Из дневника христианки Рикки

День первый Вчера произошло нечто очень странное, и я пока что не знаю, как реагировать на это. Я знаю, что по учению церкви это грех, но я чувствую себя очень хорошо, и даже наоборот, лучше чем раньше. Я чувствую, что со мной произошло что-то самое значимое за всё время моей жизни. Так получилось, что мы втроём, я, Клео и Эмма поплыли на лодке Зейна на остров Мако. У нас заглох мотор, и мы добирались до острова уже с помощью вёсел. Вечерело, нам надо было связаться с кем-то, чтобы нас забрали. У Эммы был телефон, но связь не ловила. Мы стали забираться выше по склону, и вдруг Клео провалилась в пещеру. Мы пошли вслед за ней, чтобы помочь. И в результате оказались все втроём в ловушке без выхода. Единственный выход был слишком крутой по наклону, чтобы подняться назад. Мы стали немного ссориться, Клео запаниковала и Эмма дала ей пощёчину, чтобы успокоить. Но вдруг Клео, вместо того чтобы успокоиться или обидится, рывком бросилась к Эмме и страстно поцеловала её в губы. Я растерялась на мгновение, но что-то меня потянуло, какое-то сладкое чувство и внутреннее вдохновение, свежее и бодрящее, и я к ним присоединилась. Некоторое время мы целовались, а потом Эмма в шутку стала меня шлёпать, будто наказывая за то, что я не подождала их наверху, чтобы бросить им двоим верёвку. Потом она нашла какой-то прутик и стала меня уже по-настоящему пороть и игра превратилась в что-то более серьёзное. Дело в том, что я и вправду чувствовала вину за то, что не поняла как правильно поступить, и, по сути, я единственный человек, который мог всех вытащить из этой пещеры, оставаясь снаружи, а я сглупила и спрыгнула вслед за Эммой. И вот то, что мы делали в шутку, на самом деле по-настоящему освобождало меня от этого чувства вины, и я начинала себя чувствовать действительно легко и радостно, хотя при этом и испытывала боль. При этом я ещё подумала о жертве Христа, хотя в тот момент я сразу отбросила эту мысль, так как мне показалось, что это может быть грех так сравнивать, но в тот момент я, может быть, как никогда в жизни ясно понимала, что значит искупление греха через страдание. Клео в это время сидела в стороне. Мы видели, что у неё есть желание быть с нами, но она стеснялась об этом сказать, и её было действительно трудно уговорить, потому что ей не давало раскрыться смущение. Стереотипы давят на неё сильнее, чем на нас с Эммой, это было заметно всегда, и в этот момент проявлялось особенно чётко, но всё-таки нам удалось её уговорить раскрыться и сбросить эти оковы. В результате мы проделали друг с другом то, что проделывала сначала Эмма со мной, потом снова целовались, а потом просто отдыхали на берегу лагуны внутри пещеры, а Эмма решила сплавать и проверить нету ли выхода в море через этот маленький бассейн, а через несколько минут вернулась с радостными известиями, что выход действительно есть. Клео снова стала упираться, что не поплывёт, и нам снова пришлось её уговаривать, и, все мы втроём почувствовали схожесть ситуации с той, что была недавно, и было видно, что именно это воспоминание помогло Клео согласиться с нами. Она стала нам больше доверять. Мне кажется, мы втроём уже почувствовали на тот момент, насколько ближе друг к другу стали после того, как прошли через то, что произошло так внезапно и так неожиданно, подарив нам и близость человеческих сердец, и, не побоюсь такого пафосного заявления, освобождения духовного. И как бы в подтверждение этого чувства, как свидетельство единения мы, когда втроём вошли в пруд, за которым следовал выход в море, посмотрели вверх и увидели свечение, которое как бы струилось вверх. Над нашими головами был кратер вулкана и в нём как раз было видно полную Луну. Свечение было таким чарующим, что мы некоторое время не могли оторвать глаз от Луны, неба, этого голубоватого света. Потом мы с пониманием переглянулись и поплыли