Государственные нужды

Большая зеленоватая муха ползёт по подоконнику. Дику хочется наклониться, протянуть руку и спугнуть, смотреть, как муха летит с протяжным жужжанием, как опускается между взбитых прядей парика какого-нибудь достойного вельможи. Шкодливое, детское желание, но о чём ещё думать, когда ликтор торопливо и монотонно зачитывает доклад об урожае зерновых в Южной Эпинэ, и слова катятся, как камушки, не задерживаясь в уме. Тяжёлые створки окон приоткрыты, в зал пробивается слабый ветерок, шелестит бумагами, ерошит волосы у Дика на лбу — но облегчения не приносит: снаружи так же жарко, как и здесь. Дик поводит плечами, чувствуя, как к спине под плотной тканью колета липнет рубаха. Достаёт платок, осторожно дотрагивается до лба. Разрубленный Змей, он даже не обязан здесь быть! Вчера они с Рокэ уснули поздно, вместе, а сегодня Рокэ, должно быть, встал с левой ноги, раз ему пришла в голову причуда тащить Дика с собой на королевский совет. Чуть повернув голову, Дик сердито косится на Рокэ. На белом лбу поблескивают бусинки пота, к щекам слегка прилила краска, но по расслабленной позе, по безмятежному спокойствию лица ничуть не скажешь, что жар и духота доставляют Рокэ хоть малейшее неудобство. Дик рассеянно скользит взглядом по лицам вельмож, сдерживая злорадство: Килеан-ур-Ломбах, и всегда-то напоминающий снулую рыбину, сейчас выглядит так, будто готов сорвать с собственной головы парик и начать им обмахиваться. Иорам Ариго, напротив, побледнел, неестественно откинулся на спинку скамьи, пытаясь сдвинуться ближе к окну. И эр Август тоже бледен. Эр Август… На секунду под рёбрами колет знакомой болезненной тревогой, и она тут же сменяется злостью, тяжёлой горячей волной подкатывающей к горлу. «Ты одно лицо с Эгмонтом, только волосы темнее». У кого узнаешь теперь, как же всё-таки было с отцом, сам ли он решился на восстание или его, как Дика, медленно и аккуратно подталкивал к краю эр Август? Фалангу указательного пальца сдавливает, Дик будто наяву ощущает тяжесть кольца с красным камнем. Если бы Дик тогда не спросил эра Рокэ о дуэли с отцом, если бы не решился заговорить о списке кардинала… Кардиналу тоже жара будто бы нипочём. Опустил веки, будто старая дремлющая сова — в любой момент готовая сорваться с места, скогтить зазевавшегося зверька. Кардиналу Дик не пожелает добра, он враг, но враг явный, а эр Август… Дик сжимает пальцы, пытаясь избавиться от неисчезающей тяжести, и сустав громко, отчётливо хрустит. Несколько человек беспокойно поворачивают головы, Килеан морщится. Рокэ тоже смотрит на Дика, но без упрёка, словно бы с сочувствием. Ага, хорошо вам сочувствовать, монсеньор, думает Дик в ответ. Дремали бы здесь в одиночку, вам по должности положено. В синих глазах на мгновение вспыхивают искры веселья, и Рокэ вновь переводит на ликтора невозмутимый взгляд. У трона слабый шорох, кто-то передаёт королеве кубок с водой. Дик хмурится. Вывести бы отсюда Катари, ей же может стать дурно, щёки так раскраснелись, и грудь под корсажем вздымается тяжело, с усилием… Как тогда, в аббатстве, когда она ловила губами воду из лейки, задыхаясь, и никак не могла сделать глоток. Неужели и сейчас — то же притворство? Ногти Дика вжимаются в ладони. В аббатстве Катари говорила не своими словами, это он, эр Август, ей подсказывал, заставлял её, это его бесстыжие выдумки… «Однажды он взял меня на рабочем столе кансилльера, даже не отцепив шпаги. Когда вошел эр Август, я с задранной юбкой лежала на бумагах…» Тихий, чистый, срывающийся голос. И белая шея, беззащитный треугольник родинок под пальцами Ворона, длинными, изящными, жадными. «Кансилльер попытался закрыть дверь, совсем как ты… Алва остановил его и принялся обсуждать потребности своей армии. Он просил восемь тысяч на сапоги для горных стрелков…» Зачем, Катари, ради Создателя, зачем? Дику хочется поскрести лоб, вжаться в него ногтями. Позвоночник прошивает горячей иглой, в паху постыдно тяжелеет. Дик ёрзает на скамье — наверное, тот стол у эра Августа в кабинете такой же твёрдый, и его край так же впивался бы под ягодицы. Стол, на котором ничего не произошло… а если бы Рокэ захотел? Взял бы его, Дика, прямо там, среди бумаг