Don't be afraid to fall asleep, my love (cause I'm here to protect you)

«I’ve been big and small and big and small and big and small And still nobody wants me Still nobody wants me» Nobody — Mitski

В Призрачном Городе наступили холода. Се Лянь давным-давно привык к зимнему ветру и морозу, от которого мышцы поутру деревенеют так, что не хочется даже думать о том, чтобы подняться. Он привык спать на ледяном полу, покрытом тонкой циновкой, совсем не защищающей от пробирающегося по ней ветра. Всё это закалило его, жизнь научила мириться с неудобствами и принимать любые невзгоды с лёгким сердцем. И всё же эта зима была другая. Он посильнее натянул на себя одеяло, хотя в Доме Блаженства было совсем по-летнему тепло. Наверное, Хуа Чен использовал какое-то заклинание, чтобы принцу было комфортно по ночам, даже если весь мир покроется бесконечными льдами и сгинет в ледниковом периоде. Здесь, в их общей постели, он совсем забывал каково это — укрываться от снега под дырявой крышей и обнимать себя руками, чтобы хоть немного согреться. Он знал, что обнимать теперь можно не только для того, чтобы избавиться от дрожи, и потянулся в сторону, где всегда спал Хуа Чен. Се Лянь хотел уткнуться ему в плечо, зарывшись пальцами в мягкие волосы, и снова уснуть, не ведая тревог, до самого утра. Но Хуа Чена рядом не было. Его Высочество ещё немного пошарил руками и с недоумением приподнялся, чтобы осмотреть спальню. «Куда же Сань Лан мог уйти прямо посреди ночи?» — Подумал он, окончательно поняв, что в комнате он находится один. Его одолело лёгкое беспокойство. Принц спустился с кровати, накинул верхний халат и решил сперва пройтись по дому. Вдруг его князь демонов не смог заснуть и решил разобраться с какими-то делами Призрачного Города? Но просторный холл был пуст, а на столике у массивных окон так и лежали свитки, на которых ещё вечером Хуа Чен упорно тренировался в каллиграфии под чутким надзором принца. «Куда же он мог пойти?» Снаружи Дома Блаженства послышался лёгкий шорох, и уже через пару секунд в распахнувшиеся двери влетел, тревожно вращая глазом, Эмин. По ятагану было видно, что тот крайне сосредоточен, хоть и желает немного передохнуть после бессонной ночи — в уголках красного глаза собрались блестящие слезинки, и тот, завидев принца, мгновенно ринулся в его объятия. Вслед за ним вошёл и его хозяин, демон выглядел слегка удивлённым, когда заметил Се Ляня, стоящего посреди холла с Эмином в руках. Он в несколько шагов преодолел пространство между ними и наклонился, чтобы поцеловать лоб супруга. — Ваше высочество, почему ты не спишь в столь поздний час? Неужели Сань Лан разбудил его, когда вставал? — Хуа Чен нежно обнял принца за талию, но, кажется, выглядел слегка разочарованным. Неужели собой? — Сань Лан приносит свои извинения, в следующий раз я обязательно буду тише. — Нет-нет, Сань Лан, что ты. Вовсе нет. Я просто проснулся и обнаружил, что ты не в кровати, вот и решил проверить, — произнёс принц, обнимая в ответ. — Что-то случилось? В Призрачном Городе какая-то беда? Хуа Чен взял принца на руки и направился в сторону их спальни. Лицо демона немного разгладилось, но, кажется, он всё равно был недоволен тем, что заставил возлюбленного переживать за себя. В конце концов сейчас Се Лянь мог нежиться в их тёплой постели, но в итоге ему пришлось вылезти из нагретого гнёздышка. — Я делал обход. Хотел убедиться, что Его Высочеству ничего не угрожает. — Он снова поцеловал принца в лоб и мягко прижал его голову к своему плечу. — Всё же вокруг так много демонов, я бы хотел быть уверен, что всё в порядке. — Сань Лан. — Да, Ваше Высочество? — Сань Лан, тебе нечего опасаться. Дом Блаженства защищает сильный барьер, а ко мне вернулись мои магические силы, к тому же, — он сильнее зарылся в красные одежды, — вместе мы всегда в безопасности. Хуа Чен улыбнулся и мягко опустил принца на кровать, укладываясь рядом. Он облокотился на левую руку и нежно провёл пальцами по тёмным прядям наследного принца. В его прикосновениях не было ни грамма резкости, будто он прикасался к самому драгоценному, что у него было. — Сань Лан, — принц