***
В целом, ситуация в эту субботу ничем не отличается от ситуации в прошлую: Антон клянется, что больше, блять, никогда, его мама заинтересованно выглядывает из-за угла кухни, басист-Кирилл – торчок, а Антон занюхивать любит только духи и соленые огурцы после стопки водки. Лучший друг Димка снова спасает его со своим «введением в курсовую», и Антон чувствует укол совести, потому что реально около месяца никуда с ним не выбирался. Он думает, что вот прям сейчас напишет ему с предложением куда-нибудь прошвырнуться завтра, когда отвечает маме, что Кириллу он не понравился (в самом-то деле, это не его сфера полномочий: решать, как кому-то бросать торчать, а кому-то сектантить) и уходит к себе в комнату. Антон чувствует себя расслабленно, когда получает от мамы смс-ку с новым номером и именем и думает, что такая реакция на его внезапно-внеплановый каминг-аут – не худшая из возможных и что через пару-тройку таких неудачных свиданий с парнями она точно выдохнется (ну, или знакомые сыны закончатся). По крайней мере, он надеется. Дима на вопрос о прошвырнуться отвечает согласием, называя Антона долбоебом из-за того, что тот давно не писал, и Антон выдыхает окончательно, радуясь, что хоть встреча с другом не будет включать в себя странных просьб, не менее странных предложений, выслушиваний чужих историй из жизни и откровенного нытья о насущном (хотя этот пункт, конечно, под вопросом).***
Женя почти сразу недвусмысленно намекнул, что не против засадить Антону вместе со своим другом непосредственно после их встречи. Витя держал дома мадагаскарских тараканов с тремя змеями и пиздел два часа об их линьке и спаривании. Гриша, походу, был сумасшедшим и подозрительно долго глядел на волосы Шастуна (с ними точно все было в порядке, Антон незаметно проверял). Артем обосрал его с ног до головы, назвав, мягко говоря «не тем типом парней, с которым он имел обыкновение встречаться». А Антон не урод и уж тем более не долбоеб – у него есть чувство собственного достоинства. Короче говоря, он с чувством небывалого облегчения отчитался любопытствующей маме (которая по своим сводническим свойствам была скорее свахой), что он им не понравился, и ушел добивать висящий на нем богомерзкий курсач, чтобы тот в конечном итоге не добил его. Телефон пиликает уведомлением, отвлекая Антона от текста, который он с усердием копировал из методички 96-го года, высвечивая на экране очередной набор цифр. Что за пиздец, они же договорились. Антон понимает, что нихера сегодня не напишет, потому что у него появилась новая цель: пойти к матери в комнату и учинить скандал. – Что это? – спрашивает он, чуть ли не тыкая экраном телефона ей в лицо. Та отвлекается от чтения женского романа и в непонятках щурится на экран. – Это номер Сенечки, я же подписала потом, – мама явно не понимает претензии. – Или нет? – она тянется за лежащим на прикроватной тумбочке телефоном, чтобы проверить. – Да, подписала, еще вот, что он учится на… – Да срать я хотел на этого Сенечку! Не в этом дело вообще! – Антон хочет грозно сесть на кровать рядом с лежащей мамой, но пушистый плед смягчает уровень его грозности глухим «плюх». – Мы договорились с тобой! Еще где-то между Витей и этим, как его? Глебом-Хлебом? Точно, Гришей. Пять парней, и, если ничего ни с одним из них не получается, – ты прекращаешь. Совсем, полностью, окончательно. Прям бесповоротно. Антон быстро пролистывает сообщения в диалоге, тыкая пальцем в номер того вонючего Артема, который сравнял самооценку Антона с уровнем воронежского чернозема (и отнюдь не того, который лежал на выставке в Париже). – Вот. Это был последний. Я больше не намерен встречаться ни… – Но, Антош, пожалуйста! – Мама аж привстает с кровати. – Этот точно последний, я тебе обещаю! Антон скептически на нее смотрит – он знает, что этому верить нельзя. Господи, нужно было просто вовремя начать снимать квартиру: заранее огородил бы свой разум от этих нападок и не пришлось бы сейчас разговаривать эти глупые разговоры. – Новый договор! Ты встречаешься с Сеней, и если вдруг вы друг друга не устраиваете, то я точно отстаю, – она даже протягивает ему ладонь, чтобы заключить эту, вполне очевидно, невыгодную для Антона сделку. Он в ответ переводит тот же скептический взгляд с высоко