к выходу. День второй. Мы поговорили с девочками и решили держать то, что с нами произошло – в тайне. Правда, у нас на теле остались следы. По неосторожности мы как-то увлеклись и теперь нам приходится их прятать, ещё и вода щиплет, если плавать, но через какое-то время в воде становится даже легче. Девочки обеспокоены сильнее, чем я, они как-то привыкли больше оценивать жизнь по параметрам практичности, а наш опыт носил именно духовный характер. Сейчас я в этом уже не сомневаюсь. Да, догматически я пока что не совсем понимаю, как это обосновать, но я не могу противоречить собственным чувствам, а они явственно заявляют о том, что я сейчас чиста и свободна, как чайка Ричарда Баха, как ангел света, как чистая душа, соединяющаяся с Богом и принимающая его в себя. Однако факт в том, что это наш опыт и наш секрет. Другие нас не поймут. Через это надо самому пройти, чтобы понять и принять это. Я бы и сама, услышав о таком от кого-то, находилась бы в недоумении, но сейчас я не хожу, а будто летаю, и этого не отнять. * Я поссорилась с девочками. Они не готовы принять этот опыт, они только ноют о том, что теперь нам придётся это скрывать. Такое впечатление, что если бы у них была возможность, они бы вообще повернули время вспять и всё сделали бы для того, чтобы это исключить из своей жизни. Это мало того, что глупо – отказываться от такого уникального духовного дара освобождения, который нам открылся, так ещё и оскорбительно и обидно. Их жалобы подобны хуле, потому что они говорят неодобрительно в отношении того, что свято. К тому же позже я узнала, что Льюис начинает что-то подозревать из-за странного поведения Клео. Она очень не умело скрывает от него свою озадаченность произошедшим, всё время меняет свои решения, и в результате он начинает думать, что за её поведением скрываются какие-то тайны. Да и ещё то, что она вот так открылась с нами, и при этом до сих пор испытывает шок от пережитого, она стала вести себя как-то излишне откровенно, открыто заигрывает с парнями, и ведёт себя как-то не контролировано вызывающе, и, одновременно с тем, наивно. Про Льюиса я ещё было подумала, что он чего доброго станет за нами следить, чтобы выяснить. Надо быть осторожнее. * Льюис узнал наш секрет. Пугает то, что он стал известен кому-то постороннему так быстро. Но в этом, конечно, наша вина. Я не должна была оставлять девочек, и мы с Эммой должны были следить за Клео, которая всё произошедшее восприняла наиболее ранимо из всех нас, у неё слабая нервная система, и я не учла, что такие сильные духовные потрясения могут быть для неё не по плечам. Она пошла на вечеринку у бассейна, хотя мы решили, что туда идти не стоит, чтобы случайно никто не увидел следы на теле и не стал любопытствовать. Правда она оделась так, чтобы тела не было видно. Однако, видимо, она так же вызывающе себя вела, потому что когда мы пришли, оказалось, что парни, которые были на вечеринке, стали к ней приставать, раздели, и бросили в бассейн. Шрамы я надеюсь они не увидели, потому что, по рассказам Клео, всё произошло очень быстро, плюс их отвлёк Льюис, который пришёл туда чуть раньше нас и вступился за неё, но именно поэтому он и увидел её голую в бассейне, и когда доставал, видел и её шрамы. Клео была напугана, конечно. Эмма побежала и заперла дверь изнутри площадки с бассейном, чтобы никто не вернулся, пока мы не уведём Клео, а я вытерла её, одела, и мы все вместе убежали. Мы повели Льюиса на скалы, на побережье, и там ему всё рассказали. Если бы мы скрывали правду, он бы потребовал чтобы мы обратились к врачу или пожаловались на парней, что они приставали к Клео, но этого делать было нельзя, иначе все бы узнали, что что-то было ещё до этой вечеринки, и так или иначе могли бы узнать нашу тайну. Льюис нас выслушал и проявил понимание и готовность хранить секрет. Он ещё ввёл секретное слово, означающее нашу тайну – сказал, что мы русалки. Мне понравилось. Даже как-то по-христиански. Ведь рыба – древний символ христиан. День третий Я много плаваю. Плаваю каждый день по нескольку часов. Сначала это больно и сложно, но потом начинаешь чувствовать какую-то невесомость, и тела будто нет. Только ты и океан. Клео пока что сторонится воды. Она боится боли. Она боится воспоминаний. Она считает, что то, что с нами произошло – стыдно, считает, что это ошибка. Она старается сбежать от себя самой, уходя с головой в будничные проблемы. Мне досадно видеть такое поведение. Неужели она не может сопоставить факты и понять, что страх, который она сейчас испытывает – это как раз свидетельство величия того, с чем мы соприкоснулись? Сегодня мы с Эммой плавали недалеко от рыболовецких суден, и вдруг заметили, что в одной из сеток запуталась черепаха. Поплыли к ней, стали распутывать и освободили её. Раз Господь позволил нам сделать это доброе дело и подпустил так близко к себе, в образе этой черепахи, которой мы помогли, значит Он благосклонен к нам. Этот момент, когда мы освобождали черепаху, напомнил мне снова о том, как мы тоже освободились от скованности и стереотипов и, вырвавшись из сетей будничной жизни, почувствовали себя свободными. Разве вернётся черепаха к сетям, которые сковывали её движения? Нет, она уплывает от нас всё дальше и дальше. Мы тоже, освободившись, должны плыть вперёд, больше не цепляясь за привычные, но губительные сети обычной жизни. Только Клео с нами не было. Хотя, может быть у неё другой путь понимания. День четвёртый Мы снова вместе. Клео призналась, что запуталась и попросила нас о помощи и поддержке. Мы долго беседовали и к концу беседы мы обоюдно решили, что нужно вновь отправится на остров. Там всё повторилось. Пока мы с Клео добирались до лодки, Эмма ещё некоторое время плавала и ныряла и потом показала нам, что нашла медальон, где-то на дне пруда. Странно, но он даже не потемнел от воды. Может его обронил кто-то недавно? Кто ещё может быть на острове? Эмма привыкла быть в центре внимания. У неё есть традиция устраивать вечеринку дома – так называемая пижамная вечеринка. Она говорит, что не хочет нарушать традицию и тем самым вызывать какие-то лишние вопросы и подозрения, но я догадываюсь, что даже если это отчасти и правда, то есть и другая правда – ей нужно это внимание, она его ищет. И ещё она не хочет менять свою жизнь. Хотя, были у меня мысли, что возможно она хочет кого-то ещё посвятить в нашу тайну – и такая неформальная вечеринка – это хороший случай чтобы найти единомышленников. Но мне бы не хотелось, чтобы наш круг полнился другими людьми. Мы и друг с другом ещё толком не научились выстраивать и налаживать отношения, а если повышать процент колеблющихся частиц, таких как например Клео, а тем более не бывших с нами на острове в ту волшебную ночь, доверие между нами может очень сильно ослабнуть. Мне бы этого не хотелось. Но я, хоть и не хотела оставаться на вечеринке, решила, что стоит успокоить и угодить Эмме, поддержать её. Всё-таки, если бы не она, ничего бы и не было. Я бы не начала то, что начала она. В ней есть какая-то трансцендентная уверенность в правильности того, что она делает. И это придаёт силу каждому её действию и слову. И Бог её выделяет как того, за кем идут. Он её выбрал, внушив, что нужно сделать в конкретный момент. И я её очень ценю за то, что она действительно взяла на себя эту ответственность и стала той жёсткой рукой, которая и мне не даёт улетать на небо, и Клео учит стремлению вверх. Это как в советах о новоначальных пишут – видишь летящего на небо – дёрни его за ноги. Это то, что делает по отношению ко мне Эмма. Так что мы хорошо посидели на её вечеринке, пообщались с другими. В целом мне даже больше нравится такой контраст, когда полностью контакты с внешним миром не прерываются – есть с чем сравнивать, и есть любовь к тому