Самый дорогой человек.

      Канамэ печально смотрел в окно вслед уходящим Юуки и Зеро. Девушка держала охотника под руку и что-то весело ему говорила, Кирию только внимательно глядел на неё с абсолютной нежностью в глазах.       Рядом, за плечом, появляется Такума, сидевший до того за журнальным столиком и пивший чай. — Однажды она обязательно вернётся к тебе, не злись. — Такума кладёт тонкую руку вампиру на плечо, ободряюще сжимая его, а в глазах боль такая, что ею захлебнуться можно. Он же весь такой: поддержать, спасти, укрыть от всяких невзгод или хотя бы уменьшить боль от падения. О своём же, как верный раб, всегда молчать будет. Канамэ это нравится и раздражает одновременно. — Да… — Канамэ вздыхает, лбом бодается с аристократом. — Может отстать от них, раз они так счастливы друг с другом? — Чистокровный и сам не верит в свои слова, ведь столько боролся за сестру и право быть с ней. Такума дёргается в сторону, как от удара. Конечно, он желает такой вариант развития событий и жаждет его с необъяснимой силой, но только и отвечает: — Что тебе сердце подсказывает, то и делай. Это твоя жизнь, твоя сестра и это явно не мне решать. — Губы поджимает, лжёт. Такума во всём ведь честен: в отзывах о талантах чистокровного в художественном искусстве, готовке или оценке других людей, но здесь его любовь говорит за него, поэтому решения он Канамэ не подсказывает. Вампир всё понимает: и то, что Такуму и Юуки зря мучает, и что лучше отпустить их обоих и дать свободную жизнь, и то, что как Ичиджо не гони прочь, тот всё равно не уйдёт, потому что вернее будет даже, чем тот же Ханабуса. — Не думаю, что между ними сильная связь. Между Зеро и его напарником химии гораздо больше, чем между Кирию и Юуки, м? Может, если хочешь, конечно же, просто пустишь ситуацию на самотёк, а там дальше и посмотрим? Просто ничего не предпринимать. Как такой вариант развития событий? — Такума говорит осторожно, делая паузы между словами, подбирая лучшие. Канамэ хмурится, потому что аристократ озвучивает его собственные мысли. — А знаешь, звучит неплохо. Так пока и поступим. Идём дальше пить чай. — Канамэ легко соглашается и улыбается, берёт вампира за бледную ладонь и отводит от окна. Юуки — дорогая и любимая сестра, Такума — лучший и близкий друг, а ещё он — это кто-то плотно поселившийся за рёбрами, крепко там обосновавшийся и не желающий уходить, Такума — это первый робкий поцелуй ещё в тринадцать лет и чтение запретной книжки для взрослых из академической библиотеки.       Такуме очень хочется, чтобы Юуки никогда не существовало вовсе, но он знает, что такого никогда не будет, а ещё ему очень хочется, чтобы Канамэ наконец-то сделал выбор: долг чистокровного и свадьба с достойной или любимый долгое время человек. Ичиджо пока не знает, что вампир давно сделал выбор, только не решается признаться в этом себе и всем, и теперь будет защищать его от всех, невзирая на обсуждение или неодобрение Совета или милой Юуки. Вероятно, что когда Канамэ ему о том сообщит, то Такума потеряет на минуту себя от радости, но пока для того не время…       Такума смиренно пьёт сладкий чай, осторожно дует на его поверхность, чтобы не обжигаться, смотрит из-под длинных ресниц на Канамэ. Тот не притрагивается к своей чашке, подпирает голову рукой и смотрит куда-то в окно, на верхушки деревьев. — О чём призадумался? — Аристократ и правда не понимает. — Я давал испить своей крови Зеро, но он мне ведь вообще никто, потом Юуки, она моя сестра, это ясно. Но я никогда не предлагал её тебе, а ты никогда не просил. Почему? — Чистокровный возвращает свой внимательный взгляд на Такуму. Тот тушуется, на бледных щеках появляется слабый румянец. — Ты не предлагал, а мне не требовалось. Твоего тепла и внимания мне вполне достаточно. — И это было правдой. Такума наслаждался их отношениями, тем, что может просыпаться рядом с Канамэ или слушать, как тот тихо бормочет во сне, может целовать явно прямо перед изумлённым Ханабусой или украдкой под душем. Что ему кровь по сравнению с тем, что он уже имел? — Какой же ты… — Канамэ улыбается. — Но прямо сейчас я предлагаю. Ты согласишься? — После всего, что между ними уже было, это — простое подтверждение их союза и Куран желал, чтобы это случилось. — Кхм, — Такума отводит взгляд, а потом честно произносит. — А кто бы отказался, Канамэ?       