Сойдет

Я знаю точно — растает лед В тиши полночной иволга запоет И рыжею девчонкой, теплою ото сна В озябший мир придет весна (с) Сергей Трофимов, Московская песня.

      В классе пахнет красками.       Кажется, вдохнешь всю эту палитру ароматов, и она с горячим дыханием ворвется на холст, расцветет, расплещется и поднимется обратно в воздух, но, похоже, краска налипает на легкие Лиандры изнутри, как сигаретный смог, мешает дышать, и кисточка, которой она проводит по холсту, скребется о рельеф вхолостую.       Иногда там, на этом холсте, что-то есть. Фигуры с волосатыми линиями, правленые-переправленные, они деформируются в детский корявый домик с трубой с улыбающимся солнышком в углу, в кривенькие палки, из палок составляются мама, папа, Лиандра, и все улыбаются, точь в точь, как солнце. Ну то есть, кривой маниакальной улыбкой, которая вырисовывается перед лицом Лиандры, когда она моргает.       Воспоминания рассеиваются.       Лу лежит перед ней в воздухе, запрокинув голову. Лицо перевернутое, но оттого не менее узнаваемое. Лиандра думает, а что из этого правда? Если бы она умела применять свои силы сноходца, она бы может тоже себе светящиеся глаза сделала. Хотя, светящиеся глаза разве не что-то злодейское?       Лиандра тяжело вздыхает и трет лоб.       — Я так понимаю, ничего не вышло, хе-хе-хе.       — Да, не вышло, — расстроенно бормочет Лиандра, сжимает в пальцах несуществующий посох. — Но… я почти его почувствовала!       — Кого из нас ты пытаешься обмануть?       Лу летает вокруг, как… летающая вокруг Лу, ну.       (Как шайба для аэрохоккея, отбитая смазанно, ударившаяся о стену и почти потерявшая силу).       — Я пытаюсь… я следую твоему совету. Я представляю себе и… ничего не выходит.       Когда Лиандра спросила совета Лу, как ей научиться владеть своей силой (приправив просьбу океаном лести о том, какая Лу сильная, какие крутые штуки она выделывает), Лу сказала ей просто: «Твори». И чтобы Лиандра ни за что на свете не вздумала последовать этому совету, сразу же добавила: «Выблюй все, что есть у тебя внутри, наружу!».       Но первая часть совета все равно показалась Лиандре смутно имеющей смысл, так что она нашла себе поляну в лесу рядом с домиком Ключника, чтобы в случае чего было, куда бежать, и тренировалась несколько часов кряду.       (Прошел всего один час).       Но, когда Лиандра вспоминает о творчестве, это…       — Бесполезно… — Лиандра обессиленно падает на пенек.       И, видимо, она говорит это настолько обреченным тоном, что даже Лу решает ее подбодрить.       …своеобразно.       — И это весь твой боевой настрой? Мда, мисс обреченность, тебя надо в поликлинике показывать, тебя увидят — и сразу решат, что не так уж у них все и плохо. Подумаешь — нога сломанная. У тебя вон воля к жизни… — голос Лу кружит, кружит и ударяет в ухо Лиандры трескучим костровым дымом, — сломана.       Лу хватает ее подмышками и поднимает в воздух, уносит в небо, Лиандра уже даже и не вскрикивает, но, когда она видит мир с высоты птичьего полета, это снова, как в первый раз. Это именно так и есть — дух захватывает и, когда Лиандра задумывается об этом, так оно и оказывается. Твой дух захвачен, пленен пентаграммой призыва к прекрасному…       — Да, теперь мне и правда лучше, — признается Лиандра, улыбка проклевывается на ее лице, как первые ростки сквозь снег весной.       — Да? Странно, — Лу на всякий случай шатает ее из стороны в сторону, имитируя, видимо, турбулентность.       — Эй! Что ты делаешь!? — Лиандра вцепляется в запястье Лу и на секунду оказывается ошеломлена ее костлявостью даже больше, чем риском упасть. Как она свои-то руки держит на весу, что уж говорить о Лиандре?       — Вообще-то я иду сбрасывать тебя с крыши, так что лучше бы ты не теряла суицидальный настрой.       — Что? Я как бы и не… — попутный порыв ветра вселяет в в Лиандру дух бунтарства: — И вообще, не проще ли меня сбросить отсюда?       — Я могу. Хочешь?       — Нет!       Когда они долетают до города, умиротворение, которое дал Лиандре полет, рассеивается, поглощается тревожным смогом.       