канцелярии, рискуя, что вот-вот кто-нибудь войдёт: секретарь, эр Август, а то и сама королева? Дик долго, рвано выдыхает, медленно сводит ноги, сжимает бёдра. В паху пульсирует горячо, тяжело. Наверное, надо опустить руку, прикрыть… Дик немного сдвигается на скамье — так Рокэ мог бы притянуть его ближе к краю стола, надавить ладонью на колено, заставляя раздвинуть ноги, и втолкнуть между ними бедро, потереться грубо и настойчиво. Рокэ подхватил бы его под зад, стаскивая штаны, оставил бы их у лодыжек, не давая толком двинуться. Ладони у него были бы прохладные, от них по коже бежали бы мурашки и волоски вставали бы. Дик твердил бы, сгорая от стыда, заполошно, беспомощно, горячо: эр Рокэ, не надо, пожалуйста, сюда войдут, увидят, нет, прошу вас… Рокэ не отвечал бы — зацеловывал, кусал шею Дика, прижимая его запястья к гладкой столешнице, и Дик тёрся бы пахом о его бедро, постанывая сквозь зубы, размазывая влагу по бархату штанов своего эра. Рокэ опрокинул бы его спиной, заставил развести колени шире, приподнять ягодицы — и между ними мазнули бы скользкие пальцы, трогая, лаская вход, неотвратимо проникая внутрь. Рокэ растягивал бы его быстро, грубовато, а потом плеснул бы ещё смазки и — Закатные Твари, а смазку-то откуда… а, не важно — растёр бы наскоро по стволу и толкнулся. Дик бы охнул, выругался, дрожа, пытаясь привыкнуть — Рокэ имел бы его быстро, резко, глубоко, и это было бы так сладко, грязно, развратно, мучительно-хорошо, стол скрипел бы, покачиваясь, и в заднице влажно хлюпало бы при каждом толчке, и Дик вскрикивал бы, не в силах сдержаться; ладонь Рокэ накрыла бы его рот, пытаясь заглушить, и он целовал бы её, втягивал холмики под пальцами, вылизывал нежную кожу между ними, прикусывал, да, ещё, вот так, Рокэ, Ро-о-кэ, пожалуйста, сильнее, и дверь распахивается, эр Август смотрит через плечо Рокэ растерянно, потрясённо, с отвращением, бледные губы двигаются, он что-то пытается сказать, а Рокэ хрипло смеётся, вколачиваясь в Дика, и звонко шлёпает его по выставленному заду, и Дик кричит, бьётся в судороге удовольствия, цепляясь за плечи Рокэ, и… — Юноша, вы уснули, или с вами случился летаргический припадок? Дик вздрагивая, моргает, не без труда фокусируя взгляд. Рокэ глядит на него, иронически прищурившись, слегка наклонившись к нему. Слабый запах морисских благовоний щекочет Дику ноздри.  — Извините, монсеньор, — бормочет Дик, сглатывает сухим горлом, — я задумался. — О положении дел в южных провинциях, надо полагать, — так же тихо и насмешливо роняет Рокэ. — Вы в порядке? У вас щёки красные, как Закат. Помочь вам выйти на воздух? — Нет, я… — Дик осекается, кровь лихорадочно стучит в висках. Разрубленный Змей, доклад вот-вот дочитают, надо успокоиться, прийти в себя. Хвала всем святым, сегодня он надел просторные штаны, вряд ли что-то будет заметно — но всё-таки придётся идти рядом с Рокэ через весь зал, на глазах у всех… — Всё в порядке, монсеньор. — Рад слышать, — синие глаза задумчиво прищуриваются. — Юноша, вам, полагаю, известно, что после окончания доклада состоится малый приём у Её Величества? Дик сглатывает. В голове мутно, душно, в паху пульсирует тяжело, сладко и всё никак не утихнет. — Прикажете сопровождать вас, монсеньор? — Напротив, — тонкие губы слегка кривятся, — предлагаю после окончания доклада немедленно отправиться домой. Если, конечно, вы не предпочитаете остаться и скрасить своим присутствием общество придворных ызаргов. — Домой, — выдыхает Дик с облегчением, даже не успев подумать. Синие глаза искрятся, они, конечно, всё замечают, и Рокэ всё понимает, и как же хорошо видеть его улыбку — едва заметную, поддразнивающую и ободряющую. — Вы сказали, а я услышал, — невозмутимо произносит он и вновь поворачивается к чтецу. Дик расслабленно откидывается на спинку скамьи, в который раз оглядывая зал, и встречается с острым, проницательным взглядом усталых глаз кансилльера. Ошибки быть не может, эр Август смотрит ему в лицо — должно быть, с укором, с сожалением о легковерии Дика, о том, что он так легко отвернулся от Людей Чести, от дела Великой Талигойи, поддавшись навету Ворона… Дик думает о прохладной твёрдой крышке стола и широко улыбается в ответ.