая, как Карла. Она такая, как я… И она не могла умереть!.. не могла… Такие, как я, всегда выживают. Кейтлин сорвалась с места и устремилась обратно в дом, сопровождая свой шаг непрерывной, противной законам сущности, молитвой. Ганнибал нагнал её в спальной мистера Трэвиса и, проверив его самого, с предвкушением объявил, что тот мёртв. Мисс Эрли на это объявление никак не среагировала, но Ганнибал знал, что стало причиной её внезапного спокойствия; знал, как легко это спокойствие ни то что пошатнуть, а сотворить из него совершенно обратное!.. Он помнил наставления Кейтлин, которые она давала Эбигейл тем самым противопоставляя их ухищрениям Фредди Лаундс. Люди, в её представлении, верили в желаемое — иными словами, верили в то, что было им удобно. И мисс Эрли до какого-то момента было удобно верить в виновность Трэвиса; это удобство парадоксальным образом исчезло тогда, когда сам егерь признался в убийстве Эбигейл. Кейтлин же, в своей переменчивости, легко предав прежние убеждения, мигом уверила себя в противоположном; переметнулась на сторону новой «правды», обещающей жизнь Эбигейл. Что ж, следовало признать, что это был довольно хитрый защитный механизм, однако Ганнибалу наскучило потакать её самообману. Агенту Эрли давно пора было научиться принимать мир, сотворенный по её же правилам, — даже если эти правила больше не устраивали её саму. Время разбрасывать камни, и время собирать… Время постигать последствия своих выборов, а не размениваться убеждениями. Ей так хотелось верить, что поездка закончится поимкой обидчика Эбигейл, — да будет так!.. Для неё он превратит самую невероятную нелепицу в реальность. С непричастным видом осматривая тело убитого мистера Трэвиса, Ганнибал как бы интуитивно запустил руку под его, вымокшую в крови, клетчатую рубашку, что расходились на груди, и, нащупав уголок лёгкой ткани, потянул его… Доктор довольно подметил, что глаза его уже заволокла послушная влага… — Что это?.. — Кейтлин, нахмурившись, недоверчиво покосилась на вещицу в его руках. Она сделала несколько шагов к Ганнибалу, но, узнав на ткани, утонувшие в крови Трэвиса, узоры, замерла в исступлении. — От… откуда?.. Ганнибал самолично подошёл к ней и расправил ткань, чтобы она лучше могла видеть, найденный им, шарф Эбигейл… То, что он делал, могло изничтожить светлейшие чувства и в самом добродетельном человеке, а Кейтлин… За ней не оставалось ничего, что могло противостоять мраку. Она раскрыла рот, — но каждый раз, как она, казалось бы, намеревалась что-то сказать, из него вырывался лишь тихий, свистящий полустон. Надежда — не лекарство; не услада для души, способная однажды излечить её. Надежда подобно опиуму, что, замораживая боль на время, приводил к двум крайностям: к умопомешательству, и к смерти… Умирать мисс Эрли было ещё рано… Она, слепо потянувшись за шарфом, забрала его у доктора и села на кровать, на которой несколько минут назад, возможно, внутренне праздновала свою победу над очередным психопатом. Растелив шарф на своих коленях, она продолжила пристально изучать его узоры (будто вчитывалась в древние письмена), — глаза её в какой-то момент замерли на одном из них, и больше не пошевелились… Ганнибал предполагала с её стороны истерику; она же, отнюдь, погрузилась в беззвучное и безцветное, однако сильнейшее отчаяние. Предоставив ей какое-то время на то чтобы вдоволь проникнуться своим трагичным настроением, Ганнибал подошёл к Кейтлин и попытался забрать у неё шарф, но она не отпускала. Хватка её походила на хватку младенца, природная сила которого заключалась отнюдь не в его хрупких конечностях, а в молодом, едва возникшем, сознании, что не имело представления о правилах, соответственно, и об ограничениях. — Ты не можешь оставить его, — успокаивающе заговорил доктор, зная, что его мирный тон оставит в её