Куран кивает, улыбается и уходит на кровать, рукой манит Такуму. Аристократ подчиняется, аккуратно отставляет чашку на столик, садится рядом. Его глаза так редко загораются красным, а потому так не привычно наблюдать за тем, как весенняя зелень скрывается за алой пеленой жажды. Канамэ расстёгивает сперва манжеты рубашки, а потом и несколько пуговиц воротника. — Всё это — твоё. — Вампир с ногами забирается на постель, Такума придвигается ближе, берёт тонкую ладонь чистокровного и проводит носом вдоль синеющих вен. Он знает, что ему позволено не как рабу кусать запястье, тянется к шее, переплетая свои пальцы с чужими. Канамэ дышит почти незаметно, мелко-мелко хватает воздух, чтобы не спугнуть робкого до таких дел Ичиджо, потому что юношу и без того пробирает мелкая дрожь.       Такума прижимает Курана к изголовью кровати и целует линию челюсти, переходит мелкими поцелуями на тонкую шею. Он боится укусить, потому что знает — приятными вампирские укусы бывают только в фильмах. Клыки давно удлинились, выпирали из-под пухлых губ, немного царапали их. — Ну же! — Канамэ почти шипит в нетерпении, и Такума выполняет его просьбу. Острые клыки протыкают кожу слишком легко, хлынувшая чистая кровь наполняет рот. Аристократ сдерживает стон, потому что это было лучшим из того, что ему доводилось пробовать. Канамэ поджимает губы от неприятных ощущений, кладёт руку на плечо своему партнёру. — Бери сколько хочешь, говорю же, всё — твоё. — Канамэ почти шепчет, когда Такума отстраняется. Аристократ взял совсем немного, пару-тройку глотков, но когда этот чистокровный так себя предлагает… удержаться весьма сложно.       Такума снова наклоняется к тонкой шее, целует бледную кожу, незатянувшиеся, кровоточащие ранки, с наслаждением слизывает кровь. Канамэ осторожно кладёт руки на чужие плечи, хочет стянуть пиджак школьной формы. Такума должен почувствовать желание чистокровного через кровь, обязан. Для вампиров нет более интимного процесса, чем испитие крови другого, особенно если есть сильные чувства и они взаимные…       Аристократ помогает чистокровному стянуть с себя пиджак, сам тянется к пуговицам на чужой рубашке, осторожно вынимает их из петель. Канамэ нетерпеливо притягивает вампира к себе, впивается в бледные губы, целует мокро, пошло, с абсолютной отдачей всего себя. Такума отвечает с не меньшей искренностью, оставляет чужую рубашку на плечах, потому что знает — Канамэ всё время мёрзнет, иногда в процессе даже приходится накидывать плед на вечно зябнущее тело (аристократ с улыбкой вспоминает, как они вместе смеялись над этим в первый раз). Отстраняться от таких сладких губ так неприятно, но по-другому рубашку стягивать с себя неудобно, особенно когда чужие цепкие пальцы так отчаянно стараются это сделать. — Канамэ, погоди… — Такума со полувздохом стягивает рубашку, запястья раздражающе застревали в рукавах. Чистокровной смотрит из-под пушистых ресниц за тем, как оголяется аристократ, в глазах — чистое кокетство, куда там Луке до своего кумира. — Каждый раз восхищаюсь…какой же ты красивый… — Бормочет больше себе под нос, чем говорит, Канамэ, вновь притягивая аристократа для поцелуя, одну руку уже опуская на чужое бедро, медленно поднимаясь выше, до паха, сжимая. Такума сдерживает стон, зарываясь пальцами в такие мягкие, тёмные локоны. — Кто-то сегодня весьма нетерпелив. Как ты хочешь? — Такума смотрит в чужие, такие родные, глаза, которые уже заволокло поволокой желания. Канамэ на вопрос хмурится, собирая куски сознания для того, чтобы ответить на вопрос. Его всегда так быстро размазывает от желания, от одних поцелуев. Вампиры очень чувствительные, а чистокровные — тем более, только то, конечно, секрет. — М…ты. — Голос с такой бархатной и томной хрипотцой, что не опирайся Такума на колени между бёдер чистокровного, то непременно бы упал. — Как скажешь. — Такума шепчет прямо в шею, снова целуя нежную кожу, потом за ушком, переходя на висок. Канамэ занимает как всегда королевскую позицию — принимает ласки, не дарит пока в ответ, только тихо-тихо постанывает, когда поцелуй выходит особенно приятным. Такума одной рукой расстёгивает ремень на форменных брюках чистокровного, про себя проклинает сложный аксессуар. — Поможешь, м? — Прокусывает кожу на так красиво выступающей ключице. Канамэ приподнимается, помогает стащить с себя брюки, тонкая рука тут же касается твёрдого члена сквозь ткань белья и чистокровный с протяжным стоном откидывает голову назад, зажмуривает глаза. Куран беспорядочно