Каждодневье

Когда мне больно было и плохо, ты спасал меня, герой

I

Дважды в неделю они с Дайчи ужинали вместе. Иногда чаще, но реже — никогда. Они обязательно находили пару свободных вечеров, чтобы провести их вместе, несмотря на загруженность и усталость. Бывало, ужин превращался в полночную трапезу, но никто в общем-то и не возражал. Если к готовке Сугавара обычно относился спокойно, то к покупке продуктов подходил основательно и с большим вниманием. Пусть и порядочно уставший после работы, он обычно сам шёл за покупками, долго выбирал те, что получше, обменивался любезностями с продавщицей овощей, вежливо кивал хозяину любимой рыбной лавки, знал, где купить хорошее мясо, а где лучше взять фрукты, чтобы не отдать за них слишком много денег, но чтобы они были вкусными и спелыми. Ему нравилось. По крайней мере два раза в неделю Сугавара мог отвлечься на мысли о вкусе, цене и качестве продуктов и неспешно пройтись до Дайчи, а не возвращаться в одинокую, бессмысленную пустоту своего дома, который раньше был семейным, а теперь — перестал. Ключи Дайчи висели на общей связке вместе со своими, запасным ключом от дома бабушки и потрёпанным брелком Вабо-чаном — горячо любимым, причём всемирно, волейбольным маскотом. Брелок остался со времен старшей школы и, каким бы страшным он ни стал за годы носки, Сугавара так и не смог его выкинуть и решил поменять только в том случае, если сам отвалится. Вабо-чан держался молодцом. До Дайчи Сугавара шёл будто на автопилоте, не задумываясь, куда свернуть или где лучше пройти. Привычная дорога, место, где нужно срезать путь, дом, лестница на второй этаж; то с какой силой нужно надавить на дверь, чтобы ключ провернулся и не заедал; как сделать это, если в одной руке тяжёлая сумка с продуктами, а на спине рабочий рюкзак. Сегодня Дайчи работал в дневную смену и ещё не вернулся. Сугавара закинул рюкзак на шкафчик в коридоре, повесил ветровку на крючок, приспособленный как раз для его верхней одежды, переобулся, отнёс продукты на кухню и вымыл руки в маленькой раковине в ванной комнате. Здесь, у Дайчи, было как дома. Возможно, даже больше «как дома», думал Сугавара, раскладывая продукты, чем в его собственном доме, опустевшем сначала после развода родителей, а потом после смерти матери. После того, как младший брат уехал жить к отцу, Коуши жил там один и так и не смог примириться с тем, как тихо и свободно там стало и с преследующими на каждом шагу воспоминаниями из прошлой жизни, которые виделись то яркими отчетливыми картинками, то полупрозрачными, будто призрачными отголосками — тоже. Может, поэтому ему так нравилось приходить в гости к Дайчи и чувствовать себя там на своём месте: ненароком оставлять вещи, проводить там свободное время, сидеть за его письменным столом, в одиночестве валяться на его футоне, если Дайчи работал в ночь, и всячески делать вид, что он тоже часть этой рутины. Дайчи сам помог создать это впечатление, когда серьезно и уверенно, хоть и было видно, что он смущён, попросил Сугавару приходить в любое время, если ему того хочется, и отдал дубликат ключей. Складывая яйца в подставку, Сугавара думал, не слишком ли это личное переживание, чтобы поделиться им с Дайчи, когда они будут готовить, стоя вдвоём на тесной кухоньке, где едва ли хватало места, чтобы разойтись в разные стороны, и решил, что да, пожалуй, слишком личное. Дайчи впрочем с удивительной стойкостью выслушивал все его идеи и странные, порой неясные даже самому Сугаваре предположения о смысле или бессмысленности жизни, сути вещей и его собственных чувствах. Делал это Дайчи уже десять лет, почти с самого их знакомства на первом году старшей школы, и этого было достаточно, чтобы назвать его человеком морально сильным и, пожалуй, по-настоящему стрессоустойчивым . Сугавара, разложив всё на места, вернулся в ванную. Сполоснул лицо прохладной водой, провёл мокрыми пальцами по растрепавшимся волосам, приглаживая обратно в подобие аккуратной причёски и, когда это не вышло, обратно растрепал: что уж теперь, пусть лежат как лежали. Он рассмотрел себя в зеркало, подмигнул уставшему взлохмаченному отражению. Лицо как нельзя лучше показывало, что сегодня четверг — вид уже довольно измученный, но ещё не радостный из-за наступивших выходных. Время близилось к восьми. Дайчи обычно не задерживался, особенно в дни совместных ужинов, и вот-вот должен был вернуться, поэтому Сугавара присел за стол, сложил голову на руки и закрыл глаза, обещая себе, — каждый раз как в первый — что просто полежит так, дождётся Дайчи, а засыпать не станет. Когда