бессознательном новую устоновку — формулу: когда сделается запредельно больно, рядом останется только он, чтобы унять эту боль. — Мы с тобой оба в чем-то проиграли друг другу. Ты была права в том, что убийца Эбигейл остался в Миннесоте, я же, к моему огорчению, — в том, что эта поездка станет слишком волнительной для тебя… Посмотри на этот шарф — он в крови человека, которого ты убила; мы должны избавиться от него, как и от прочих улик… Я прошу тебя помнить о Джеке, помнить о том, что в Балтиморе у тебя ещё остались недоброжелатели, — Кейтлин медленно кивнула, — казалось, абсолютно машинально, но Ганнибалу этого было достаточно. — Умница… Теперь тебе нужно принять душ. Я приберусь здесь и принесу тебе чистые вещи.***
Она снова находилась в машине Ганнибала; снова силуэт его захватывал всё пространство слева от неё, — какое-то время Кей казалось, что она прибывала в том же дне, когда они с Лектером только прилетели в Миннесоту. Но возобновившаяся боль в ноге уничтожила спасительную идею очередного сновидения, до нельзя реалистичного… Эта поездка была очень долгой. Особенно долгой ощущалась уходящая ночь. Туман, расползающийся вдоль шоссе, сопровождал их до самого Блумингтона и соблазнял Кей вновь уверовать в сюрреалистичность событий, случившихся с нею несколькими часами ранее. Внутри неё разрастался жар, природу которого она не могла установить. Ей хотелось остановить машину, выйти в поле и начать бежать… Бежать до изнеможения, несмотря на нефункционирующую ногу; бежать и вдыхать морозный воздух. Ганнибал, трогающий её щёки своей непривычно прохладной рукой (отчего Кей непроизвольно продолжала тянуться к ней), не позволил открыть окно. По крайней мере одну её просьбу он не отклонил — перед отлётом посетить ещё одно место… «Достаточно, Хобсс. Тебе не уйти». Почему она не выстрелила тогда? — она ведь так и не ответила себе на тот вопрос. Стоя на том же месте, что и в тот злополучный день, она видела безумные глаза Хоббса, как наяву. Нет, тогда она видела вовсе не его, а — Джеральда… и Карлу. Почему же не выстрелила?.. Побоялась, что снова попадёт. — Она умерла здесь. Экспертиза подтвердила, что это её кровь, — говорил Ганнибал, пока все мысли Кей крутились вокруг одного единственного чувства — ненависти, что чёрной дырой разрасталась внутри неё и могла вобрать в себя весь этот проклятый дом. — Ты была права. Трэвис убил её здесь (так, как желал её отец), после чего транспортировал тело к себе… Она будто была обречена умереть тут… — Нет… — Кей смотрела на кровавое пятно на полу кухни и была почти что дезориентирована внезапно возникшей ассоциацией, разглядев в нём силуэт ночного мотылька — коих сотни передавила в раннем детстве. — Это — не рок. Не судьба, и не бог — ничто из того, что принято обвинять… Это — я… — Ты не можешь винить себя в исходах тех событий, на которые ты не властна повлиять. — Я уже проходила через это, — та чёрная пустота внутри неё сужалась до крохотной точки под самым сердцем, но вместе с тем всё сильнее накаляла её тело. — Я должна была предвидеть, должна была изменить… я могла изменить… Ганнибал, неожиданно оказавшись совсем близко к ней, всю свою способность ко внушению обратил на то, чтобы Кей сосредоточилась на нём одном, — на его голосе и на том, что было зашифровано в его мягком, околдовывающем звучании. — Достаточно бороться, Кейтлин. Ты ведь и сама уже думала о том, что эта борьба отнимает у тебя слишком много сил, — что будет, когда их совсем не останется? — О чём ты? — потерянно отозвалась Кей, робко посмотрев на Лектера, лицо которого было искажено полутьмой и тайной. — Если борьба больше невозможно, не лучше ли отступить? Или уступить победу другому — тому, кто может оказаться сильнее тебя?.. Что если однажды ты увидишь в зеркале кого-то нового — не имеющего ничего общего с тобой