поднятыми бровями и сжатыми губами с лица матери на ее протянутую руку. – Если вдруг?.. Мы, – Антон выделяет это слово, – друг друга не устраиваем?.. Он не устраивает меня заочно. Но знаешь, что устраивает? Наш старый договор. Давай на нем и остановимся, без привлечения всяких Сень. – Ну пожалуйста! Вдруг он твоя судьба, а ты так глупо его профукаешь! – Ты про каждого так говорила, это больше не сработает. Назови хоть один аргумент, почему мне нужно с ним встретиться? – Ну он такой хороший мальчик, правда! – Это даже не аргумент, но ты хоть попыталась. – Высокий! Красивый! Антон поднимается с кровати, намереваясь уйти победителем. – Я не буду пилить тебя по поводу курения, – бросает тут она. А вот это уже звучит заманчиво, он даже оборачивается и испытующе глядит, надеясь на продолжение, которое не заставляет себя ждать. – Ладно, можешь курить на балконе, неделю. Но потом бросишь! У тебя уже одышка, даже когда ты ходишь! – заканчивает она несколько возмущенно. – Ты вот уже пилишь, – произносит Антон. – Не по-христиански, мама, дважды нарушать обещания. – А мы еще ни о чем и не договорились. – Она машет в воздухе своей ладонью. – Пишешь ему сегодня же! Он будет рад. Покапать часок на нервы новому странному чуваку и курить неделю, не выходя на площадку? Он так даже может курсовую допишет. Антон таки пожимает мамину ладонь.***
Честно, эта кафешка недалеко от торгового центра знатно Антона подзаебала за те несколько месяцев, что он выполняет прихоти своей маман и встречается с разными дочками-сыночками ее подруг и коллег. Этот некто Сеня как раз один из таких: сын давней маминой подружки Тани Поповой, которая раз в пятилетку заходит к ним в гости и которую Антону посчастливилось ни разу за все это время у себя дома не застать. Сеня опаздывает, а это еще один повод заранее взбеситься, закончить их встречу как можно быстрей и навсегда отвадить маму от игры в Ларочку Гузееву. В кафе заходит высокий парень в пальто – Антон понимает, что это и есть Сеня-Арсений: тот вместо фотки дал охуенную примету – высокий, в черном пальто. Таких же у них в городе, блять, единицы – хуй упустишь. Он замечает Антона, который чуть ли не единственный посетитель в этом заведении, и торопливо снимает пальто, вешая его к остальным. Антон отмечает, что на этом Арсении зеленая толстовка – на Антоне волей случая тоже, но у него она хотя бы цвета благородной елки, а не кошачьей дрисни. Плюс один балл в копилку бесючести. Что еще с ним не так? Он шпагоглотатель? Тоже держит дома змей? – Привет. Арсений незаметно подобрался ближе и теперь сидит напротив Антона, протягивая ему ладонь для рукопожатия. – Привет. – Антон жеманно улыбается и пожимает руку. – Ты же Сенечка? – А ты, очевидно, Антошенька? – усмехается парень, наконец отпуская Антонову ладонь, зачем-то поглаживая ее напоследок. – Ладно, прости, Арсений, мне, видимо, дали неверные наводки, – исправляется Антон, думая, что ему в их позавчерашней мега-короткой переписке нахуй не всралось уточнять, как того лучше называть – ему терпеть этого типа час от силы, а потом он вернется домой и грустно поведает маме, как в очередной раз ничего не получилось. – И насоки, – вклинивается Арсений, на что Антон фыркает, кладет подбородок на скрещенные ладони и умилительно думает: «Господи, да он же с ебанцой». – И их тоже. Антон, чтобы нагнать себе важности и уверенности, меняет позу, садясь в самую мужицкую из всех возможных (с будто разведенными домкратом коленями), и резко бросает: – Ну чо? – Ничо, – отвечает Арсений на этот выброс коленца. – Будешь пить что-нибудь? Я бы выпил кофе, раз уж я здесь. – Он хватает лежащее перед ним меню. Антон вообще не планировал, но теперь придется по-кампанейски пить чай с лимоном. – Хочешь повысить давление? И чего это ты не рад быть здесь? – вопрошает Шастун, подзывая официантку и делая заказ на чай с лимоном и эспрессо, на который тыкнул Арсений. – Чрезвычайно рад. И давление себе я уже повысил, когда подсел к такому красивому тебе. – Он, прости господи, подмигивает. – И еще у тебя свитер классный, очень оттеняет глаза, – выпаливает вдобавок Арсений, поправляя пушащуюся челку уже, кажется, в третий раз. Нихера себе заявление. Нахуя он вообще это сказал? – Я вставлю ремарку и скажу, что это