Сугавара, потревоженный шумом бегущей из крана воды, лениво приоткрыл глаза, Дайчи уже стоял за кухонной столешницей и нарезал овощи. Перед тем как подать вид, что он проснулся, Сугавара ещё пару минут смотрел на его спину, прилипшую к ней майку, мокрые после душа волосы, полотенце на шее и монотонные, равномерные движения рук. — Приве-ет, — осторожно протянул Сугавара, чтобы не напугать стоящего к нему спиной Дайчи. Дайчи, казалось, совсем не удивился, будто догадался, что Сугавара давно проснулся. Он обернулся, махнул свободной от ножа рукой в качестве приветствия, улыбнулся. Сугавара, все ещё сонный, глядя на его лицо, задумался, каким удивительно ласковым мог быть Дайчи. Например, когда улыбался ему вот так и сам начинал готовить ужин, не тревожа его сон. Проморгавшись, Сугавара захотел было подняться и пойти помогать мыть, чистить и резать овощи для салата, но Дайчи, окинув его быстрым оценивающим взглядом, сказал: — Сиди пока, я сам. Сугавара приготовился возразить, что обязанности должны делиться хотя бы поровну. — Потом можешь помыть посуду, если тебе кажется, что это несправедливо, — на опережение добавил Дайчи, глядя на Сугу через плечо. — Отдохни. Я разбужу. Сугавара кивнул в знак согласия, широко и с удовольствием зевнул и продолжил наблюдать. Глаза, правда, закрывались сами собой, и он то и дело ускользал в лёгкий, поверхностный сон, похожий на тот, каким дремлешь в автобусе, когда не хочешь пропустить свою остановку. Сквозь пелену сна всё происходящее казалось замедленным, практически нереальным. Дайчи жарил рыбу в маринаде, заливал воду в рисоварку, заваривал чай. В какой-то момент Сугавара и вовсе перестал улавливать происходящее, погрузившись в более крепкий сон. — Ещё минут пять и всё готово, — сказал подошедший к столу Дайчи, легко потрепав его за плечо. Склонившись над Сугаварой, он заправил ему за ухо выбившуюся прядь волос и обнял за плечи. Суга поднял на него взгляд, протянул руки, крепко обхватил поперёк живота, прижимаясь лицом. И без слов было ясно — соскучился. — Ты знаешь, — все ещё сонно и немного лениво пробормотал Сугавара, отпуская его, — мне всегда нравились порядочные, хозяйственные и надёжные мужчины… — Дайчи хмыкнул. — И тебе очень повезло, что ты подходишь под все эти категории, — радостно заключил Сугавара, озорно улыбаясь. То ли из-за разморившего посреди вечера сна, то ли из-за духоты он чувствовал себя немного выпившим, оттого не захотелось отказывать себе в простом, прямо в лоб, флирте. Суга, правда, и так редко отказывал себе в этом отказывал. — Да, пожалуй, — согласился Дайчи. — Как день? Как дети? — Дети как дети, — махнул рукой Сугавара, зевая. — Всё ещё очень шумные, просто кошмарно шумные. Активные и еле на месте сидят. Скажи, вот откуда у них силы? У меня бы на их месте сил не было, — он вздохнул как-то даже слишком разочарованно. — На самом деле, у меня их и нет. И день тяжёлый. И мне иногда хочется не задавать им домашнее задание, чтобы потом не проверять, я так задержался сегодня. И… и. И завтра придётся тоже остаться переделывать учебную программу, потому что начальство она опять не устраивает, а я уже смотреть на неё не могу! И, если ты хочешь знать, что я по этому поводу думаю, так больше половины пунктов там — ненужная, бессмысленная… бессмыслица! И трата времени! Выработать у обучающихся то, создать это, сформировать. видишь ли, ценности, понятия. Боги, да им по восемь лет! Дайчи смотрел настороженно и немного виновато — иногда такие вопросы вызывали у Сугавары бурную, яркую реакцию, в такие моменты его нужно было уметь вовремя остановить, чтобы не превратилось в бесконтрольный приступ выматывающей самоуничижительной истерики. Сугавара и сам понимал, что подходит к опасной черте, но прекратить самому было тяжело: накопившиеся досада, усталость, злость и обида рвались наружу, и он чувствовал себя спичкой, которой со всей силы провели по тёрке. Способность разволноваться с полуоборота он в себе терпеть не мог. — Почему-то, — продолжил, раскрасневшись от возмущения, Сугавара, — все хотят получить мой список достижений. И смотрят, как будто мне за полтора года работы нужно было, не знаю, в сверхчеловека или магическое чудище превратиться и звезду им с неба достать! Да моё главное достижение — это то, что я за это время не… — Сугавара шумно выдохнул, пытаясь притормозить себя. — Ладно, всё. Всё. Закончили, всё. Нормальный день. Сугавара утёр тыльной стороной ладони брызнувшие из глаз слёзы. — Эй, — Дайчи крепко сжал его плечо. — Суга, я… — И мне кажется, у тебя там рыба