нынешней?.. Это возможно, — настойчиво выделил Ганнибал, когда в беспокойном взгляде Кей появилось и трогательное сомнение. — У тебя склонность к саморазрушению (ведь над этим мы с тобой работали изначально), но всегда, вплоть до этого момента, ты избегала конца. Карлы и Эбигейл больше нет, — они покинули тебя, и здесь, — Лектер легко тронул её висок, но одно это прикосновение запустило пульсирующую фантомную боль во всей голове, — их не осталось. Тебе больше некого и не за чем защищать… Ты освободишься от всех своих низких жестоких страстей, которыми наслаждалась, и из-за которых презирала себя. Взамен обретёшь чистое, не испорченное сознание, — и только ты будешь решать что и кого в него допускать. — А что ты будешь делать со мной… такой? Ганнибал улыбнулся, блуждая почти что влюблённым взглядом по её лицу. Кей внезапно, с поднимающейся дрожью внутри, осознала, что эта его улыбка, и этот взгляд — всё это предназначалось и отныне принадлежало ей. — Я сохраню тебя такой. — Такой идеальной, — с надрывом уточнила она. Для неё это слово всегда имело особенное значение — не мечта, но цель. Многие представляли свои идеалы чем-то далёким, недостижимым, но за своим Кей наблюдала долгие годы, — могла дотянуться до него, прикоснуться, но не завладеть… После слов Ганнибала она почувствовала себя странным образом, — как если бы ей предложили чашу с ядом, зачем-то предварительно осведомив, что она отравлена; если так, то предупреждения на этикетках её никогда не смущали… — Поцелуй меня, — требовательно прошептала она, глядя на Ганнибала не мигая, гипнотически — повторяя взгляд самого Лектера, которым тот испытавал её не раз. Ему что-то требовалось от неё, и он призывал отдать это. Но многое ли готов был предложить он сам?.. Кей интуитивно предчувствовала: что бы он ни сделал дальше, — это определит их общую судьбу. Рука Ганнибала, до сих пор не покинувшая её лица, безынициативно замерла. Кей видела, как за его спиной поднимался светлый дымчатый силуэт — хрупкие полупрозрачные очертания его идеи, которую она так и не смогла разгадать. Однако в самих глазах Ганнибала легко распознала отступление. Близость его покидала Кей — миллиметр за миллиметром -, когда взгляд Ганнибала внезапно переменился; вспыхнул чем-то, что едва не ослепило и её. Кей смогла прочувствовать жар внутри обоих (его — врождённый, и её — выстраданный), что наконец стал общим. Новый взгляд Ганнибала явил ей вместо янтаря истинный цвет его глаз, который она однажды уже видела, в своём бредовом сне, — пироп, рождённый из крови и сажи; первородный источник, в котором ещё теплилось живое пламя!.. Ганнибал резко притянул Кей к себе, захватывая её губы в добровольный плен; давая ей в полной мере ощущить на себе ту вулканическую, дикую силу, которую она всё это время неосторжно возбуждала в нём. Впечатления от этого поцелуя слишком отличались от прошлых, случайных, и Кей тронул страх, что она вновь попала во власть собственного бреда. Но нет: — приоткрыв глаза, она могла разглядеть расслабленные черты лица Ганнибала, что не спешил растворяться в полумраке; и слышала сквозь симфонию их сбивчивых вздохов и его редкий, будто бы нечаянный стон. Он продолжал сдавливать, и без того ослабевшее после всех инцидентов в Миннесоте, тело Кей в своих руках; впечатывал в свою грудь, словно бы хотел всю её пропустить через себя. Его жесты становились всё жёстче, непримиримее и озлобленнее — вместо слов говорили: довольна ли она тем, к чему привела их обоих?.. И Кей была довольна; в восторге цеплялась за его крепкие напряжённые плечи, даже когда Ганнибал нарочно кусал её губы, окрашивая уста обоих алым. Похоже, это требование… это желание — оказаться в его объятиях — стало апогеем её ничтожества. После ночи демонстрации человеческих жестокости и извращенности, она снова с