шарит руками по спине аристократа, стараясь притянуть к себе как можно ближе. Такума молча спускается ниже, свободной ладонью гладит по рёбрам, животу, бёдрам. — Быстрее, ну! — Канамэ нервно притягивает Такуму к себе, целует, лезет языком в рот, стонет сдавленно, когда аристократ опускает руку на пах и сжимает член, дразняще и медленно несколько раз проходясь пальцами. — Потерпи, тише, подожди… — Такума целует всё тело, везде, куда можно дотянуться. Канамэ подчиняется, как и всегда, когда остаётся наедине с этим аристократом, расслабляется. Вампир сидит между призывно разведённых бёдер чистокровного, опирается на пятки, любуется. Канамэ смотрит из-под длинных ресниц, выглядит, как самая развратная блудница, и у Такумы выбивает весь воздух этот вид, эта поза, каждый раз, как будто в первый.       Аристократ наклоняется ниже, поднимает одну стройную ногу вампира, целует под коленом и кусает чуть выше. Канамэ улыбается, смотрит в упор. Такума работает на визуал: чистокровный на то и чистокровный, ему нравится доминировать, в каком бы положении не находился, а видеть своего дорогого вампира на коленях перед собой приносило ещё большее удовольствие.       Ичиджо поднимается выше, прикусывает бледную кожу, зализывает покраснения языком, добирается до стоявшего члена, с которого капает естественная смазка прямо на подтянутый живот. Бледная рука опускается на голову, подрагивающие пальцы зарываются в пшеничные волосы. Такума проводит носом по лобку, рукой ласкает член, свой стоит уже до боли, но когда чистокровный так податлив, то аристократу кажется, что можно всё перетерпеть ради того, чтобы получить большее. Канамэ тихо постанывает, когда вампир сжимает крепче, когда наклоняется ближе, опаляя нежную кожу горячим дыханием. Когда Такума проводит широким мазком языка по члену, Куран почти вскрикивает, закрывая рот свободной ладонью. Аристократ берёт в рот головку, помогает одной рукой, второй держит дрожащее бедро, чтобы его не зажали между. — Какой же ты, всё-таки, чувствительный, Господи, какой же… — Такума бы все возможные песни и стихотворения посвятил только ему. Рука в волосах требовательно сжимает волосы, возвращая на место, и аристократ улыбается, всё понимает и опускается полностью на член, расслабляя глотку, заглатывает и наслаждается высоким стоном сверху. От першения в горле выступают слёзы, которые Такума быстро смаргивает и начинает двигать головой, работать длинным языком, отстраняясь, чтобы обвести каждую венку, целует головку, чтобы опуститься снова. Куран коротко и тихо постанывает, несильно сжимает чужие волосы и хочет свести дрожащие молочные бёдра, чего ему никак не дают, это его раздражает и заводит одновременно. Слюна обильно стекает по стволу, Такума размазывает её рукой, опускает ладонь на мошонку, пальцами лезет ниже и слышит, как чистокровный сначала замирает, а потом начинает дышать чуть чаще. — Смазка в ящике… — Хрипло шепчет Канамэ, приподнимаясь на локтях и с протяжным стоном падая снова на постель, когда аристократ насаживается до упора, утыкаясь носом в лобок, доводя чистокровного до первого, на сегодня, оргазма. Такума отстраняется, тяжело дышит, утирает губы, когда Канамэ хватается цепкими пальцами за его плечо и притягивает к себе для нового, мокрого поцелуя, аристократ не отказывает ему в удовольствии. Они так давно не оставались наедине, и от того так сильно кружится голова.       Такума отстраняется, роняя только снова приподнявшегося чистокровного обратно на подушки, пока сам наклоняется к прикроватной тумбе, спешно открывая верхний ящик, чтобы скорее найти смазку, а она, как назло, быстро на глаза не попадается, раздражая нервы. Канамэ под ним нетерпеливо ёрзает, смотрит, как вампир льёт жидкость на свои длинные пальцы, проливая мимо. Чистокровный призывно разводит бёдра шире, маня своей неудовлетворённостью. Ичиджо снова целует ногу чистокровного под коленом и закидывает её себе на плечо, пока смазанной рукой проводит между ягодиц. Канамэ смотрит Такуме в глаза, улыбается, тянется дрожащей рукой к аристократу, весь распалённый и очень тактильный. — Давай, ну!.. — юркий язык проводит по красным от поцелуев губам и Такума, рвано выдыхая, вводит сразу два пальца и внимательно смотрит на лицо Канамэ, тот свёл брови к переносице, дышит часто-часто, глаза закрыл. Два пальца — даже почти не дискомфортно, просто слегка неприятно, но чистокровный чувствительный, а