улыбнулся, но затем его лицо сделалось очень серьезным. — Ты ведь не делаешь так каждую ночь, правда? Ты хорошо спишь? — Долгий сон мне ни к чему, за свою жизнь я привык быть настороже, так что не переживай за меня, Ваше Высочество. Принц ещё долго смотрел на него, будто задумался о чём-то очень важном, а затем притянул демона в свои объятия. Он всегда обнимал супруга перед сном, но в этот раз всё вышло немного отчаянно, будто принц окончательно осознал что-то, что давно уже тревожило его светлый ум. — Мне тоже страшно. Иногда так страшно, что на самом деле мне всё это лишь снится, а стоит мне открыть глаза, снаружи снова окажется опасность, и нам снова нужно будет сражаться, воевать, спасаться бегством, — он сделал глубокий вдох. — Мне страшно, потому что я не привык, что всё хорошо. Не привык к тому, что могу быть любимым, даже если упаду в грязь лицом. И что мне протянут руку, где бы я не оказался. Но знаешь, что самое страшное? Хуа Чен ничего не ответил, неуверенно помотав головой. — Самое страшное — это проснуться и обнаружить, что тебя нет. Что я упустил, не досмотрел, не заметил опасность, как в тот раз, когда ты растворился в моих руках, Сань Лан. Каждый раз мне так страшно, что я вновь не замечу, что тебе больно или плохо, что ты взволнован чем-то, что я… — Ваше высочество… — Я понимаю тебя, Сань Лан. Ты ведь всю жизнь хотел защитить меня. Всю жизнь старался стать сильнее, воздвиг этот невероятный город своими руками, ты столькому научился, но знаешь... Знаешь, Сань Лан, я хочу, чтобы ты тоже чувствовал себя в безопасности рядом со мной, чтобы ты любил себя так же, как люблю тебя я. Хуа Чен не двигался, но слушал голос принца, плечи его были напряжены, будто он в любой момент готов встать на защиту от любого, кто нарушит покой их спальни. Се Лянь положил ладони на эти плечи и начал мягко гладить, пока напряжение не стало спадать, и мужчина окончательно не расслабился. — Сань Лан, тебе не нужно всегда быть стеной для меня, ведь мне будет так больно, если в тебя полетят стрелы. Если однажды тебя ранят, если ты пожертвуешь собой ради меня. Ведь я... Я вижу, что ты всегда о чём-то тревожишься. Но пожалуйста, Сань Лан, поделись со мной, ведь я так хочу, чтобы ты был в порядке. Больше всего хочу. Князь демонов прикрыл глаза рукой. Он будто боялся посмотреть на принца. Боялся показать слабость, которая охватывала в любимых объятиях, боялся показать свой страх и неуверенность в собственных силах, в себе. Ведь кто он такой? Он столько раз не сумел защитить своего Бога, столько раз промахнулся, хоть и старался изо всех сил. Ведь он совсем никуда не годится. Так почему же эти руки всё ещё обнимают так нежно? Он никак не мог понять, чем заслужил любовь такого, как Се Лянь — такого светлого и смелого. Того, кто ломался, но каждый раз поднимался на ноги; того, кто так часто спасал его, не прося ничего взамен. Кто полюбил его с тем лицом, с теми глазами, над которыми все смеялись, за которые его били так много раз, хоть он не сделал ничего плохого. Кто поймал его тогда, когда он летел в самую пропасть, когда хотел убить себя. — Ваше Высочество, я не достоин таких слов… Ваш скромный Сань Лан совсем ничего не сделал, чтобы их заслужить… — Сань Лан, — прошептал принц ему на ухо. — Я открою тебе секрет, и я хочу, чтобы ты запомнил его. Слово в слово. — Обещаю заучить каждый слог, который произнесёт Его Высочество. — Тебе не нужно чем-то заслуживать мою любовь, потому что я уже люблю тебя. Тебе не нужно выполнять все мои просьбы, ведь я люблю тебя. Я люблю тебя, и ты не слуга. Я люблю тебя, и ты волен говорить о своих желаниях и не соглашаться со мной. Я люблю тебя, и ты не обязан быть передо мной бесстрашным, ведь я сам боюсь сотни вещей. Я люблю тебя, и ты можешь рассказать мне что угодно, ведь я влюблён не только в твою силу, но и во все твои слабости. Я люблю тебя, и больше всего я хочу, чтобы ты принял себя так же, как принимаю тебя я, чтобы не винил себя за страх, за злобу, за желание, за горе. Ведь мы оба, Сань Лан… — Принц поцеловал демона в щёку. — Мы пережили так много несчастий, и мне страшно представить, что