решительным удовольствием изнывала в руках психопата, что немногим отличался от того, которого она собственноручно убила; нет, объект её страсти был гораздо более ужасающим… Если сутки назад что-то благородное и священное и пыталось прорасти в неплодородной отравленной почве её души, — то теперь Кей нещадно топтала этот росток. Ей нужно было обезобразить себя; сделать своё отражение совершенно невыносимым, чтобы в ненависти к себе дойти до крайности, — только переступив через эту грань, она могла отказаться от себя… Она уже была безобразна. Она целовала Ганнибала, позволяла ему слизывать кровь со своих губ, и пустилась бы гораздо дальше, прямо здесь — там, где погибла Эбигейл! Здесь — на месте, что ещё не успело впитать её кровь!.. Кей оторвалась от Ганнибала, когда к горлу начало что-то подступать — не слова, и не крик… Смех — безудержный и бесконечный, как неумолимый вопль одиноко скорбящего. Сам Ганнибал лишь невозмутимо отошёл ещё дальше и облизнул губы, стирая с себя следы их кощунственного поцелуя. Кей успела разглядеть его лицо (несмотря на обыденную бесстрастность в его выражении, глаза Ганнибала отчего-то содержали немую глубокую злость), после чего её собственные глаза заволокла пелена смешливых слёз. Она проклята!.. Ева, укравшая плод гранатового дерева в надежде, что он компенсирует ей всё утраченное изобилие; несчастная, поверившая, что ей удастся заполнить одним им ту ненасытную пустоту!.. Стоило ей только приблизиться, протянуть руки, подставить уста, как заветный плод обратился в камень… — Уилл?.. — ужас увиденного охладил её внутренний жар; знакомая фигура показалась из-за спины Лектера и ступила на кухню. Видел ли он их?. — Что ты здесь делаешь, Уилл? — голос Ганнибала звучал напряженнее обыкновенного, когда он повернулся к профайлеру. — Вероятно, то же, что и вы, — ответил тот, и Кей сразу же почувствовала неприятный обличающий подтекст в его тоне. — Что с ней? — следом спросил он, покосившись на напарницу, гримассы которой бесконтрольно сменялись одна другой из-за избытка чувств. — Каждый переживает утрату Эбигейл по-своему, Уилл, — лаконично объяснил Лектер. — Я был у тебя. Хотел, чтобы ты отвёз меня в Миннесоту; не знал, что ты уже здесь… Вы оба. — Кейтлин опередила тебя. Она тоже хочет разобраться в произошедшем. — Что ж, давайте разбираться… Мы вместе начали это дело, — думаю, будет правильным вместе и закончить, — Кей поджала губы и отвела глаза от Грэма, когда узнала в его словах собственные, которые она однажды цинично использовала только для того, чтобы удержать напарника в отделе. Уилл двинулся дальше, обошёл Кей, отчего ей стало немного легче, но ненадолго… — Она потеряла много крови, — похоронный тон Грэма приумножал все её болезненные чувства, от которых она больше не могла защититься. — Ей перерезали горло… Вот — брызги крови из артерии. — Тело так и не нашли, — Кей, стараясь держаться в стороне от остальных, покосилась на Ганнибала, не понимая его решения поддержать игру Уилла. — Одну часть нашли. — Если в момент убийства ты отождествлял себя с Хоббсом, её могут не найти. — Потому что я отнёсся к ней с уважением… — Уилл!.. — резко одернула его Кей, как настоящий философ, понимая, что она ничего не понимала. — Ты не убивал Эбигейл. Это сделал… кто-то другой, — настойчиво добавила она. Грэм повернул голову, затравленно глянув на неё через плечо. — Ты приехала сюда, чтобы найти убийцу Эбигейл? — Да. — Нашла? Кей замялась. Что она могла ответить? Правду, — однако правда делала убийцей и её. Должностный преступления, наркотики, теперь и убийство — ставки росли. С ней всё ясно, однако же, если Ганнибал знал, что Эбигейл убил Трэвис, зачем продолжал внушать эту ложную вину Уиллу? Почувствовал опасность? Как далеко её напарник успел пробраться в расследовании дела Потрошителя в то