драгоценному уединению, которое обретаешь после этих встреч. День пятый. Как можно быть такой не предусмотрительной и такой не дальновидной? Как можно подвергать риску раскрытия тайны, которая не принадлежит тебе лично? Даже при том, что у меня нет такой любопытной и бессовестной сестры как у Клео, а только отец, который даже если бы мой дневник раскрытым лежал на столе, не стал бы его читать, я всё равно пишу свои мысли только для того, чтобы обозреть прошедший день, собраться с мыслями, а потом сжигаю написанное. А вот так описывать всё, что было, и хранить это долгое время, и оставлять это фактически в свободном доступе для чужих глаз – это или крайняя глупость или крайняя неопытность. Надеюсь всё-таки, что второе. Иначе ей и вообще нельзя было бы верить. Благо, что детям никто не поверил, когда они стали тыкать в нас пальцами. А всё потому, что у окружающих нас взрослых глаз замылен стереотипами. Они считают, что если люди действительно к чему-то такому причастны, то он неизбежно уроды, социально-опасные личности, отбросы общества. Конечно они не поверили детям, если видят, что наше поведение совершенно не соответствует их стереотипу о таком явлении. И хорошо. Чем меньше понимания со стороны других людей, тем крепче и надёжнее наша тайна. Однако подобную халатность, какую допустила Клео – не приемлема. Эмма ей это внятно объяснила и Клео с пониманием приняла положенное наказание. И я верю ей, что она не хотела чтобы так вышло. Она приняла наказание, и она снова с нами. День шестой Порой Эмма рассуждает так, что мне с этим сложно согласится. Вернее она не рассуждает, она требует. Я понимаю, что у неё есть какая-то своя логика, но должна ли я слушаться её как Бога? Что если и она ошибается? Началось всё с того, что я по указанию Эммы осталась с её братом, следила за ним на берегу. Он стал показывать, как он плавает, не слушал меня, когда я просила вернуться на берег, и вдруг стал тонуть. Я бросилась ему на помощь, и пока плыла к нему, очень горячо молилась, чтобы Господь дал мне силы его спасти. Всё закончилось хорошо, он конечно наглотался воды, но в целом отделался лёгким испугом. Однако теперь он считает меня своей спасительницей и до того проникся ко мне тёплыми и благодарными чувствами, что считает, что любит меня и хочет, чтобы я была его девушкой. При этом Эмма считает, что я должна ему подыграть, пообщаться с ним, и, якобы, скоро у него пройдёт эта особенная теплота и всё снова станет по-прежнему. Однако я не понимаю, как такое поддержание иллюзии может быть правильным? Разве правильно обманывать его? Разве правильно лгать и ему и себе, и стараться проявлять к нему те чувства, которых у меня нет? О чём я могу с ним говорить, когда он приходит ко мне побыть наедине? Хочет ли Эмма, чтобы я ему рассказала то, о чём действительно думаю? А ведь все мои мысли только о той новой жизни, которая теперь нам открыта. Я думаю только о Боге, о том, что с нами произошло. И мне совсем не хочется поддерживать в Элиоте туман влюблённости в меня, когда моей заслуги нет в его спасении. Только данной мне Богом силой я сумела это сделать, и только потому, что сам Бог захотел этого, но Элиот этого не понимает. Я пробовала ему сказать как есть, что меня не надо считать спасительницей и благодетельницей, но он как в розовых очках на меня смотрит и отказывается их снимать. И где логика в том, что Эмма, которая знает, в чём состоит настоящая правда, поддерживает эту иллюзию в своём брате? Разве Бог поощряет ложь и прелесть? Разве не нужно ему объяснить хотя бы в доступных ему понятиях, что лучше оставить эту идею о влюблённости и отношениях? Неужели только мне очевидна абсурдность ситуации? Может я уже излишне разгорячилась и наговорила ему лишнего... в общем, в конце концов всё вышло из-под контроля, и думаю, что это может быть и Божий промысел, посредством которого Он нам показывает, что