ты чувствовал все эти восемьсот лет, пока был один. Каждый раз, когда я думаю об этом, мне не хочется выпускать тебя из объятий, ведь мне тоже страшно, тысячу раз страшно потерять тебя. Хуа Чен молчал. Он будто не мог осознать, что все эти слова действительно говорят ему. Что его тоже хотят защитить, что боятся потерять, что принимают даже таким жалким, таким никчёмным и побитым жизнью, какой он есть. Хуа Чен мог быть сколько угодно высокомерным с другими людьми, ведь знал, что он сильнее, влиятельнее и смелее. Он знал, что мог получить весь мир, если захочет, стоит просто пожелать чего-то. Но здесь, в объятиях принца, в руках того, кого он так любит, он снова становился тем мальчиком, он снова цеплялся пальцами за его халат, снова боялся, что не понравится, не защитит, не добьётся. Ведь это был единственный человек, чьё мнение было важно, единственный, кому он действительно хотел быть дорог и кого хотел хранить в своём сердце. И пусть весь мир отвернулся бы от него, лишь бы этот человек остался на его стороне, потому что без него было так страшно и холодно, даже если наложить самое сильное согревающее заклинание. Он уверен — замёрз бы в этой постели, не будь здесь Его Высочества. Как замерзал тысячи раз за восемьсот лет, хотя кровь по телу уже давно не циркулировала. Он боялся признать свои слабости, но ещё больше боялся того, что принц заметит их раньше. И он заметил. Заметил и всё равно обнял, всё равно сказал, что любит. Как мог он смотреть в эти глаза после такого? Как мог признать, что тоже страдал и был одинок, что хотел его так сильно всё это время? Как мог он позволить себе вольность в его сторону? Вдруг он ранит, уронит, разобьёт? Хуа Чен всегда был таким сильным, всегда держал спину прямо и ни разу не пошатнулся. Но ведь эмоции — они как бушующая река: стоит забыть про бурю лишь на мгновение, как в следующее ты уже не сможешь удержать её под контролем. А он забыл про них на столько лет, запер в себе, твёрдо шёл к цели. Но теперь его принц здесь, враги повержены, а река внутри всё бьётся о дамбу. И он не знал, как успокоить её, поэтому каждую ночь обходил их владения — проверял, не таится ли поблизости опасность, не угрожает ли что-то той близости, которая есть между ними. Да, Хуа Чен боялся. Именно сейчас, когда можно было слегка отпустить поводья, он бесконечно боялся, что упадёт. Не мог сомкнуть глаз, когда Его Высочества не было рядом. Не мог поверить, что это действительно происходит с ним. Се Лянь смотрел на подрагивающие плечи, не давил, не пытался доказать ему что-то. Он просто был рядом, просто поглаживал его нежно-нежно и мягко улыбался только для него одного. Он осторожно обхватил лицо демона руками и прошептал: «Сань Лан, доверься мне». И в следующую секунду князь демонов будто увидел своё тело со стороны, будто сам касался его руками. Неужели это… — Да, перемещение души. Я хочу показать тебе кое что. И принц посмотрел на князя демонов в своих объятиях, а Хуа Чен ощутил, как трепетно забилось его сердце. Сколько нежности принц вкладывал в свои прикосновения, когда касался его, Хуа Чена, волос, с каким обожанием Се Лянь смотрел на его лицо, как сильно желал его, хотел защитить. Все эти эмоции волнами растекались по телу принца, и демон был ошеломлён тем, как это похоже на то, что он сам испытывает, смотря на своего Бога. Он чувствовал спокойствие, чувствовал, как прочно они держатся друг за друга, как неразрывна красная нить, обвивающая их пальцы. И именно сейчас, в этот самый момент, когда принц улыбнулся, поцеловав его в темя, с плеч будто свалился невидимый груз, который лежал на них неподъёмной тяжестью восемь веков. Будто он только сейчас осознал, что его можно любить таким, что Се Лянь знает обо всех его недостатках, но всё равно трепетно обнимает в ответ, верит ему, идёт, крепко переплетя пальцы. И когда его душа вернулась обратно, он ничего не сказал. Лишь поцеловал своего принца в уголок губ и устроил свою голову на его коленях. Демон так устал за все эти бессонные ночи, его веки сомкнулись, и он заснул глубоким сном, пока принц продолжал нежно поглаживать его чёрные пряди.