толстовка. И ты тоже ничего такой. Такой… зеленый, – отвешивает Шастун взамен, снова осмотрев близкую по цвету к детской неожиданности одежду собеседника. Он не предполагал, что в его адрес пойдут тупые подкаты – теперь нужно соответствовать уровню. Но, надо признаться, Арсений и правда ничего, даже очень чего – его маман оказалась права в своих песнопениях неведомому парню номер шесть. – Да, я довольно молод. И не стоит вставлять Ремарку, он не оценит, – снова говорит хуйню, по мнению Антона, Арсений Попов. Уютно устраиваясь щекой на ладони, он продолжает свою словесную пулеметную очередь: – Кстати, чем занимаешься, чем увлекаешься? Где-то учишься? Или работаешь? Рассказывай все, Антон, мне очень любопытно. О, Антон расскажет, он очень интересный молодой человек. – Занимаюсь ничем, увлекаюсь тоже. Учусь на физмате, приходится дохуя чего делать и нихуя отдыхать. Иногда даже прикольно, но чаще нет. Я рад, что скоро эта канитель закончится, я заебался с этим университетом уже, если честно. Потом он вываливает все свои жалобы по поводу в край доконавших лаб, практик, индивидуальных домашних заданий и тупорылых доисторических преподов, не считающихся с чужим мнением, и уже не знает, о чем еще поныть, чтобы Попов устал слушать и сбежал раньше самого Антона. Но Арсений в ответ на тираду лишь улыбается и кивает. – Забавно… Я вообще не ставил на физика, скорее на химика, иначе почему в воздухе между нами такая химия, – произносит тот и многозначительно играет бровями. Антон в ахере чуть больше, чем минуту назад, но, глядя на эти двигающиеся брови и тщательно скрываемые смешинки где-то глубоко в глазах собеседника, его резко осеняет: Арсений не долбоеб. Просто у того есть тактика, и он ее придерживается. Не пассивно-агрессивно-идиотская, как у Антона, а состоящая из тупорылейших каламбуров и дешевых подкатов. Арсений тоже пришел сюда добровольно-принудительно – они в одной лодке. И Шастун ни за что не собирается всрать ему в словесной игре и создании максимально абсурдной ситуации – он же уже сказал, что он физик, а они все с приветом, и Антон не исключение. Хоть развлечется. – Дай угадаю, чем ты занимаешься, – внезапно говорит Шастун, хмуря лоб и изображая бурный мыслительный процесс. – Ты похож на человека, продающего украшения из натурального камня в каком-нибудь торговом центре. Один из тех, которые пиздят семь лет о том, что аметист исцелит заворот кишок с раком жопы, а кольцо с нужным камнем выберет тебя само и позовет шуршащим шепотом. Официантка приносит напитки и быстро ретируется от их столика. Антон очень надеется, что она не слышала той ахинеи, что он сейчас нес – он сегодня ебанутый персонально для Арсения Попова. Тот отхлебывает свою черную горькую жижу и говорит Антону, что он угадал. – Правда, что ли? – Шастун в неверии пучит глаза. – Да нет, конечно, я актер. Ну, без пяти минут актер, хотя уже работаю на полставки в театре, – уточняет Арсений. – У меня в основном крошечные роли, но кто знает, может однажды я сыграю одну из главных в истории нашей любви, если ты понимаешь, о чем я, – в конце протягивает он в рамках уже разоблаченной Антоном тактики и бросает томный взгляд из-под ресниц. Ни на флирт, ни на ресницы эти Шастун не ведется – он все еще нацелен выиграть в этой никем неозвученной борьбе. Антон наконец решает попробовать заказанный чай, приятно пахнущий лимоном, и чуть не захлебывается, когда чувствует на внутренней стороне бедра, чуть выше коленки, арсеньевскую ногу, медленно ведущую выше. Пиздец. Он же еще и в грязных уличных ботинках – пиздец вдвойне. Антон пытается откашляться от затекшего, кажется, даже в нос чая, звучно ставит чашку на стол, разливая больше половины, и скидывает чужую ступню с ноги, выпаливая: – Ладно, твоя взяла! – Уже? А так мило сидели… – Арсений будто и правда расстраивается, но Шастун уже никому не верит и ничего не ждет. Он шлепает на чайную лужу салфетку в попытке избежать потопа – его джинсам хватит и той полурастаявшей снежной параши от ботинка Арсения. – Что твоя матушка обещала тебе за эту встречу? – интересуется Антон. Вряд ли что-то диаметрально противоположное от того, что обещали ему. – Свободу, – отвечает Арсений, и от этой пафосной реплики глаза закатываются самостоятельно. Но в целом Антон