мы действительно ошиблись в этот раз, и нужно было пресечь такое поведение. Ребёнок сбежал, прятался по каким-то своим тайным местам, в результате я его сумела отыскать, так как вспомнила, как он откровенничал со мной, где ему нравится бывать. В заключение истории наказали и его и меня. Его - дома, меня – в нашем доме, то есть на острове Мако. Я не считаю, что вина была только на мне. Эмма тоже была виновата в том, что вообще оставила брата на моё попечение, зная, что я с детьми не очень-то лажу. Хотя, я подумывала, что может потому она это и сделала, чтобы преподать мне новый опыт, а если бы что-то пошло не так – то и смирить, показав, насколько я ещё далека от совершенства. При этом она рисковала даже своим братом ради того, чтобы меня научить. Однако я уверенна, что в отношении жизни брата она всецело доверяет Богу и знает, что с ним не случится ничего того, что не должно случиться. В любом случае, наказание я приняла, так как не вижу необходимости ей перечить. Перед Богом я не лукавила, и Он рассудит. А проявить моё послушание Эмме – это моя обязанность перед нашим маленьким кружком. День седьмой. Сегодня Бог опять показал нам на Эмму, как на Свою избранницу среди нас. В её семье был праздник, было много гостей, и вдруг, в разгар праздника, у Эммы открылся дар пророчества. Из-за лирического настроения не все обратили внимание на то, что Эмма не совсем в себе, но вскоре то, что она говорила стало действительно обращать на себя внимание и часто задевать людей. Она обличала и приказывала, но, самое главное, она в любой момент могла раскрыть нашу тайну. Хотел ли этого Бог?... Сложно сказать. Всё-таки, раз Он нам позволил удержать Эмму от этого поступка и скрыть её на эту ночь вдали ото всех, значит это была и Его воля. Может быть это была проверка нашего самосознания, готовы ли мы защищать то, во что верим от посторонних глаз и от осуждения. Надеюсь, мы её выдержали, и Господь нас не оставит. Утром Эмма снова стала собой и вечером мы втроём отправились на Мако, потому что после всего пережитого нам хотелось побыть наедине друг с другом. День восьмой Не знаю, можно ли верить Льюису. Он говорит, что пытается нас понять, проникнуться тем, что нас с девочками единит, но при этом он не один из нас. Как в любой общности взглядов – есть те, кто действительно разделяет те или иные идеи, а есть сочувствующие. Так вот Льюис – как раз сочувствующий, но это даёт ему право в какой-то момент пойти и против нас, так как это не его мир, это только мир, которому он разрешает быть в своём метафизическом восприятии, но не тот мир, который бы он в полной мере считал своим. Не знаю как девочки, но для меня нет жизни вне этого мира, в котором мы теперь. Понимают ли и Эмма с Клео ту опасность, которую несёт для нас общение с Льюисом, наши откровения с ним? На этой неделе он предпринял очень рискованный шаг. Он непозволительно сблизился с одним психологом из университета, и много расспрашивал его о тех духовных практиках, о которых рассказывали ему мы. Я могу поверить, что он не желал нам зла, но это совершенно не отрицает того, что он подверг нас опасности. Неужели он не понимает, что люди ищут сенсаций? Три девочки с таким образом жизни как у нас, с нашими взглядами и видением мира – не сенсация ли для этого мира, который сплошь погряз в грехе и невежестве? Если о нас узнают, нас бросят на растерзание толпе, как львам на арене, только вместо арены будет площадь газетных страниц и телевизионное пространство. Или же сделают нас объектом исследований. И я даже не знаю, что лучше – быть сразу загрызенной и оплёванной или поддаваться ежедневным пыткам погружения холодных рук науки в то, что свято и непорочно? День девятый Правильно говорят, что все грехи связаны. Сегодня я попалась на одну уловку и не заметила даже как дошла даже до человекоубийства. Благо Эмма была рядом и остановила меня. Этот