подгорает! — громче нужного выкрикнул у Сугавара, будто нашёл, за что можно было бы уцепиться, чтобы не продолжать разговор. Причитая, он вскочил на ноги и обошёл Дайчи, чтобы перевернуть успевшую зарумяниться рыбу и выключить газ. Дайчи виновато произнес: — Что-то не уследил, извини. — Ой, да ничего, всякое бывает, — успокоил его Сугавара, раскладывая еду по тарелкам. От его взгляда не укрылось, что Дайчи сам вымыл всю посуду, которую испачкал, пока готовил и аккуратно сложил ее на места. — В следующий раз будем внимательнее. Запах свежесваренного риса и запечённой рыбы напомнил Сугаваре, что он вообще-то очень голодный. Дайчи проголодался тоже — это было видно по тому, с какой скоростью он принялся за еду. Он хотел было что-то сказать, но Сугавара с практически устрашающей строгостью попросил помолчать с набитым ртом, чтобы не подавиться. Он частенько это повторял, и они с Дайчи сошлись на том, что это следствие неизбежной профдеформации: детям постоянно приходилось повторять, чтобы они не болтали во время еды. Недавний срыв — почти срыв, мысленно уточнял Суга — отступил, оставив после себя тяжёлый, противный осадок и ощущение неловкости. Между ними такое не раз случалось, да и сам Дайчи иногда выходил из себя, когда в сердцах о чём-то говорил, но немного неудобно было каждый раз. Наверное, думал Сугавара, это нормально. Естественно, будет неловко, даже если знаешь, что тебя поймут, хотя бы попытаются, и не осудят. — Вкусно, — похвалил Сугавара, хохотнув. — И рыба тоже. — М-м, мне тоже понравилось. Спасибо! — Да я уж заметил, — Сугавара улыбнулся. Дайчи доедал вторую порцию. — Расскажи про свой день, а, мистер полицейский? — Вот веришь или нет — ничего интересного, — Дайчи рассмеялся, разводя руками в стороны. — Сегодня даже никаких смешных историй. Бумажек зато! — Дайчи постучал ребром ладони по кадыку. Сугавара понимающе промычал. Пожалуй, огромное количество нужной и не очень документации было общим звеном их рабочей рутины. Ему иногда нравилось собирать похожести: обязанности, дела, привычки, совпадающие предпочтения и интересы. В первые три года знакомства об этом можно было особо не переживать: у них была одна большая страсть на двоих — волейбол. Хотя, конечно, к концу школы, когда очевидным стало, никто из них волейболом профессионально заниматься не собирается, Сугавара начал переживать, что вместе с тренировками закончится и их дружба, а только-только зарождающиеся отношения, неосторожные намеки и неловкие, кривоватые попытки сближения — тем более. Дайчи, правда, если и беспокоился, этого не показывал. Его практически святая уверенность, что у них — вместе и у каждого отдельно — всё сложится, немного успокаивала Сугавару. Много позже, когда он понял, что уже тогда их с Дайчи связывал не только волейбол или общая старшая школа и осознал, насколько они к друг другу прикипели, он перестал переживать о каждом разладе или мелкой ссоре. Принял как данность, что просто так они не развалятся и не разойдутся разными дорогами. Жить после этого стало легче, но привычка подмечать схожести осталась. Дайчи что-то сказал, но Сугавара, глубоко ушедший в свои размышления, сути не понял, только поднял голову на звук его голоса и рассеянно переспросил: — Что, прости? — Спрашиваю: останешься сегодня? — А-а, — протянул Сугавара, с хитрецой улыбаясь. — Давай-ка, три привлекательных повода остаться, тогда я обдумаю это предложение. Дайчи пожал плечами, видимо, придумывание поводов не составило большого труда. — Во-первых, сейчас тебе не придётся никуда идти. — Принято. Продолжай. — Во-вторых, завтра тоже никуда не придётся идти — на работу я тебя подвезу. — Сплошные козыри в твоих рукавах, — с театральным придыханием ответил Сугавара. — Ну давай, финальный. Добивай. — Заодно поглажу твою рубашку, пока буду гладить свои вещи, — заключил Дайчи. — Ах, ну вот, придётся остаться, — рассмеялся Сугавара, потянулся через стол, чтобы оставить на щеке Дайчи смазанный поцелуй. — Раз уж тут такое. Дайчи прекрасно знал, что им уже давно не нужно искать предлогов остаться или создавать видимость размышления над предложением, взвешивания за и против, как это бывает в самом начале, когда боишься показать, чего и как сильно хочешь на самом деле. Именно поэтому Сугавара частенько играл с ним в игру трёх поводов, причин или заманчивых предложений. Иногда Дайчи, поддавшись духу нелепой забавы, выдумывал что-то необычное или очень смущающее, иногда — как сегодня — напоминал о плюсах и удобствах. А Сугавару почти одинаково веселило и приободряло и то и другое.