согласен: мать, не лезущая в твою личную жизнь, – это ли не свобода. – Сил моих больше нет ходить на эти дурацкие свиданки, запас подкатов кончается. Шастун понимающе кивает – их таких тут два: несчастных, вынужденных терпеть безумные своднические идеи своих мамуль. – Ты, Антон, к счастью, последний. – Звучит жутковато. – Так и планировалось, – подмигивает ему Попов. – Кстати, ты случайно не встречался с торчком-Кириллом? У него еще сережка такая прикольная в ухе, дреды, – после утвердительного кивка Антон спрашивает: – И как он тебе? – Ну, торчок, – отзывается Арсений. – Хотя на басу реально круто играет, он мне видос показывал. Спиды и правда дают ему скорости. Антон прыскает и через смешки снова интересуется: – А с этим челом, который тараканов разводит? – Ага. – Либо наши матушки шли по одному и тому же списку, либо наш город одна большая деревня. Последнее не так уж далеко от правды, потому что Антон частенько встречает одних и тех же людей в абсолютно разных районах города. Взять хоть ту престарелую бабулю, которую он на этой неделе видел уже трижды – она ебнула клюшкой проходящего мимо мужика, Шастун ее поэтому и запомнил. – Все совпадения неслучайны, видишь, я вот в конечном итоге встретил тебя, – произносит Арсений, допивая кофе и не обращая внимания на Антоново «Прекращай уже ломать комедию». – К слову, ты пока дольше всех продержался и вообще первый, кого я на этих свиданиях стал лапать. – Это приятно. Через пару секунд Антон понимает, что сказал, поэтому тушуется и быстро добавляет: – В смысле, не то, что ты меня лапал, а что я такой стойкий. – Я понял, – хихикает Арсений. Он берет чистую салфетку, чтобы чем-то занять руки, и начинает складывать из нее нечто. – Здорово, что ты оказался не долбоебом. – Антон расслабленно откидывается на спинку диванчика. – А то я уже отчаялся познакомиться с кем-то, кто не. Хотя по тебе сначала и не скажешь. Арсений смеряет его странным взглядом. – Эм… спасибо?.. – Он щелчком пуляет в сторону Шастуна салфеточный комок, с торчащей из него бумажной ножкой. Тот пролетает мимо и влипает в не до конца вытертую чайную лужу. – Это Лох-несское чудовище для тебя, миледи. – Хочется взять свои слова назад, но не буду. Куча из салфеток начинает расплываться, Антона от уровня придурошности сегодняшнего вечера тянет на хи-хи. Возможно, пора уже валить домой – там как раз и проорется. Арсений, будто прочитав его мысли, через секунду кидает взгляд на время в телефоне и говорит, что ему нужно идти. Из кафешки они выходят свободными от обязательств перед своими родительницами людьми, чрезвычайно чинно пожимают друг другу руки (Арсений опять зачем-то гладит Антонову ладонь) и расходятся. Дома Шастун включает Бруклин 9-9, потому что неожиданно чувствует себя уставшим физически и морально, а тонна смехуечков точно поможет перезагрузить мозг и отвлечься. И хорошо, что матери нет дома – можно повременить с утомительными свиданческими отчетами. Она предупреждала, что собирается посидеть где-то со своими подружками с работы, которых Антон мысленно называет пидружками: он знает, как эти язвы любят сплетничать обо всем на свете, и о его матери в том числе. Антона за ее спиной наверняка тоже обсосали со всех сторон и вряд ли в положительном ключе. Он честно не понимает, зачем нужно играть в дружбу и продолжать общаться с этим змеиным террариумом, но лезть в чужие взаимоотношения и уж тем более пытаться доказывать их нецелесообразность матери – не в его натуре. Но стоит ему подумать о благодатной пустоте в квартире, как хлопает входная дверь, и вскоре мама нарисовывается перед ним – Антон и трех серий посмотреть не успел. – Как вечер прошел? – сразу без обиняков начинает она. – Прям так? Даже как дела не спросишь? – деланно возмущается Антон. – Я это у тебя и спросила. Знает он, что она спросила и что конкретно в его делах ее интересует. Лучше сразу дать крупицу того, что она хочет, и продолжить ебланить в одиночестве за закрытой дверью, прям как Антон любит. – Неплохо. Пришли, ушли, и вот я здесь. Моя часть договора честно исполнена, прошу принять это во внимание. – Антон опускает глаза обратно в ноутбук, надеясь, что ей этого хватит, и она оставит его в покое. Рассказывать что-то об Арсении, ровно как и в случаях с