случай очень явственно показал мне, насколько я подвержена ещё действию настроения и способна забыться. В общем началось с того, что я возгордилась, что сумела проявить дружескую любовь к Клео. У неё умерла рыбка. И хоть мне сложно понять такую сильную привязанность к созданию, которого Бог не счёл нужным наделить вечной жизнью, а значит и нам указывает, что это часть тленного мира, к которому не стоит прилепляться, однако я решила по учению Христа проявить любовь и сделать Клео приятное. Я поймала ей красивую рыбку, и она меня долго благодарила, и потому, что рыбка ей понравилась, и потому, что поняла искренность моего поступка. Однако я позволила гордости войти в моё сердце, а она, будучи пущенная, позвала «гостей», в тот же день я попалась на грех сребролюбия, даже не заметив это, - нашла новую работу и, не задумавшись толком, на кого работаю, увлеклась возможностью радовать подруг подарками, да и саму себя стала баловать. Мне казалось, что я поступаю угодно Богу, щедро раздавая приобретённое, но эти мысли были очередным симптомом гордости, которую я вначале не распознала и позволила ей собой руководить. В результате открылось, что моя работа на самом деле нарушает закон. Мне было досадно это признавать, но Эмма была права – я была дурой, которую дьявол обвёл вокруг пальца, как не смыслящую. Однако хоть я уже престала находится в эйфории от собственной мнимой святости, проявляющейся в любви и щедрости, гордость ещё не оставила меня, она продолжала мной руководить всё время прикрываясь праведными объяснениями моих поступков. Мы с девочками решили обличить действия правонарушителей и по возможности их проучить, чтобы показать, что они не хозяева жизни, которым можно делать всё, что угодно. Но если девочки делали это только потому, что считали это правильным, то во мне всё продолжала действовать гордыня, и в самом конце я настолько стала одержима злобой, жаждой мести и гневом (как мне казалось, «праведным»), что чуть не убила человека. Эмма была рядом и сумела меня остановить. После мы конечно обо всём об этом поговорили и, разобрав ситуацию, Эмма решила, что наказание я должна принять именно от Клео, поскольку с моего мнения о себе именно в отношениях с Клео у меня началось действие этого греха. Я согласилась с этим решением. Может быть именно потому так легко я впустила гордость в своё сердце в этой ситуации, что я и так часто превозношусь над Клео, считая её наиболее слабой духовно среди нас. Думаю, принять наказание именно от неё было действительно целительно для моей души, так как смирило меня значительно больше, чем если бы по обычаю это была бы Эмма, авторитет которой я и так принимаю. День десятый. Теперь я решила больше бывать наедине с собой и молиться. Начало нашего духовного роста в условиях нового миропонимания было для меня периодом похожим на сказку и волшебство. Меня как на крыльях носило сознание того, что теперь мы знаем нечто, что навсегда изменило нашу жизнь. Однако события последнего времени указали мне на то, что я излишне увлеклась этой лучезарностью, забыв о том, что душа, стремящаяся к Богу, нуждается в том, чтобы её взращивали, а не только радовались самому факту её существования. Поэтому всё больше времени я стала проводить на Мако, в молитве и посте. Здесь мне лучше всего настроиться на молитву, так как именно здесь всё открылось и началось. И сегодня я чуть приуныла, подумав, что какой мол смысл сидеть одной на острове, только молиться, самой себе (тут наверное богохульство, но я действительно так подумала), а там, в городе, общаясь с другими людьми, я могу проповедовать (не словом, конечно, не раскрывая тайну, но делами и жизнерадостностью вещать о правде) готовя, возможно, избранных, к принятию истины. И только я это подумала, вдруг услышала крик. В воде тонул человек. Но не просто тонул, его окружили акулы. Когда я подплыла ближе, я