Black Vala Matters

И приволокли его в Валинор и швырнули на землю лицом вниз перед троном Манве в Маханаксар. Крупный алмаз острой гранью попал под колено, Мелькор злобно пошевелился. — Смотри вниз!! — хором заорали Валар. — Пригните ему голову к коленям, пусть себе витилиго зарабатывает, если нравится! — Вот ничего личного, Мелькор, Творец мне свидетель, — мрачно сказал Манве. — Посмотри, до чего ты дошёл! Мелькор угрюмо молчал, не поднимая глаз. Алмазная крошка песка под его взглядом быстро чернела. — Знаешь, сколько на тебя поступило жалоб? — Манве выдернул из огромной корзины первый попавшийся свиток. — «Воинство Врага – чудовищные твари, извращённые им; подобны они обликом младшим Детям Единого, но суть порождения бездны. Если мы позволим Врагу остаться на свободе, вечно будут эти отродья Тьмы терзать Арду. Всё, чего касается он, становится нечистым и отвратительным; не только тела, но и души калечит он. Не знает земля покоя, пока пребывает в мире Враг. Да свершится над Врагом суд Великих: кара Единого должна настичь его». Что, скажешь, неправда? Несправедливое требование? И здесь всё такое! Манве пинком отшвырнул корзину, свитки разлетелись молочной кляксой. — Нам и рисунки твоих художеств присылали! Мы терпели, пока до нас доходили слухи о чёрных людях, век их короток и неведомы нам пути их. О чёрных безбородых гномах, — в голосе Манве что-то зазвенело, — хотя брат твой, Великий Кузнец, из запоя два десятилетия не выходил, когда увидел портрет извращённой тобой принцессы! О чёрных эльфах и чёрных полуросликах, которых не было в Замысле!! Но ведь ты, — Манве потряс свитком, — ты и души несчастных калечишь! Чернильное пятно под конусом зрения Мелькора медленно расплывалось, росло. — Эонве, посмотри, только осторожно, — велел Король Мира, — это чёрные алмазы или уголь? Глашатай аккуратно, бочком приблизился. — Уголь, Король Мира. — Уголь, — зловеще повторил Манве. — Вот зачем ты это делаешь, Мелькор? Чёрный Вала злобно молчал. — Ты признаёшь обвинения или нам призвать и выслушать тех, кто побывал в Смертных Землях, чтобы поведали они нам, что видели?! — Признаю, — мрачно отозвался Мелькор; и это было первое слово, которое он вымолвил в Круге Судеб. — Добро, так будет быстрее, — проворчал Манве. — Ты должен понимать, что до поры до времени мы терпели твои деяния, жалея Арду. Тем более что, да простит меня супруга, нет единого стандарта красоты, и в искажённых тобою созданиях, как и в драконах и пантерах, можно найти эстетику. — Мелькор не мог видеть, уставясь вниз, а остальные не стали шутить, что, видимо, по причине особого эстетства Манве приказал окружить трон Варды именно на это заседание толстой мифриловой ширмой. — Можно! Хотя я и вынужден отметить, что ранее ты способен был создавать своё, новое, а теперь только искажаешь уже созданное нами и Единым. Ты перестал быть творцом, и мы сочувствуем тебе, пусть об этом тебя и предупреждали со времён Диссонанса. Но теперь ты стал угрозой для мира и приближаешь его конец, чего допустить мы не готовы, поэтому требуем, чтобы ты одумался. И исправился. Мелькор сверлил песок ненавидящим взглядом. — Открывая путь Тьме, я служу развитию Арты, — пробурчал он. — Хотя бы тем, что способствую её биоразнообразию и выживаемости в конечном итоге. А вы алкаете её застоя и мёртвой неизменности. — Да опомнись, безумец! — заорал Манве, не сдержавшись. — Время словесных кружев ушло! Ведомо ли тебе, что последние несколько лет из-за тебя темнеет оболочка нашего