остальными, он не намерен. – Он тебе понравился? Хоть капельку? – Нет, – уверенно врет Антон, потому что капельку (или даже четыре), может, и да, но маме этого знать не обязательно: ему ее счастливые возгласы «А я так и знала» и «А я так и говорила» не нужны. Господи, да они с Арсением поболтали час от силы, какой понравился. Антон ему, по крайней мере, точно нет – тот даже съебался пораньше, а он бы, может, еще с ним посидел. И прогуляться после не предложил. Не факт, что Антон согласился бы, но ему и не предложили! Голос разума, напоминающий о том, что он и сам уже хотел уходить и прогуляться не предложил также, Антон просит завалить. – А вдруг все-таки да? Ты не хочешь с ним еще разок встретиться? – спрашивает она, и Антон в сотый раз думает, что ее дикое стремление найти ему пару переходят все возможные границы допустимого. – А как ты сама думаешь? – язвит он. – Этот Арсений вообще зимой в пальто ходит. И… и шутки у него тупые. И нос дурацкий… – Какие еще причины ей нужны? Придумать, что тот топит слепых котят? – Как знаешь. Она наконец уходит, в комнате воцаряется спокойствие, о котором Антон мечтал, но смотреть ситкомы теперь нет никакого настроения. Бруклин заслуживает лучшего настроя, чем может предложить сейчас Антон. Когда он ложится спать – пораньше, потому что завтра понедельник, и его снова будут ебать без смазки в университете, а перед таким затяжным половым актом неплохо бы выспаться – в голову снова лезут мысли об Арсении. Самокопание перед сном – хуже смерти, но он не может перестать прокручивать в голове сегодняшний день, другие вариации слов, которые мог бы сказать, и сценарии событий, которые могли бы произойти, скажи он именно их. Он и сам не понимает, почему заранее поставил крест на этом парне. В данную секунду Антону начинает казаться, что Арсений действительно классный, невзирая на все возможные нюансы, а он сам – упертый долбоящер, убедивший себя в том, что желание насолить маме и не дать ей потешить свое эго свахи сильнее желания быть гипотетически счастливым в гипотетических отношениях. Дурацкие ромбики на обоях, которые едва различимы в темноте, подсказывают ему, что убедил он себя в какой-то хероте, и Антон, прислушиваясь с ним, внезапно преисполняется решимости написать Попову завтра, но почти сразу сдувается – Арсению вряд ли это нужно. Тот пришел на свидание по настоянию такой же дотошной маман, а не по доброй воле, и в лучшем случае он просто ничего не ответит, а в худшем словесно отхуесосит посильней того Артема-номер-пять, с которым Антону не посчастливилось иметь дело. Телефон на тумбочке вибрирует уведомлением, прерывая Антоновы размышления. И если оно от мамы, и если в нем, несмотря на все их договоры, чье-то имя с телефонным номером, то Антон не поленится встать и пойти разбираться, по пути сжигая пару небольших деревушек своей горящей жопой. Он щурится на экран, даже самая минимальная яркость которого выжигает глаза к херам, и видит, что сообщение от Арсения. Тот извиняется, что ему пришлось так рано уйти, и спрашивает, не против ли Антон сходить куда-нибудь завтра, если он свободен. Вот это своевременный подгон, конечно, нечего сказать – аккурат в момент упаднической стадии духа. Антон, разумеется, занят завтра, но придется освободиться.***
Вот уже месяц Шастун безбожно забивал болт на горящие дедлайны по учебе, проводя почти все свое свободное время с Арсением. Попов, которого Антон одной темной ночью некоторое количество времени назад скромно окрестил «классным», на деле оказался просто охуительным. Возможно, даже с заглавной буквы. С нюансами, правда, он не прогадал тоже: их в Арсении было всех сортов, и порой было трудно предсказать, какую неведомую херню тот выдаст или сотворит. То, что Арсений невероятный, Антон понял прямо во вторую их встречу, на которую тот пришел в каком-то графском костюме – у него даже был цилиндр и изящная, с металлическим набалдашником трость. Заметив удивленно-недоуменный взгляд Антона, он пояснил, что пришел к нему сразу после репетиции. С каких пор театральный реквизит можно уносить с собой, и почему было не переодеться в обычную мещанскую одежду, Антон уточнять не стал – Арсений и без этого трещал о театре не замолкая. Суть беседы Шастун улавливал слабо, постоянно