увидела, что это Зейн. Мне было страшно, но я понимала, что если я ему не помогу, он действительно может погибнуть, и я вспомнила истории о том, когда святые могли приказывать диким животным, и те им повиновались, но тут же вспомнила и о том, что если я буду считать себя достойной такого дара, то Господь за гордость лишит меня Своей благодати, и поэтому старалась просто довериться Богу, ни с кем себя не сравнивая, никак себя не оправдывая, а только довериться – хочет ли Бог, чтобы я и Зейн остались живы, или решит распорядиться нашими жизнями иначе. Я не знала сначала что делать, а потом сообразила, что можно попробовать наоборот потащить Зейна вниз. Я нырнула, схватила его за ноги, и стала как бы топить. Подумали ли акулы, что я тоже считаю его своей добычей, или просто дезориентировались, но когда я отпустила Зейна и подняла голову вверх, я увидела, что акул нет, они уплыли. Я тоже поспешила уплыть и только издалека, из-за скалы, проследила, чтобы с Зейном всё было хорошо. Он был напуган, но вскоре появилась лодка, которой руководил Льюис. Я так и думала, что где-то неподалёку должен быть кто-то, кто его сюда привёз. Он его забрал и они отправились наверное домой, а я осталась ещё на Мако, поблагодарить Бога за то, что ответил на мою молитву и указал мне, что доброе дело Бог мне укажет и найдёт, где бы я не находилась. Потом я узнала, что Льюис стал смеяться над Зейном, якобы тот испугался на ровном месте. Конечно: он приплыл позже и не видел поблизости акул, да и кто бы поверил, что напавшие акулы решили просто себе уплыть и расхотели заканчивать начатое. Мне было жалко Зейна, но и раскрывать то, что произошло я не хотела, да и, тем более, скорее всего подумали бы, что я просто из жалости за него вступаюсь. Когда был удобный момент, я подошла его утешить. Я видела, что ему действительно очень обидно, что над ним смеются совершенно не справедливо при том, что он чудом избежал неминуемого. Я ободрила его, и мне стало очень тепло на душе, когда он принял моё участие и улыбнулся. Самое главное не возгордиться снова. Одиннадцатый день. Есть мнение, что наука и религия противопоставляются одна другой, и это мнение безусловно ошибочно. Так как именно любовь к Богу сподвигает нас на любовь и интерес к миру, Им созданному. И известно, что Бог может быть познаваем именно из рассматривания Его творений. Однако всему есть разумная грань. Мы можем изучать мир животных, но собственное домашнее животное ради эксперимента мы никогда не станем подвергать анатомическим опытам. И эти необузданные порывы Льюиса познать дары, данные нам Богом – это бестактность по отношению к святому. Вот откуда зло в науке – неудержимость, страсть познания, которая становится пороком – безумное стремление всё препарировать и разложить по колбочкам. Просьбы Льюиса возмутительны. Все эти его исследования волос, слюны, кожи... Неужели он не понимает, что он именно потому и не продвигается вперёд в своих исследованиях, что не той дорогой идёт. Церковь можно познать только изнутри, будучи её членом. Он же хочет определить содержимое книги, подробнейшим образом исследуя только её внешний вид, не читая при этом ни буквы. Не удивлюсь, если в скором времени он захочет взвешивать нас, сравнивая наш вес между обычным состоянием, тем, когда мы пребываем в молитве, и состоянием после покаянных мероприятий, чтобы определить вес души в разные периоды нашей духовной жизни. У Эммы тоже сейчас период испытаний. Она старается поступать правильно, я это вижу, но напоминаю ей, что она тоже может согрешить, и то, что она обижается в ответ на мои замечания иной раз доказывает, что она и сама чувствует опасность ситуации. Она говорит, что помогает Байрону исключительно из чувства долга, а я вижу, что в этом жесте есть и соблазнительная для неё сторона, могущая увести в блудные желания. Ходить над пропастью не страшно – мы всё