гниль

–Эй, снял бы ты эту хуёвину, Тоха… –Кому говорю, снимай, блядь! Антон замер. Стянул с рук варежки и кинул на снег. Сделал два шага вперед. Ромка не пошевелился. Он смотрел на белую кроличью маску, в прорезях для глаз поблескивали круглые черные зрачки. –Маску с ебальника снимай, не заставляй меня повторять дважды, очкарик. Антон склонил голову на бок. Где-то вдалеке раздался детский смех. Холодный порыв ветра взметнул совсем недавно выпавший тонкий слой снега. Снежинки завальсировали в воздухе. Ромка пошарился в карманах спортивного костюма в поисках верного ножа-бабочки, но наткнулся лишь на шелуху от семечек и несколько новеньких монеток, честно отработанных у лошка. В руках Антона блеснуло лезвие. Ножичек перекочевал из кармана Ромки аккурат в руки белобрысого крысеныша. Спиздлили нож? У него, у Ромки? И сделал это какой-то чухан в маске кролика? Если батя узнает, что его подгон скоммуниздил такой типчик, Ромка сам себя уважать перестанет. –А в жопу не задует? – прозвучал приглушенный маской голос. –Че? –Че, че, говорю, а в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой? Ромка вытаращился на Антона. –Ты страх совсем потерял, Тошка? Сейчас отделаю так, что мамка родная не узнает, будешь знать, когда хлебогрызку открывать. Белая маска уставилась на него безразлично. И вот уже казалось, что не маска это вовсе, а живая поросшая шерстью морда выедала душу пронзительным взглядом. Вот и ноздри затрепетали, как у почуявшего кровь дикого зверя, вот и глаза загорелись красными фонарями, а уши вытянулись и изломанными линиями устремились в темнеющее небо. Ромка отогнал бесовское наваждение и сжал кулаки. Антон подошел еще на шаг. Неожиданно полоснул себе лезвием по ладони, отчего кровь заструилась по коже, закапала на снег и окрасила белое алым. Бледные пальцы оставили кровавые отпечатки на маске. Разинутая и перепачканная в свежей крови пасть со свисающей нитями слюной растянулась в улыбке. Еле слышный рык становился все громче, разрастался оглушающим рёвом. Вырвавшись наружу извивающимся червем, он скользнул в приоткрытый рот Ромки, проел дыру в легких и принялся ползать меж ребер. Спустился ниже – в желудок, сок подступил к горлу, обжигая слизистую. Червь удовлетворенно дернулся, свернулся в клубочек и замер. Ромка отшатнулся. Антон подошел совсем близко и перепачканной рукой прикоснулся кончиками пальцев к скуле Ромки, пальцы резко упали вниз, прочертив на щеке кровавую дорожку. Он схватил Ромку за жесткие волосы на затылке, дернул резко так, что голова парня откинулась назад, Роме оставалось лишь беспомощно хлопать глазами и смотреть на припорошенные снегом ветви деревьев. Солоноватый вкус крови ворвался в рот. Это Антон пропихнул пальцы в рот Ромки и принялся тянуть за язык. –Ммм! Ромка отчаянно заколотил руками и сумел вырваться из хватки. Рухнул на колени. Долго он не раздумывал. Бросился в ноги Петрову, повалив парня на снег. –Я убью тебя, блядина! Пидрила! Получай! Яйца в узел завяжу и отрежу, кастрат недоделанный! Сука, сука, сука, – не своим голосом орал Ромка, колошматя Антона. Ромка драться не только умел, но и любил. Кулаки почти с нежностью любовника врезались в несопротивляющееся тело. Он колотил туда, где должно было скрываться лицо, и почти рычал от злости, когда не слышал умоляющих о пощаде криков. Маска свалилась с лица, и перед Ромкой появилась испуганная рожа Петрова, в глазах которого сверкали слезы. Пятифан остановился. Размахнулся посильнее и зарядил по челюсти так, что, казалось, можно было услышать хруст ломающейся кости. –Плакать удумал? Ну давай, давай, как телка разнойся, уебок. Украл мой нож, напялил ссаную маску с хуй пойми какими фокусами, устроил кровавое представление, пальцы мне в рот засунул, а теперь строишь из себя жертву. Гадом буду, ты у меня не только плакать, ты у меня землю жрать будешь! –Ромка, ты чего, ты же сам попросил… – кое-как выдавил Антон. –Что ты несешь? – процедил Ромка. –Ты нож мне сам свой отдал, сказал, что надо для правдоподобности прорепетировать нападение на Полинку, – Петров закашлялся, – а я не умею с ножом-бабочкой обращаться, вот и порезался. Ты как кровь увидел, сразу побледнел и забормотал что-то про ч-червей, про монстра, а потом сам кинулся на меня! Кое-как тебя остановил! И пальцы я тебе в рот не совал, ты сам мне их чуть не откусил, как зверь дикий. –Ты уж если пиздеть не умеешь, то и не начинай. Ты меня за кого принимаешь, шелупонь? Маску ты нахуя напялил, а? –Ну так для а-антуража, чтобы пострашнее было. Ты если мне не веришь, спроси Бяшу, он подтвердит, что нож ты мне сам отдал. Ромка растерянно огляделся по сторонам. Голова болела в районе правого виска, кажется, он и правда припоминал что-то такое. Да, точно, отдал он ножик Тохе, попросил поиграть маньяка. Но чтобы он сам на него бросился? Бля будет, не было такого. Маска, валявшаяся на земле, казалась до смешного нелепой. Даже с чернеющими следами крови она напоминала детскую игрушку, а не озлобленного монстра. –Нихуя не понимаю. Антон встал и отряхнулся. Он выглядел даже бледнее, чем обычно, хотя казалось бы… Его светлые волосы топорщились в разные стороны, а перемазанное лицо придавало ему вид бойца, пришедшего в себя после нокдауна. –Ромка, кажись, ты галлюны словил. Ты честно скажи, только сигареты куришь? Потому что, знаешь, наркотики – это последнее дело. –Петров, ебу дал, какие наркотики? Ромка сжал голову руками, резкая боль молнией вспыхнула от затылка к виску. Перед глазами заплясали цветные мушки. Может, и правда в сигаретах чего намешали, подумал он. –Ты мне зубы не заговаривай и сумасшедшего из меня не делай, – Ромка не договорил, потому что новая волна боли взорвала голову. Он не удержал стон. –Эй, что с тобой? –Нехорошо мне, Антон. В глазах все стремительно темнело, он лег на снег. –Ромка, держись, сейчас я врача позову, не отключайся! Ромка повернул голову и вновь увидел злосчастную маску. Ему нестерпимо захотелось надеть ее, он был уверен, что стоит только ей коснуться лица, как боль уйдет. Шерсть намокла и слиплась клочьями, кровавые следы все еще выделялись ярким пятном. Не черви ли это копошатся в отверстиях для глаз? Они съели кроличьи глаза? Нет, Ромкины глаза на месте. Он надел маску. Антон пробежал еще несколько метров и перешел на шаг. Поправил прическу и улыбнулся. Смеркалось. Морозный воздух приятно холодил лицо, остужал раскрасневшиеся щеки. Хороший сегодня выдался денек.