смеясь с закулисных историй или залипая на то, какими красивыми волнами лежала арсеньевская челка, как белоснежный шейный платок оттенял родинки на щеках, и как по-особенному блестели его глаза, когда он рассказывал о том, что ему действительно нравится. Чужие красота и остроумие замечаться стали как-то проще, когда Антон прекратил непрестанно крутить в голове мысль о том, что потенциального партнера ему, взрослому детине, подкинула мамочка в попытках наладить личную жизнь своему сынуле. Чуть позднее он пришел к заключению, что даже если это и так, то что в этом плохого? Быть с Арсением – это его выбор, а не выбор его матери, хоть она и была изначальным и очень настойчивым инициатором их знакомства. Тем не менее, рассказывать об отношениях (а это были именно они: Арсений предложил ему встречаться, да еще и в очень романтичный момент – когда Шастун смачно навернулся на льду в парке во время их очередного свидания) маме он не спешил. Хотя, спроси она прямо, – скрывать бы Антон ничего не стал. Но она не спрашивала, то ли памятуя о договоренности, то ли еще по какой причине, и Антон ежедневно ходил и сиял лицом влюбленного школьника, радуясь в частности и тому, что его никто не доканывает. Завидев уже стоящего около подъезда Арсения, Антон издалека машет ему и затем нетерпеливо тянет за собой внутрь, в подъездную темноту, надеясь, что там никого нет, потому что целоваться хочется нестерпимо. Из-за общей занятости они не виделись пару дней, и мозг Антона, быстро адаптировавшийся всего к трем задачам: смотреть на Арсения, слушать Арсения и нежиться с Арсением, все это время изнывал. Сам Арсений, сразу притянувший Антона за талию к себе поближе, едва успевает отлипнуть от его губ, когда скрипящая домофонная дверь снова открывается, освещая их двоих полоской желтого фонарного света, и между ними со звонким «Здравствуйте!» протискивается пятиклассник Коля, с которым потом они в неловкой тишине едут до пятого этажа. Больше испытывать судьбу не хочется, поэтому они держатся поодаль до самого восьмого, пока не заходят в квартиру, пока не моют руки, пока Антон не прислоняется спиной к закрытой двери своей комнаты и не произносит: – Я скучал. Тогда Арсений улыбается, снова обнимает его, утыкаясь носом в шею, и неразборчиво говорит, что тоже. Тот у Антона дома впервые. Несмотря на то, что они вместе несколько недель, так получалось, что Антон ни разу не звал его к себе в гости, и торчали они чаще всего на съемной квартире самого Арсения. Это не было связано с тем, что Антону было стремно показывать, где он живет – он попросту не придавал этому значения. Но Арсению было любопытно, а у Антона не было ни единой причины ему отказывать. Вряд ли тот будет смеяться над его пледом с собакой. Арсений выпускает его из объятий и с пытливостью кошки начинает осматривать все вокруг. Подходит к стеллажу, в котором у Антона стоит куча книг, что он купил сотню лет назад и так и не прочитал ни одной, смотрит на кипу бумажек на рабочем столе, зеленый стаканчик с цветными ручками и на маленький календарь на итальянском, который Шастуну каждый год привозит из отпуска дядя. Антон итальянский никогда не учил, но благодаря этому календарю знает аж двенадцать слов, и что день рождения у него в «априле». Антон хихикает, когда Арсений пальцем проводит по длинным колючкам стоящего на подоконнике кактуса, хватает какой-то блок клейких бумажек, лежащих рядом, и в целом выглядит так, будто сейчас попросит разрешение пошариться по всем Антоновым полкам и закрытым шкафчикам, будто там можно было бы найти что-то необычное. – Не, ты реально как кот, – тепло говорит ему Антон, присаживаясь в кресло на колесиках и толкаясь пяткой, чтобы прокрутиться. – Такой взбудораженный. Или детектив. – Он подкатывается на стуле к Арсению, внимательно читающему огрызок листочка с делами Антона на неделю (Шастун очень надеется, что не писал туда никакой хуйни). – Ищешь улики? Заранее изучаешь мое алиби, чтобы я не смог соврать? – Ты бы не стал мне врать. – Арсений откладывает листочек на место, открывает-закрывает деревянную шкатулку, где Антон хранит свои кольца, тянется к какой-то пластиковой папке. – Особенно если бы я светил в тебя лампой, как на допросе. – Почему тебе так интересно? У меня здесь