Солнца? — Ведомо, конечно, — проворчал Ауле. — Он всегда об этом мечтал. Даже меч в честь затемнения Солнца назвал. — Я не поэтому… — Мелькор непроизвольно попытался было поднять голову, но бдительные майар заломили ему руки сильнее. — Мне просто было интересно, станет ли солнце чёрным. А когда не стало, то я подумал, что смотреть мне на него безопасно. Я же не знал, что на нём от этого возникнут пятна! — А если бы из-за твоего интереса, о любопытный брат мой, солнце сразу стало бы чёрным и Арда погибла бы, ты был бы удовлетворён? — Но не стало же, — резонно заметил Мелькор. — К тому же Арта бы не погибла. В Эа полно непристроенных звёзд, их больше, чем живых миров, а часики тикают. Можно было бы взять любую на роль нашего солнца. — Это что за солнечный промискуитет! — возмутилась Яванна. — Ты просто уничтожаешь для развлечения всё, во что мы, и лично я в частности, вложили столько сил! Столпы; Древа, на могиле которых ты сейчас, между прочим, находишься. А теперь вот тушишь Солнце! — Она права, — припечатал Манве. — Это мы разгребаем всё после твоих развлечений и так называемых экспериментов. И хорошо, если то, что ты натворил, можно разгрести… Ты же вообще не задумываешься о последствиях своих действий. Хоть раз задавался вопросом, счастливы ли те, кого ты изменил? — Исказил! — гневно поправил Намо. — А я скажу, что от великого счастья они, бывает, лишают себя жизни, не в силах принять свой новый облик! Но даже перерождение не способно отменить твоё Искажение. Оно необратимо! — Вот даже сейчас ты у нас на глазах портишь казённый алмазный песок высшего качества! — не менее гневно прибавил Ауле. — Прекрати немедленно! — Да я не могу это остановить! — не выдержал Мелькор. — Это получается само собой. Я уж специально только в землю и уставился, чтобы ни на кого не глянуть случайно, — с обидой прибавил он. — Могу на небо смотреть, если вам песка жалко. — Смотри на небо, — разрешил Манве, подумав. Мелькор послушно вперил взгляд в небо поверх головы Короля Мира. «Пылающий мёртвым светом купол, — с ненавистью подумал он про себя, — с которого бьют острые прямые нестерпимо яркие лучи; безжизненный и беспощадный свет, отвесно падающий с мертвенно-белого неба… Смотреть противно!» Манве побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — А когда началось непроизвольное искажение от взгляда? — спросил он. — Скажи нам, возможно, мы сможем найти причину и всё исправить! Может быть, тебя кто-то проклял? Может, это иномирная болезнь? Ты мог что-то подцепить во время пребывания в Эа! — Вряд ли, думаю, это природа моя такая, — проворчал Мелькор. — Я помню, как это началось, но уж лучше промолчу о подробностях, здоровее буду. Вы всё равно не поймёте. — Здоровее не будешь! — рявкнул Манве. — Снимешь свой за-Граничный костюмчик с крыльями и вылетишь на звездоповал! Если есть малейшая возможность вразумить тебя, мы на всё пойдём. Говори сейчас же! Мелькор немного помялся. — Это, короче, случилось, когда у меня Сильмарилль украли, — неохотно сказал он. — Мои вкусы весьма специфичны, я предупреждал… Дочка твоя, Мелиан, плясала, а я и подумал, как хорошо было бы, если б она была тёмненькая. Как харадские танцовщицы, знаете? Потом проснулся, тут всё и началось. На что ни посмотрю… Майа Мелиан в ужасе прижала руку к губам: — Больной ублюдок! Валар зловеще молчали. — Может, мои фантазии как-то на её чары наложились, — прибавил Мелькор, ободрённый этим молчанием. — Признаю, Мелькор, что ты был прав, — сказал наконец Манве мрачно, — мы действительно не