Детство

Дело было то в начале лета. Солнышко уже начало припекать, а первый загар уже просматривался на коже, смешно оставляя белые полоски от шлеек майки. Мой путь вел в густые заросли сорняков, где легко можно было потеряться. Корчи молодой, но такой колючей акации уже достигали человеческого роста, крапива тоже тянулась к солнцу, вытянувшись может выше метра, небольшой, но такой жгучий сорняк заставлял ноги нестерпимо чесаться. И все из-за слизней! Очень люблю этих крохотных ползучих существ. Так приятно и щекотно ощущать их скользкое передвижение по коже. Но к сожалению, днем ​​их трудно отыскать, любят слизни прятаться от солнца под камнями, ветками, порой даже — опавшей листвой. Гэп! Ой! Больно! В сорняках ничего не видно, так что я не заметила склона и шлепнулась вниз, почувствовав спиной все кочки и зацепив руками крапиву. А здесь прохладнее. Эй, глупая жаба! Зачем ты съела такую ​​хорошую бабочку?! Что она тебе сделала? Сама напросилась! Я почти мгновенно схватила дрянь, и резко оторвала ей голову, потому что красоту портить не надо. Не люблю жаб. Они едят всех насекомых: бабочек, стрекоз, светлячков, жуков носорогов, которых и так днем ​​с огнем не сыщешь, а также улиток и слизней, хотя те и не совсем насекомые. А еще личинок, они же совсем малыши, а дряни лишь бы поесть. А ос и шершней боятся, недотепы. А квакают как! Вечерами уши хочется закрыть, настолько невыносимо это слышать! Ну, все война этой дряни! Говорят, на вкус они не плохи. Поэтому, я решила поймать немного и поджарить на огне, проверить не врут ли люди, потому что здесь, кажется, болотцо небольшое и гадости живет в изобилии. Искорячиваясь, как неизвестное создание, я прыгала по болотцу, отрывая головы лягушкам одна за другой, и вдруг услышала шорох неподалеку. Подойдя поближе, я увидела мальчика, с длинными темными волосами, что с интересом разглядывал желтый цветок обычного одуванчика.  — Привет! — улыбнулась я на все свои девятнадцать зубов. — А что ты здесь делаешь?  — Н-ничего такого. Просто цветы в гербарий собираю, — промямлил он себе под нос.  — И что тогда тебе нужно в этой канаве? Настоящие цветы на лугах! Там маки разные белые, красные, и васильки, и ромашки размером с ладонь, и клевер гигантский, и березка вьется, и даже одуванчики больше, чем здесь!  — Ну… Родители запрещают мне ходить далеко…  — Да, разве это далеко? Шагов пять и мы на лугах. Мне и дальше ходить позволяют. Ну что айда?! Я найду тебе такие цветы, что лучшего гербария в мире будет не сыскать.  — Ех, айда, — выдохнул мальчик. — Подожди! Зачем тебе лягушки без голов?  — А это? — снова улыбнулась я. — Хотела их зажарить на костре и съесть. Говорят: очень вкусно.  — А как ты пламя разведешь?  — Ой, об этом как-то и не подумала. Сгинь, языкастая дрянь! — с этими словами, бросила лягушек на землю, затоптав в самую грязь, и мы поспешили на луга, где гасали весь день, до позднего вечера, собирая цветы и осторожно вкладывая их в старую тетрадь. Нашли заброшенный сад, где наелись вишен и клубники. Солнце уже почти спряталось за горизонтом, когда мальчик спохватился и побежал домой, жалуясь, что получит от родителей взбучку. Я продолжила сидеть под старыми вишнями, вяло наблюдая, как на село спустились сумерки — долгожданная прохлада. Я медленно продвигалась по улочкам, пока не доковыляла до дедового дома, поросшего лозой и заквашенного паничами. С тех пор как у меня родился младший братик, мать вообще потеряла покой, ходит все время грустная, с мешками под глазами, говорит, что ничего не успевает, и что сил нет совсем, за мной не успевает следить. Хотя последнее, как по мне, и не надо. Поэтому посовещавшись со все время работающим отцом отправила меня к дедушке на время. Дедушка у меня легкий, веселый и погулять разрешает, и в карты играть научит, и кричать не будет, как что-нибудь случится. Бабушка — другое дело, все время жалуется, злится, настаивает на выполнении правил, но выглядит на свой возраст прекрасно, даже моложе мамы. Она врач, поэтому днями пропадает на работе, в последнее время я ее редко вижу. Захожу в дом, из зала пахнет вином и не простым, а качественным, высокосортным. Стою и принюхиваясь. Какой же это приятный запах! Дедушка улыбается и предлагает мне попробовать немного. Как от этого отказаться?! Уже собираюсь отгубить немного напитка, как слышу топот из коридора. Это дедов неженатый брат — дядя Тора, так все его зовут.  — Ты совсем с ума сошел, лоза трухлявая! Зачем ты хочешь свою внучку споить?! — ругается дядя и вырывает из моих рук стакан с напитком. — В твоей деревянной голове осталась хоть капля мозгов? Высшие силы! Что за дурак у меня брат?! — повернулся ко мне и ласково сказал: — Пойдем, за мной, ты такая чумазая. — И снова крикнул на брата: — Я с тобой позже разберусь! Он повел меня во двор, в углу которого стоял покосившийся от старости летний душ. Вода там никогда не была нормальной: в жару тебя обдавало как будто кипятком, а прохладным вечером — только что растаявшим льдом.  — Ну, в каком ты болоте лазила? По каким деревьям? — прищурил глаза, спрашивает дядя, пытаясь отмыть с меня засохшую грязь. — Вся в синяках. И где ты такие места находишь?  — Можно скорее, — в ответ раздражаюсь я. — Муравьи уже по коже бегают, вода как ледяная!  — Так не надо было долго гулять, вода до ночи и остыть успевает. Вот держи полотенце, — наконец-то тепло, закутаюсь с головой, и уже вылезать не хочется. Но дядя протягивает старую пижаму, поэтому я неохотно переодеваюсь.  — Пошли, вижу же ты совсем ничего не ела, — я хотела возразить, но живот заворчал быстрее. Да и чего-то очень захотелось теплого супа. Пока я за обе щеки уплетала ужин на кухне, на дедушку излился шквал криков и угроз от брата. Раз не в раз слышались обвинения в лени, глупости, безразличии и некомпетентности. Ответом на то был смех и просьба перекинуться в картишки. На небе уже сияли звезды, ночь полностью вошла в свои права, сверчки пели свою песню, слышалось раздражающие кваканье жаб. А едва смогла доковылять до кровати и сразу погрузилась в удивительный мир грез.