все максимально посредственно. – Ну в смысле? Это же ты, Антон, естественно, мне интересно, – Арсений явно не понимает вопроса, а у Антона его слова разве что не вызывают умилительного «оооу». Он все так же катит на стуле за Поповым, который теперь изучает маленькую пробковую доску, на которой нет ничего, кроме старой мгновенной фотки Антона с Димой и вручную написанного расписания. – Ты закончил? – спрашивает Антон, вставая рядом. – Почти. Пытаюсь понять, что за херня у тебя третьей парой в среду. – Не пытайся, я за семестр не понял. – Антон поворачивает его за плечи к себе и просит: – Поцелуй меня лучше, у нас не то чтобы полно времени. Во сколько тебе, кстати, уходить нужно? – интересуется он, едва не запинаясь об им же оставленный по центру комнаты стул, пока тянет Арсения к своей кровати. – В семь, чтобы успеть доехать, – отвечает Арсений, легко падая на кровать вслед за Антоном. – Помогу с декорациями, скоро уже премьера, и нужно все… Антон беспардонно прерывает его, целуя и зарываясь левой рукой тому в волосы. Арсений вряд ли будет в восторге, когда увидит у себя на голове гнездо вместо укладки, но Антон не может сдерживать свое желание трогать его мягкие, немного волнистые пряди, слегка массируя кожу, пока медленно сплетает свой язык с его. Когда в принципе присутствует желание трогать Арсения, то побороть его очень сложно, да не очень-то и нужно. – Меньше слов, больше дела, Арсений, пока квартира в нашем распоряжении, – произносит Антон, коротко чмокая его в порозовевшую нижнюю губу, и оттягивает ворот свитера, чтобы приникнуть губами к ключице. Арсений охотно выгибается ему навстречу. – Ты так и не сказал маме про нас? Шастун отрицательно мычит и отрывается от облизывания ямки между ключиц, чтобы добавить, что еще не было повода. Арсений кладет ладонь на кудряшки Антона, придвигая его голову к своей шее, и прерывисто втягивает носом воздух, когда тот широко и мокро ее лижет, переходя затем к маленьким аккуратным поцелуям, чтобы не оставить следов. – А я вот своей сказал, почти сразу, – заявляет Арсений, бодро закидывая ногу Антону на бедро, толкаясь вперед и проезжаясь уже напряженным членом по его паху. Тот тихо стонет ему в шею, и Арсений толкается еще раз, а потом накрывает ладонью его член через джинсы, с нажимом поглаживая. Антон не сдерживает еще один стон, после которого сбивчиво произносит: – Здорово, конечно, но почему мы вообще говорим о наших мамах, когда твоя рука у меня на члене? – Это вопрос, который останется без ответа. Антон снова тянется к его губам, и Арсений отвечает на поцелуй, переворачивая Антона на спину и седлая бедра, прижав к кровати своим весом. Тот запускает руки ему под одежду, мягко поглаживая ощутимо выпирающий позвоночник и ребра, ведет по груди выше, мельком цепляясь пальцами за сосок, от чего Арсения едва не подкидывает. Антон моментально возвращается к соску, потирая и слегка его скручивая, и Арсений издает нечто похожее на всхлип, лбом падая ему на грудь. – Нашел твою эрогенную зону, а? – шепчет ему на ухо Антон, продолжая играться с сосками и пытаясь задрать повыше постоянно сползающий и мешающий арсеньевский свитер. Все эти издаваемые Арсением звуки его чертовски распаляли. – Каким упущением было не обнаружить ее, когда мы в первый раз занимались сексом. – Анто-он, – тихо тянет Арсений, поднимая голову и впериваясь взглядом в блестящие, с затопившими радужку зрачками глаза Антона. – Какой же ты… – Какой? – роняет Шастун и слегка приподнимается, чтобы сесть вместе с Арсением на своих бедрах и прижать его к себе за спину. – Такой… – Очень содержательно. Антон почти стягивает с Арсения свитер, пока тот, несколько осоловело, одной свободной рукой пытается расстегнуть его ремень и пуговицу на джинсах, когда внезапно слышится звук открывающейся входной двери. – Блять. Они, раскрасневшиеся и возбужденные, переглядываются с пару секунд и, как в реверсивной перемотке, подрываются с кровати и начинают быстро одеваться, приводя себя в относительный порядок. По их лицам и топорщившимся ширинкам, конечно, не скажешь, что у них тут были посиделки с очень активной игрой в монополию, однако что поделать. – Пиздец, Арсений, прости, она не должна была вернуться так рано, – негромко извиняется Антон, поправляя