можем осмыслить твоих вкусов, по крайней мере, я, тем более что помню малютку Лутиэн… Ох, как много зла принёс отец её Эльвэ своим решением послать Берена… за Сильмариллем… Братья и сестры, я не вижу иного выхода. — За Грань, — сурово согласился Намо, который тоже хорошо помнил малютку Лутиэн. — И безотлагательно, пока не принесено большего вреда. Нам и так тут всё от угля чистить. — Организуем на Арде каменноугольный период! — заржал Тулкас. — Арде Мелькор даёт угля, хоть мелкого, но… — ещё громче загоготал Ороме. — Милосердия, о Великие! — взмолилась Ниенна. — Кто будет просить для этого извращенца милосердия, отдам Мелькору на воззрение! — пригрозил Манве, и Скорбящая мигом умолкла. — Как вы себе милосердие для него представляете? Глаза ему, что ли, вырывать? Так я не уверен, что поможет. — Можно попробовать, — сказала Варда из-за мифрилового экрана. — Это всё же лучше, чем выкидывать нашего брата за Грань. — Решено! — мигом сориентировался Король Мира. — Тащите его в кузницу Ауле. Мы ради твоего блага, Мелькор, стараемся, не лютуй. — Я против! — отбивался Мелькор. — Мне глаза дороги как память о папочке! Гореть вам всем в огне, ааа! Палачи, каты! Будьте прокляты небом, землёй, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом! Пытают, терзают, убивают! Согнув мятежного Валу в три погибели, Ороме, Тулкас и их майар повели его в кузницу. — Да это не больно, — увещевал его Манве, шагая рядом. — Ты же фактически стихия. Разве вода или пламя испытывают боль? Мы вот сейчас погасим больной язычок пламени, и дальше всё будет хорошо. Обязательно надо попробовать, мы ведь не хотим терять старшего брата. Мы тебя любим, Мелькор. Чертоги Ауле тоже заливал ослепительный свет. Казалось, в кузнице хотели избавиться от малейшего уголка, где могла бы затаиться тень. Свет отражался от белых стен, от золотых пластин пола, дрожал в неподвижном воздухе обжигающим слепящим маревом, сотканным из мириад ярчайших искр. В кузнице было душно и жарко, широким полукругом пылал огонь, почти невидимый в слепящем сиянии; тяжёлые, искусной работы треножники замыкали кольцо огня. Вогнутые золотые зеркала отбрасывали жгущие лучи на наковальню, к которой тащили Мелькора. Вала яростно сопротивлялся, ругаясь и вращая глазами. И в золото оказались вплавлены чёрные полосы чугуна; тёмными пятнами покрылись лица и руки не уберегшихся майар. Великий Кузнец остановившимся взглядом уставился на эти пятна; перед глазами его встало другое лицо – опустошённое, затравленное потемневшее лицо принцессы наугрим, лишившейся из-за Искажения драгоценной бороды. Мёртвое лицо, потому что она покончила с собой от позора, и уже тогда, посмертно, запечатлели её придворные художники… Ауле отодвинулся и для верности закрыл лицо руками: — Нет уж. Неизвестно, как он меня исказит. Я не готов. — А кто готов? — мрачно спросил Манве. — Кто доброволец? Нету? Мне самому, что ли, идти? Если Варда потом меня бросит, я сам вас всех искажу! И тут за спиной Манве раздался новый голос, обычно мягкий и невозмутимый, но на этот раз озабоченный и мрачный: — Дозволь сказать, Король Мира… — Говори, Курумо. — До этого я мог оценить масштабы искажения лишь со слов очевидцев, — произнёс майа. — Сейчас же решил подсчитать скорость, с которой происходило изменение алмазного песка. К сожалению, угольное пятно отнюдь не огранивается поверхностью, искажение ушло вглубь породы. Мы с Эонве и Мелиан извлекли массу искажённого вещества, на Маханаксар возникла глубокая шахта. Глубина примерно в 9 раз