Жители Дримсити запрокидывают головы и смотрят на них. Лиандра будто оказывается под светом тысячи прожекторов, и он выжигает что-то внутри нее, заставляя поднятую было в приветствии руку опуститься, а улыбку завянуть, затоптанный тяжелыми ботинками росток.       — А почему… — Лиандра даже и не знает, что спрашивать. «Почему они смотрят на нас такими потухшими глазами?» — Почему…       — Не переживай, это они мне. Думают, я тебя похитила и собираюсь съесть, — Лу смеется жестко, а ее слова — будто холостой выстрел, вроде и не навредили, но заставляют сердце запоздало беспокойно забиться.       Они ныряют в прохладу и тень переулка, оставляя позади освещенные светом луны улицы с их потоками людей.       — Я не думала, что… о тебе и вправду думают так плохо, — лопочет все еще дезориентированная Лиандра. — Ну то есть, да, ты бываешь совершенно невыносима…       — Что ты там бормочешь?       Лу опускает ее на загаженный рваными газетами, окурками, бутылками и банками, истекающими разноцветным, липким и вонючим содержимым, асфальт и, не оглядываясь, начинает подниматься по эвакуационной лестнице. Засунув руки в карманы, сгорбившись.       Лиандра оглядывается на дальний конец переулка, за пределами которого снуют люди (и не только), и у нее столько вопросов — столько вопросов! — но сейчас для них не время, поэтому она шумно выдыхает и догоняет Лу, все равно останавливаясь за несколько ступеней от нее, как будто вокруг Лу возведен невидимый барьер, не допускающий дальше.       — Я говорю!.. — с силой начинает Лиандра, но тут же сдувается, опускает взгляд на кеды, под которыми едва заметно прогибаются ржавые металлические прутья; ржавчина ссыпается вниз, к остальной грязи, — ты бываешь невыносима, но побуждения-то у тебя хорошие. Я знаю из сотен фильмов, — рука соскальзывает с перил, притягивается к другой руке, чтобы вместе составить жест, погожий на попытку скастовать фаербол; слова Лиандры воспламеняются, горят, — что за оградой из терновника скрывается трепетное сердце! И…       Мысок Лиандры попадает мимо прутьев и тут же пытается увлечь ее за собой в пропасть между ступенями, но Лиандра так и не падает, вместо этого прослеживая путь от высоких ботинок, удерживающих ее за подмышку, по шнуровке к штанинам, к тельняшке, мимо острых выделяющихся ключиц к горящим пурпуром сильнее [яростнее], чем обычно, глазам.       Лиандра не с первого раза вытаскивает ногу и так и садится на ступенях, загипнотизированная этим взглядом, как змея мелодией флейты.       — Ты пытаешься поддержать меня? Оставь это. Меня это не волнует.       Ветер драматично развевает полы армейского плаща Лу и шарф Лиандры, треплет волосы, задевающие тенями полосы света на асфальте, теснящиеся между прутьев, задерживающих свет показавшийся фиолетовой луны. Лу разворачивается, подошва отрывается от воздуха и приземляется уже на ступеньку без лишних воздушных пространств, и тогда Лиандра выдает:       — Ого…       Она встает, отряхивается (это совершенно бесполезно; кажется, грязь и ржавчина, и лунный свет Дримсити впитались в нее теперь навсегда) и продолжает подъем.       — А я тоже так смогу?       — Тц.       — Это ведь был гипноз, да?       — Тц.       — Я чувствую прилив сил!       — Я здесь не причем, это ты сама такая странная.       И, как это всегда и бывает с ней, за внезапным приливом сил, вызванным мыслями об открывающихся ей перспективах, следует опустошение, отрицательная наполненность, будто весь изумрудный океан, упирающийся в золотые пески, вдруг заволакивается нефтяным пятном, а его волны приносят на берег мертвых рыб.       И вдруг единственной мыслью, остающейся в ее голове, оказывается: «У меня ничего не получится. Так всегда бывает».       И снова она остается внутри, острая игла, дошедшая до сердца, отравляющая кровь; и снова не с кем поделиться.       [Выблюй все, что есть у тебя внутри, наружу!]       Они поднимаются почти до самого верха, и Лу, не церемонясь, просто ударяет дверь ногой, один раз, второй. Части замка ухают куда-то вниз, дверь ударяется о стену изнутри, оставляя проем плотоядно на них глядеть.       — Так крыша же… — пытается Лиандра, указывая наверх.       Но Лу без раздумий шагает вперед, и Лиандра трусит за ней, стараясь держаться ближе, но, как только Лу зажигает шарик света, Лиандра начинает бояться не будущего, не возможного Кошмара, выскакивающего из-за угла, а прошлого.       — Что здесь… произошло? — тихо спрашивает Лиандра.       Комната, которую она видит, можно назвать даже большой. По грязному замусоренному полу разбросаны отвратительные на вид матрасы, в углу свалена едва поддающаяся опознанию сломанная мебель, наполовину черная. Обоев почти нет, они почернели тоже, а кирпичи, которые раньше скрывались под ними, обнажены и закопчены. Пол она предпочитает не разглядывать.       — Хах, это еще самая опрятная комната, взгляни на остальные.       И правда, дальше Лиандре приходится применить все свои навыки, вложенные в ее школьную тройку с двумя плюсами по физкультуре. За мусором буквально не видно пола, приходится идти след в след за Лу, огибая обвалившиеся куски стены, проходить сквозь дыры, из которых они выпали, словно через червоточины. И снова сломанные, сломанные сгоревшие вещи. Что вообще заброшенное здание делает посреди оживленной улицы?       — Слушай, почему бы тебе просто не применить свою силу и не расчистить путь?       Лу оборачивается на нее, чтобы поднять бровь.       — Серьезно? Это здание и так держится на честном слове, мисс гениальность 20**.       Лиандра мгновенно устыжается, но уже через два шага ей приходит в голову, что ту Лу, которую она знает, это не остановило бы; Лиандра благоразумно решает ничего не говорить.       — И все же, — они доходят до лестницы и начинают спускаться. — Что здесь произошло? Ты знаешь?       Лу пожимает плечами.       — А ты как думаешь?       — Пожар.       — Ага. Но… как бы сказать. Однажды на город было совершено, ммм, нападение, сюда согнали всех Кошмаров, которых только смогли, и подожгли дом. С тех пор это что-то вроде ночлежки. Временами вешают замок, и ненадолго становится тихо.       (В этой истории так много дыр, что Лиандра их попросту не видит. Она впечатлена самой длинной историей, рассказанной ей Лу).       — А почему мы спускаемся? — Лиандра решает попытать удачу. — Только что же поднимались.       — Снаружи входы завалены, тот — единственный, малявка. А нам нужно в катакомбы под городом.       — Под городом есть катакомбы? Ого! Никогда в них не была. А зачем?       Спустившись в самый низ, они снова начинают петлять по коридорам.       — Ты задаешь слишком много вопросов, ты в курсе? — Лу переходит на нарочито усталый и раздраженный тон.       — Мои учителя говорят, что лучше задать вопросы, чем постесняться, не задать, и потом остаться в дураках.       — Ого, учителя. И в каком же ты классе, в шестом?       — Я учусь в колледже! И учителя говорят так про предстоящую курсовую работу!       Лу мычит что-то нечленораздельное.       — Я учусь в…       — Ага, — прерывает ее Лу, пригибая голову, чтобы не удариться о притолоку крайне низкого дверного проема. — А вот и катакомбы, которые ты так хотела увидеть.       Лиандра на секунду отвлекается и смотрит на подсвеченные фиолетовым скучный ровный пол, ровные стены, самой обычной перспективой уходящие в темноту и скрывающиеся в ней.       — Кажется… мы уже были в подобном месте. Точно! Когда спасали Фелицию.       Лу ничего не отвечает. Лиандра традиционно идет в нескольких шагах от нее.       — Ну… ладно, — эти слова едва слышны даже для самой Лиандры.       Они идут и идут, и идут, и Лиандра понимает для себя кое-что особенно четко — одна она отсюда не выберется. Все эти повороты слишком сложные и как будто бы бессистемные, как вообще ориентироваться среди этих одинаковых коридоров? Если Лу сейчас бросит ее, она так и останется здесь навсегда, потому что точек сохранения не предусмотрено. Она будет просыпаться здесь бесконечно и бродить, пока не сойдет с ума. Видимо, это и есть ее судьба. Неудачницы, у которой ничего не получается.       С досады она пинает попавшийся под ногу камень, он попадает прямо под ноги Лу, и она чуть не падает.       — Эй! Ты чего кидаешься?! — Лу оборачивается на нее, готовая рвать и метать, но быстро меняется в лице. — Э-эй, ты… — слезы Лиандры отмечают камень потемневшими пятнами. — Тц. Перебор, значит.       Лу закидывает руку Лиандры на себя, и быстро преодолевает с ней в полете оставшиеся коридоры и лестницу вверх, аккуратно сгружает на крышу и отходит, поворачиваясь спиной.       Лиандра сидит на крыше, обняв колени, по ее щекам стекают слезы, но она не издает ни звука.       Проходит время. Может быть, та самая вечность, в которой так боялась застрять Лиандра, но она проходит, как и все, и Лиандра, утирая рукавами последние следы слез, говорит:       — Спасибо, — за то, что не смотрела.       И шмыгает носом.       Лу молчит и все еще стоит там, в нескольких шагах впереди, силуэтом на фоне [вечного] заката.       — Я даже и не знаю, чего это я… прости. Глупо вышло, совсем глупо. Глупая я… Бесполезная.       — Аргх… — Лу стискивает пальцами собравшийся морщинами лоб, глубоко зажмуривается, полуоборачиваясь к Лиандре. — Ненавижу.       — Что?       — Ненавижу, когда люди так говорят, — теперь Лу поворачивается к ней целиком, возвышается. Большая черная тень, среди которой горят только два пурпурных уголька. — Когда сидят, ничего не делают и просто ноют. Жалкие.       Ее слова жестокие и, наверное, должны что-то в Лиандре разжечь, но гореть в ней сейчас нечему.       — Да, я такая… — тихо признает Лиандра.       — Тц.       Они молчат некоторое время.       — Я думала… я была так рада, когда попала сюда, — вдруг признается Лиандра. — Я думала — вот он, наконец-то. Мир, в котором я могу делать все, что хочу. А потом оказалось, ха-ха… оказалось, что я хочу этого недостаточно, раз не могу научиться управлять своими силами? Такая вот я неудачница. Ты все правильно сказала, — Лиандра снова шмыгает носом. — В детстве я мечтала стать принцессой-Не… не смейся… — тут же просит Лиандра, потому что это важно. Лу не смеется. — Мечтала о балах и красивых платьях, и… и принцах, — Лиандра едва заметно краснеет. — Они бы могли даже ничего мне не дарить, просто смотреть на меня восхищенными глазами и любить просто так. Просто потому, что я есть. Разве любовь не дороже любых драгоценностей? Когда я рисовала, я чувствовала себя живой, хотя ни капли этого не умела… — Лиандра теребит перчатку. — А потом… а по… том. Я не смогла любить этого просто так. Как не стала принцессой.       …Для Лиандры творчество это…       …стертая ластиком до дыр бумага, потому что это не то…       …идеально заточенные карандаши, сложенные по возрастанию длины в ряд кисточки и все еще чистый лист…       …погоня за вдохновением…       …побег от вдохновения…       …вера в то, что где-то там, в будущем, есть ее лучшая жизнь…       …отсутствие веры в себя.       — Ну так, — вырывает ее из пучины голос Лу. Лиандра поднимает глаза. Лу сидит перед ней на корточках и выглядит очень недовольной и… да нет же, нет. Лиандра трет глаза, пытаясь избавиться от последних сбивающих ее с толку слезинок. […смущенной]. — Ты все еще можешь ей стать. Надень платье. Ворвись на бал.       — Тебе поэтому нельзя к тому сэру?       — А?       — Тоже пыталась стать принцессой, ворвавшись на его бал? — картинка Лу в платье настолько поднимает настроение Лиандре, что на ее лице даже появляется слабая улыбка.       — Типа того, — Лу ухмыляется и встает, отступает к краю крыши, так и идя задом наперед. Как всегда, оставляя таинственность висеть в воздухе.       — Не расскажешь? — Лиандра тоже поднимается, впрочем, чуть не заваливаясь из-за затекших ног. — Ой.       — Когда встанешь на ноги, — Лу скептически оглядывает ее. — В том, чтобы быть сноходцем.       — Ох.       — Ну и что за кислая мина? Я могла бы поставить условием быть со мной наравне, так что тебе еще повезло. Признай, нельзя быть равной богу.       Лиандра только улыбается и думает: «Отвертится ведь». Но все равно идет вперед и встает рядом с Лу у края крыши смотреть на закат.       — Ну что, полегчало?       — Да.       — Сойдет.       И Лу сбрасывает ее с крыши.