растрепанную челку Арсения, а затем и смятое покрывало. – Прости. – Да все в порядке, не переживай, – отмахивается тот, натягивая свитер пониже, но в его голосе все равно сквозят нотки разочарования от обломившейся дрочки или отсоса, или что там они с Антоном собирались делать. – Вот заодно и познакомлюсь. Удостоверившись, что они адекватно (насколько позволяет ситуация) выглядят, Антон выходит в коридор к уже что-то спрашивающей матери, краем глаза замечая семенящего за собой Арсения. А что говорить-то? Это Арсений, и мы с ним не друзья? Но они с ним вполне себе друзья, что это за отношения такие, если твой партнер не является еще и твоим другом. Пока Антон залипает в прострацию, думая, что и как лучше сказать, дилемму разрешает выходящий вперед Арсений: – Здравствуйте! Я Арсений, парень Антона. – Ой, Арсюшенька! – улыбается мама, и у Антона от этого обращения слегка дергается глаз, но лицо Арсения не меняется, оставаясь таким же милым и доброжелательным. – Приятно тебя видеть! А я все думала, когда Антон наконец разродится и приведет тебя знакомиться. Она тянется к Арсению, чтобы обнять, пока Антон стоит столбом. Она что, знает Арсения? Снова откуда-то знает все впереди планеты всей? – А что ты удивляешься? – произносит мама, глядя на своего застывшего сына. – Из тебя клещами информацию никогда не вытянешь, вот я сразу у Тани и поинтересовалась, она мне рассказала, что вы вместе. Тани? Татьяны Поповой что ли? Антон переводит вопросительный взгляд с высоко поднятыми бровями на Арсения, но тот лишь пожимает плечами, мол, что? я-то своей матери не запрещал об этом говорить, кто же знал, что она и твоей об этом растреплет. Антону бы раздражиться, что все вокруг решается без его участия, но какой в этом смысл, если решается в хорошую сторону, а он просто ловит положительные последствия, да еще и без лишних мозговых усилий и телодвижений. – Будете чай, мальчики? – спрашивает мама, уходя в кухню. – У нас остались заварные пирожные. Арсений такие не любит. Но, видимо, любит Антона, потому что берет его за руку, смотрит в глаза и легко говорит: – Да нет, спасибо, мне уже пора идти. Дела-дела. – Ой, ну тогда очень жду тебя в другой раз, – отзывается мама, несколько приглушенная шумом воды из кухонного краника. – Я провожу, – быстро произносит Антон, потому что хоть ситуация и не то чтобы была сильно неловкой, но оставаться сейчас с мамой вдвоем не очень хочется. Она знает все – наверняка знает и то, чем они с Арсением не так давно в спальне занимались. Антону хотелось бы проветриться. На улице, пока они идут к автобусной остановке, Арсений слабо пихает его плечом. – Ну ты чего? Обиделся на меня? – Нет, с чего бы, все замечательно. – Он так же слабо пихает в ответ и ловит его ладонь в свою – все равно темно, никто не заметит. – Я бы и правда мариновал маму в неведении еще очень долго, а так все само получилось. Хотя, в каком неведении, она просто испытывала мою скрытность на прочность. Я даже, получается, в каком-то смысле выиграл, так что вообще никаких претензий. Глядя на смеющегося с его не особо забавной реплики Арсения, Антон думает, что и правда выиграл, без всяких смыслов. – Благодари мир, что никто из нас не способен рожать, а то бесконечные вопросы о внуках сносили бы тебя с ног. А так максимум она будет дважды в день интересоваться у тебя, как мои дела, – произносит Арсений, по-детски раскачивая вперед-назад их сцепленные руки. Антон ему улыбается и краем глаза замечает, что едет нужный автобус – желтый допотопный, полный возвращающихся домой с работы людей. Арсению придется в нем знатно поболтаться от поручня к поручню больше десяти остановок. – До завтра? – спрашивает Арсений, оглядываясь по сторонам, и быстро целуя Антона в щеку. – Я свободен весь вечер. – Отлично, – тепло отвечает он, выпуская арсеньевскую ладонь из своей, и поправляет его снова растрепавшуюся от ветра челку. – Я напишу тебе. Должен же ты нормально пообщаться с моей мамой, чтобы она влюбилась в тебя так же, как я. Антон закуривает, пока неспешно идет с той самой остановки, с которой, по ощущениям, тысячу раз бежал домой после неудачных свиданий, и думает, что ему невероятно повезло, что одно очень удачное у него все-таки случилось. Какие уж тут могут быть претензии.