время, как она была оторвана от всех?.. — Сейчас важнее: для чего ты приехал сюда, Уилл, — вмешался Лектер. — В поисках убийцы — в поисках себя, ведь здесь ты убил человека. Уилл устремил отчужденный взгляд на пол, возле кухонного гарнитура, и Кей, проследив за ним, увидела то же, что, вероятно, видел и её напарник, — последнии мгновения ничтожной жизни Хоббса. — Я смотрел на Хоббса и видел, как напротив меня в теле человека клубилось нечто тёмное, кишащее мухами, — Кей содрогнулась, почувствав отвратительную вибрацию внутри себя после слов Грэма, — и я уничтожил его, — голос его в конце всё же сорвался; сколько бы Уилл ни убеждал себя в праведности убийства Хоббса, — само убийство серьёзно надломило его представление о самом себе. — Другие люди боятся изоляции, а ты иначе просто не можешь жить, — Ганнибал начал кружить возле Уилла и своими движениями напоминал грифа, парящего над тварью и терпеливо ожидающего, когда она испустит свой последний вздох. — Ты одинок… потому что ты уникален. — Одинок, как и ты… — Да что с вами обоими? Вы рехнулись?! — заверещала Кей, однако её вряд ли уже кто-нибудь слушал. Лицо Уилла она видела достаточно отчётливо, привыкшими к темноте, глазами, но не могла прочесть с него ни единой эмоции. Происходящее всё больше тревожило её, и заставляло ощущать себя незванной гостей на чужом празднике Смерти. — Если бы ты следовал своим желаниям — тем, что так долго скрывал, — она подалась вперёд, надеясь заставить Ганнибала замолчать, но одного короткого предупредительного взгляда Лектера в её сторону хватило, чтобы разом изгнать из её головы всякое, противоречащее ему, намерение. — Если бы ты отнёсся к ним, как к источнику вдохновения, — удовлетворенный её послушанием, Ганнибал продолжил своё давление на Уилла, — Ты мог бы стать другим человеком. — Я знаю, кто я… — едва слышно проговорил Грэм, медленно оборачиваясь к Лектеру. Кей рвано вздохнула, обнаружив в руке напарника пистолет, что тот уже направлял над доктора. — Скорее не уверен: кто ты… Но кто-то из нас убил Эбигейл. — Он уже убил и остальных… — Это ложь!.. — нервически прикрикнула Кей. — Уилл, он лжёт!.. Какого хрена ты творишь?! — не получив положительного отклика от напарника, она растерянно обратилась к Ганнибалу, который будто нарочно его провоцировать. Она машинально двинулась к ним, но Ганнибал предостерегающе выставил руку в её сторону, останавливая, — меж тем продолжая заговаривать Уилла: — Ты убийца, Уилл? — Я тот, кем был всегда, — голос Грэма никогда не звучал настолько решительно. Кей с трудом узнавала в человека напротив своего нестабильного напарника, и поняла, что простыми угрозами с его стороны не обойдётся… — Но с глаз упала пелена… Я тебя вижу. — И что ты видишь? — Ты звонил сюда тем утром, — Кей вспомнилась их первая совместная поездка в Миннесоту; папки с документами, что Лектер случайно обранил перед ней, — она усердно гнала от себя эти воспоминания, отдавая предпочтение настоящему, которое выходило из-под всевозможного контроля. — Эбигейл знала, что звонил ты. И ты хранил её секреты, пока она не узнала слишком много твоих… Ганнибал с затейливым видом склонил голову на бок. Кей показалось, что он довольно улыбнулся, но чему ему быть довольным?.. Чего он пытался добиться, словами наставляя оружие на самого себя? — Тебе было приятно убить Хоббса… Было бы тебе приятно убить меня? — интересовался он у Уилла, пока Кей медленно, хромая на одну ногу, подбиралась к обоим. — Хоббс был убийцей! Вы — убийца, доктор Лектер?! — Но какие у меня мотивы? — Очевидных мотивов нет… поэтому их так сложно увидеть. Тебе было любопытно, что я сделаю, что сделает такой, как я… — Кей встала между ними, осторожно вытягивая к Уиллу руку, будто бы это могло остановить его от задуманного. Ганнибал попытался увести её в сторону, но она упрямо