больше диаметра. Мы засыплем её, разумеется. Однако я задался вопросом о дальнейшем влиянии взгляда моего создателя, устремлённого здесь, в Валиноре, на самый свет. Мы с орлами повторили наш более ранний опыт с измерением его скорости с помощью осанвэ-кента и Сильмарилля… Господин, сомнений нет: скорость света уже не составляет идеально круглое число, задуманное Единым. Она меньше и, полагаю, с каждым мгновением уменьшается. Манве не знал, что сказать. — Нельзя терять времени, — продолжал Курумо озабоченно. — Если свет сильно замедлится, последствия могут быть ужасны. Я полагал, что действия моего создателя могут в конечном итоге привести к образованию чёрной дыры, но не учёл, что в Валмаре этот процесс многократно ускорится из-за прямого влияния на изначальный свет. Поэтому… прости, Тано. Мелькор, ошарашенный услышанным, даже не сопротивлялся, когда Курумо подхватил раскалённое остриё и, не давая себе задуматься над тем, что делает, склонился над сотворившим. — Твою мааать! — взвыл Мелькор. — Пррости, — процедил Курумо и, отшвырнув остриё, сумрачно погляделся в золотое зеркало над наковальней. Не быть ему теперь Саруманом Белым. Вогнутая поверхность искажала черты, поэтому ум пока отказывался понять, что вот это отражающееся – он. Но куда деваться от правды… Он снова заглянул в глаза сотворившего и не смог сдержать досадливого восклицания. Смотревшие на него пустые кровавые глазницы были – зрячими. — Твою маа… Великий, это не остановило искажение. Валар и майар, окружавшие наковальню, мрачно переглянулись. — Делать нечего, — решился Манве. — У нас нет выбора, или он просто уничтожит то, что уже создано. Мелькор, мне очень жаль. Тащите его к Вратам. Да, цепь наденьте, чтобы не разнёс всё. Равнодушный, немеркнущий, ослепительный, вечный свет, отвесно падавший вниз, отражавшийся в тысячах крошечных зеркал, бессчётными иглами-фотонами впивался в зрячие глазницы. Тормозился, искажался. Здесь, в Валиноре, тем самым искажалась сама константа скорости света. — Скорее, — каркнул Курумо, буквально физически чувствовавший этот процесс. Запой будет потом, хоть на столетия, сейчас главное – сделать дело. Ему казалось, что время уходит слишком быстро. И параллельно казалось, что время уже слишком замедлилось. От этого раздрая можно было сойти с ума. Мелькор и сам чувствовал: Арда начинает задыхаться. Закрепив Ангайнор, майар ослабили хватку, и Чёрный Вала потёр лицо руками. Физически ощутил, как замедлилась гибель мира, хотя процесс Искажения не остановился полностью. Он вдруг понял, что действительно губит Арду самим своим присутствием, но по-прежнему не желал признать это. Идти до Врат пешком было долго, и для экономии драгоценных минут Манве высвободил свою стихию. Он делал это впервые за долгое время, поэтому испытал невольное наслаждение – и тут же чувство вины за неуместность оного в столь трагический момент. В закружившем Валар вихре проступили и тут же сделались чёрными как смоль Врата. И с тех пор навеки приклеилось к ним название: Врата Ночи. Мелькор напряг все мышцы, пытаясь устоять. — Вспомни: раньше ты был сильнее, — с сожалением дохнуло в уши. — Ты ведь старший… Но растратил всю силу на ненависть, зависть и искажение… Жаль… — Я больше не буду, — заныл Мелькор. — Я ведь не нарочно искажаю. Я исправлюсь… — Поздно. Жаль… Врата ждали, зияли разверстой пастью. И Валар вздрогнули, все разом почувствовав это: как будто убрали с лампы абажур, как будто смыли с бриллианта грязь родниковой струёй воды. И Арда вздохнула