в чём-то, например в постели, особенно нежный. Такума успокаивающе целует бедро, пока разводит пальцы внутри, всё также внимательно смотрит на чужое лицо. Спустя десяток уверенных движений двигаться становится легче, Куран расслабился, погладил пальцами вампира по руке, которая лежала на его животе. — Всё хорошо, давай дальше, только поцелуй меня… — Такума конечно же подчиняется, вводит третий палец, надавливая и сильнее растягивая краснеющие мышцы и целует своего чистокровного. После рваного движения внутри Канамэ выгибает на постели, он зажато стонет, отстраняясь от аристократа. Такума улыбается, наконец-то. Куран просит ещё, шепчет что-то совсем неразборчивое и Ичиджо не может ему ни в чём отказывать.       Подготовка занимает много времени, но оно необходимо, чтобы всем было приятно (Такума, как почитатель манги, терпеть не мог выражения: сначала было больно, потом приятно. Нет уж, тут либо больно, либо приятно, третьего не дано). Канамэ, измученный медлительностью своего любовника, лежал почти в беспамятстве, его вспотевшая грудь быстро поднималась и опускалась, и ему нестерпимо хотелось получить разрядку, но Такума медлил, растягивая удовольствие чуть-чуть на подольше. — Если ты решил сыграть в игру: доведи чистокровного до тихой истерики, то, ох! — Канамэ дрожит, когда Такума в очередной раз проводит по простате. — То поздравляю, чтоб тебя, ты выиграл… — Канамэ измученно мечется по подушке, держится одной рукой за плечо аристократа, то стремясь притянуть ближе, то отстранить. Такума широко разводит уже четыре пальца и убеждается, что теперь Канамэ готов, теперь ему больно не будет. — Ну хорошо, теперь тебе тоже полагается приз. — Такума целует вампира и Канамэ податливо тянется ближе. Он дрожит, ему холодно, жарко, неопределённо, как всегда бывает с Ичиджо. Канамэ сильные руки протаскивают по кровати ниже, прижимая к чужому паху. Куран закусывает нижнюю губу в предвкушении и прикрывает глаза.        Член входит легко, скользит по смазке, не травмируя хорошо растянутые мышцы. Канамэ внезапно стонет громко и тянет Такуму на себя. Аристократ упирается локтями по обе стороны от головы чистокровного и позволяет себя обнимать и целовать сколько хочется вампиру. Ичиджо рад, что его возлюбленный не испытывает никакой боли и гордится своей проделанной работой. — Наконец-то. — Только и шепчет Канамэ между своими тихими и чужими чуть более громкими стонами и Такума только согласно кивает и старается не отвлекаться от тела под собой, залипая только на пухлые, красные и влажные губы. Ичиджо подхватывает вампира под бёдра, прижимая ещё ближе к себе, и начинает двигаться, не давая Канамэ участвовать в сексе, отдавая только удовольствие.       Рука Канамэ тянется к своему члену, но Такума перехватывает тонкое запястье, прижимает к одеяло, переплетая пальцы. Стоны Канамэ становятся громкими и короткими, он почти на краю. Такума знает это его состояние и шепчет в алеющее ушко: — Кончи без рук, я же знаю, ты можешь… — Наглец. — На рваном вздохе шепчет Канамэ и тянется за очередным мокрым поцелуем с приятными укусами. Такума молчаливо соглашается с определением своей личности, двигаясь медленно, с оттяжкой, дразня чужие, теперь очень и очень чувствительные, соски. Хватает несколько глубоких, чувственных и очень приятных толчков, чтобы Канамэ с длинным и задушенным стоном кончил себе на живот. Такума ещё несколько раз толкается внутрь этого теперь расслабленного после оргазма тела и в последний момент выходит, кончая на покрывало. Канамэ тяжело и часто дышит, Ичиджо падает рядом. Сердце бешено колотится у обоих вампиров. — Мне кажется, у меня дрожит даже челюсть. — Делится впечатлением Канамэ и Такума согласно угукает, притягивая чистокровного в объятия. Вампиры потные, немного липкие от размазанной спермы и очень уставшие. — Такума-а, — Канамэ толкает аристократа в плечо, ему снова холодно и из-за устроенного ими беспорядка немного неприятно. — Нам с тобой нужно в душ, скорее, только у меня сил нет… — Вампир сдаётся, когда у него не получается заставить Такуму двигаться. — Конечно нужно. Я отнесу тебя, не переживай. — Такума целует плечо, слегка прикусывая кожу. — Хорошо? — Хорошо. — Канамэ вздыхает. — Я люблю тебя. — Чистокровный нежно целует аристократа в макушку. Такума улыбается и тихо хмыкает, пытается скинуть марево сна, им и правда нужно помыться. — Ты представить не можешь, как тебя люблю я…