сбросила руку с плеча. Грэм же поначалу будто бы и вовсе не заметил её перед собой. — Раскрутить, как волчок, и смотреть… — Уилл, прошу… — Отойди… — …опусти пистолет… Подумай: что ты делаешь. Если ты убьёшь его, тебе не избежать камеры, — вкрадчиво заговорила Кей, надеясь вразумить его. — Тех убийств, в которых уже меня обвинили, достаточно для пожизненного заключения в клинике Чилтона, — пусть так!.. Мне конец… Но ему тоже, — слова Уилла больно задели достоинство Кей, что множество раз была на месте напарника, но ни разу так и не отважилась действовать столь же самоотверженно, как и он. — Уилл, он не убивал Эбигейл! — Вас стало слишком легко обмануть, агент Эрли, — с мрачной издёвкой заметил Грэм. — Если ты не веришь ему, поверь мне! Он не мог убить Эбигейл; только не её. — Как я могу верить тебе, если ты… — Уилл внезапно замолчал; лицо его полностью разгладилось, как в момент просветления. — Ты говоришь об Эбигейл — только о ней, но не о других… — вслух размышлял он, пока глаза его бегали по лицу напарницы, будто искали опровержение чему-то… — Ты знала, — сокрушенно заключил он. — Знала обо всём, что он делал. — Кейтлин, — Ганнибал вновь попытался увести её, но было поздно; правосудие Грэма теперь было обращено на обоих. Лицо его снова затрепетало. Если в прошлый раз Кей напугала его мёртвая неподвижность, то теперь, отнюдь, чрезмерная живость. Казалось, она могла выловить все его эмоции и сыграть на каждой из них, — и это отчего-то внушало ей вину… Словно её предательство вновь оголило все чувства Уилла, переизбыток которых был смертелен для него. — Ты знала, — повторял он для самого себя, но будто бы не желал в это верить. — Что ты делала, когда он убивал Эбигейл? Смотрела на это?.. А после помогла ему избавиться от тела, — точно так же, как когда помогла самой Эбигейл избавиться от тела Бойла. — Это не так… Ты знаешь, что это не так!.. Я всего-лишь хотела её найти… — в отчаяние признавалась Кей, чувствуя, как лицо начало затапливать слезами. — Хотела увидеть ещё хотя бы раз… пусть даже только тело! Уилл обомлел от её полубезумной, сбивчивой речи, но скоро собрался и с большей жёсткостью, чем прежде, снова потребовал, чтобы она ушла; для пущей убедительности продемонстрировал свою готовность вот-вот нажать на курок. Однако Кей то ли утратила способность воспринимать происходящее вокруг, то ли попросту не имела такового желания, — так или иначе, она не сдвинулась с места. Уилл оттолкнул её, — меж тем исполняя свою угрозу и нажимая на курок. Кей из-за грубого толчка невольно оперлась всем телом на больную ногу и тут же схватилась за напарника, чтобы удержать равновесие. Однако её почему-то наоборот откинуло назад — в секунду раздачи… Последовало ещё два выстрела, — Кей видела, как фигура Уилла ещё больше отдалилась от неё после них. Её саму пронзил электрический разряд, и она не сразу сообразила, что уже находилась на полу, не почувствав соприкосновения с ним. Вся её способность к физическим ощущениям будто бы ограничилась до одного участка в области шеи, который начало странно жечь. Ганнибал, который, похоже, и смягчил её падение, навис над Кей; выражение его лица сделалось необычайно сосредоточенным и напряжённым; губы его шевелились, но Кей не могла расслышать ни его слов, ни прочих окружающих звуков, не могла и пошевелиться… Тело делалось всё более слабым и бесчуственным. Единственное, что она ещё могла ощущать, — это всё тоже, усиливающееся, жжение и давление ладоней Ганнибала на её шее. Сбоку возник ещё кто-то, но Кей не узнала его. Лица, одно из которых она не признала, всё так же нависали над ней куполом, но в какой-то момент начали сливаться с чернотой потолка. Вскоре над ней образовалось и вовсе открытое небо… Мягкое бессилие заполнило не только тело её, но и душу, и впервые ей стало так спокойно…