свободно. «О Единый, — подумал Манве, — если я когда-нибудь пойду по той же чёрной дорожке, если моей гибели и гибели моих идей мир должен будет вот так радоваться, то лучше отмени моё существование, пока оно не принесло вреда». Он вихрем перенёсся к Эзеллохару. Гнев на брата, на себя, на судьбу, на несправедливую невозможность что-то изменить распирал его. И Манве был не в силах принять свой обычный облик. Тогда он взметнулся к светлому валинорскому небу яростным смерчем. — Мой брат раскаялся и сам ушёл за Грань, чтобы спасти Арду! — взревел Манве. — Да не порочит никто память его! Но да станет произошедшее с ним жестоким уроком для всех нас! Никому не дозволено перекраивать Замысел! Никогда ещё он так не бушевал. И особенно бесила его глубокая расщелина, оставшаяся, после того как вынули уголь. Манве бешено черпнул рукавом смерча из океана и устремил поток внутрь скважины. — Я не знаю, почему такое случилось с моим братом! — орал он. — Все мы, что греха таить, создавали новое, но именно его Диссонанс поставил Арду на грань катастрофы! Так вот истинно говорю вам, что кто будет искажать Замысел Творца и бездумно лепить то, чего в нём не было, пойдёт на выход за Мелькором! Создавайте свой мир, пусть там всё будет чёрное, и делайте скорость света хоть нулевую, хоть вообще отрицательную! Манве ещё немного поразорялся и наконец смог принять свой привычный облик. Он топнул ногой и зло плюхнулся на трон. Валар осторожно молчали. — Подготовим план действий, — мрачно объявил Король Мира. — Любой, у кого будут идеи, да выскажется. Эстэ: подумай, как вернуть пострадавшим их изначальное обличье, как отменить искажение. В Валиноре сейчас достаточно материала для исследований. Яванна: из-за остывания Солнца гибнет часть посевов, займись этим. Организуй более устойчивые к новым условиям культуры. Эонве, уголь отправьте в Средиземье как гуманитарную помощь нуждающимся на время холодов. И все думайте, как разогреть Солнце обратно! Он посмотрел на зеленоватую, ещё не отстоявшуюся воду, вровень с краями заполнившую расщелину. — А здесь, — добавил Манве грозно, — я буду топить всех, кто покусится на Замысел. Специально для них верну ступенчатую казнь, ясно? А потом отправлю полетать на Таникветиль. А когда надоест, пинком выкину из мира. Так и оповестите народ Амана и Средиземья! Все послушно кивнули. Сквозь толпу с трудом (ибо его не узнавали) пробрался Курумо с Сильмариллем в руках, поклонился. — Двести девяносто девять миллионов семьсот девяносто две тысячи четыреста пятьдесят восемь, — сказал он, и в толпе послышались восклицания: голос Курумо было сложно спутать с чьим-то ещё. — Желательно также замерить, не изменилась ли скорость осанвэ-кента, но по ощущениям задержки при общении всё же нет, вне зависимости от расстояния. — А было больше?.. — уточнил Манве, поразмыслив. — Было ровно триста миллионов, — подтвердил Курумо. — Пока не могу сказать, насколько это критично. Занимаюсь этим вопросом. — Ну… Да послужит это всем в назидание, — мрачно изрёк Король Мира и откинулся на спинку трона. Майар как раз убирали мифриловую ширму, когда в центре Круга Судеб полыхнуло фиолетовое сияние и в воздухе, медленно вращаясь, повис свиток. — Твою маа… гм, — Манве движением руки осторожно притянул послание к себе, развернул, на всякий случай обвёл всех грозным взглядом и стал читать, почему-то прекрасно понимая незнакомые буквы: «Здравствуйте, уважаемые родственники пана Мелькора! Пишет вам Фрингилья Виго. Подсуропили вы нам, конечно, знатно…»