время ходим по канату над пропастью страстей. Но страшно ходить над пропастью и не отдавать себе отчёта, что под тобой пропасть. Однако я вижу, что Господь её смиряет, - она проживает эту ситуацию и делает общие выводы, касательно всей своей жизни. Даже спросила сегодня, бывает ли её поведение тиранично по отношению к нам. И это важные вопросы в её положении. Так как ей Господь позволяет нас вести к Себе, и важно, чтобы она не подменяла личность Бога своей личностью. Двенадцатый день Сегодня мы на собственном опыте узнали, что значит впасть в прелесть. Когда читаешь об этом, то примеряя на себя можешь находить знакомые черты с некоторыми своими состояниями, когда какая-то горделивая мысль начинает шептать, якобы ты уже чего-то достиг, поступаешь богоугодно, живёшь правильно... Но настоящее, то, что зовётся прелестью – это куда более серьёзное и опасное состояние души, чем подобные эпизодические мысли. Это уже не мысль, это сила, именно демоническая, которая влечёт, причём она влечёт не только самого человека, но через него воздействует и на других, так же обольстительно и опасно. Произошло это с Клео. В этом была определённо моя вина. Накануне я на неё излишне надавила, - во время нашего мероприятия на Мако она сказала, что больше не может терпеть, а я стремилась ей доказать, что она способна на большее, чем думает о себе. Она чуть не потеряла сознание, но выдержала. И, видимо, в тот момент, когда она была на пределе возможностей, что-то будто перемкнуло в ней, и из предельно смиренного человека она видимо возгордилась тем, что может больше, чем предполагает. А причиной тому – моя напористость. Причём Эмма меня сдерживала, но я подумала, что стоит укрепить её веру в себя и в Бога, а в результате получилось наоборот. Будучи ещё духовно слабой, она, как новичок при беге, вместо того, чтобы натренировать мышцы, порвала связки. На следующий день она вела себя как обычно, но вдруг вокруг неё стали собираться люди. Она проповедовала, но не именем Бога, а своим именем. Мы с Эммой сначала не поняли серьёзности ситуации, пробовали просто её уговорить, объяснить, что стоит быть осторожнее, да и риск выдать нашу тайну стал слишком велик. Она сначала с нами согласилась, во всяком случае так нам показалось, но потом мы услышали, что она позвонила на радио, и стала проповедовать через радиоэфир. Нам не малых усилий стоило её останавливать. Её желание было неудержимо, особенно потому, что она теперь верила в себя непоколебимо. События прошлого дня внушили ей веру в себя, но в неопытном сердце Клео эта вера исказилась в гордыню. Она даже отвечала нам на наши заверения остановится предположением, что мы ей завидуем. Объяснить ей что-то было просто невозможно. Она была всецело во власти своего обольщения. Это было действительно страшно. И ещё более страшно то, что за ней шли люди. Насколько страшнее грех, когда он приводит к гибели не только одного, соблазнившегося, но обрекает на вечные муки множество и множество людей. Должно прийти соблазнам, но горе тому человеку, через которого они придут. Но, Господь хранит каждую душу, и смилостивился и над Клео и над теми, кого она очаровала. Возгордившись не в меру, она сама стала своими действиями пугать и отталкивать людей, те, кто её слушал, стали уходить от неё. Увидев, что больше не имеет той силы убеждения, как в начале, она поняла, что всё это было наваждением, и раскаялась в своём помрачении. Этот случай научил и её и меня – её – тому, что она действительно способна на многое, но прежде чем устремляться ввысь, нужно освоить азы, а меня тому, что нельзя необдуманно давить на того, кто слабее тебя, руководясь пусть даже самыми лучшими побуждениями. У каждого свой путь, и каждому Господь в своё время готов открыть всю полноту своей силы и любви, главное чтобы человек сам этого желал и был готов это принять с подобающим Божьему чаду смирением.