II

Сугавара домыл и вытер посуду после ужина, протёр раковину от капель воды, и они не спеша перебрались в комнату. Она, служившая и гостиной, и спальней, и местом для сушки белья в плохую погоду, что важнее всего, была местом, о котором оба думали как о самом приятном, спокойном и безопасном если не на земле, то по крайней мере в этом городе. Дайчи уселся в большое мягкое кресло и выдохнул, позволив себе расслабить мышцы и не оставаться больше в собранном, напряженном состоянии решительной готовности к действию, которого от него требовала работа. Руки безвольно повисли по швам, голову он запрокинул назад, ноги, уставшие до пульсирующей боли в стопах, вытянул. Шарики наполнителя в кресле жалобно зашуршали под его весом. Дайчи довольно промычал. — Ну как, хорошо тебе? — рассмеялся вошедший следом Сугавара. Он нёс поднос с чаем в высоких прозрачных стаканах и какое-то печенье. Через щелочку едва приоткрытых глаз Дайчи увидел, как он присаживается рядом на второе такое же кресло и ставит поднос между ними. — Угу, очень, — искренне ответил Дайчи. — То, что нужно. Вроде и ничего такого, а замотался страшно. А откуда печенье? Вкусно пахнет. — Ты знаешь, — заговорчески начал Суга. — Есть такое удивительное место, оттуда обычно его и берут. Называется… супре, нет, супру… да как же там было… Супермаркет? Супермаркет, да. Дайчи лениво улыбнулся, не открывая глаз: — Всё с тобой ясно. — Я просто схватил не глядя, если честно, — признался Сугавара, раскусывая хрустящее печенье. — А вкусно даже. Ты не стесняйся, угощайся. — Я не стесняюсь, вставать просто пока не очень хочется, — пробормотал Дайчи в ответ, еле шевеля губами. После еды бодрость как рукой сняло, но ложиться спать ещё не хотелось. Где-то в нескольких десятках сантиметров Сугавара хрустел печеньем, кубики льда в в его стакане бились о стеклянные стенки; почти бесшумно, ласково шелестел недавно отремонтированный кондиционер. Сугавара с некоторым сожалением ответил: — Прекрасно понимаю. А мне вот теперь совсем расхотелось спать, всё-таки дремать под вечер так себе затея, ничем хорошим никогда не заканчивается. Дайчи мог представить, как именно он это сказал: держа стакан на весу с таким наклоном, что жидкость опасно подбиралась к краю, вероятно, с полным ртом печенья и недовольными, обиженно опущенными вниз углами губ. Сугавара, который всегда сердился, когда кто-то болтал во время еды — «Понимаешь, это проф-де-фор-ма-ци-я. Детям все время нужно напоминать, что нельзя бегать и переговариваться во время обеда!» — сам регулярно говорил с набитым ртом и так же регулярно давился то шоколадками, то печеньем, то напитками, то конфетками-леденцами. «И это тоже профдеформация, я всегда ем на ходу, а как иначе, за столькими вещами нужно следить, где там спокойно поесть!» — восклицал он всякий раз, когда ему намекали на противоречие. Дайчи усмехнулся, вспоминая его сконфуженное выражение лица. — Ловушка, дневной этот ваш сон, ловушка. Коварная и беспощадная, — ворчал Сугавара. — Так, ну хорошо. Постелить тебе? — Давай. — Ты если не будешь, я отнесу обратно, ладно? — он, вероятно, показал рукой на поднос, но Дайчи все ещё не хотелось открывать глаза, чтобы в этом убедиться. — Оставь пока, я отнесу сам, — ответил Дайчи, подавляя желание громко зевнуть посреди фразы. Стало слышно, как Сугавара сдвигает на край комнаты маленький журнальный столик, чтобы было, где расстелить футоны, как вытаскивает сначала один, затем второй, достаёт из ящика постельное белье. — Одеяло? — уточнил он между делом. — Не-а, жарко как-то сегодня, мне не надо, накроюсь пледом, — зевок, так старательно сдерживаемый, всё-таки прорвался наружу, и Дайчи понял, что хочет поскорее лечь поудобнее, растечься по матрасу и ничем не заниматься. — Только потом сам вставай и доставай своё, если замёрзнешь, а не кради моё. — Хорошо, без проблем. — Точно? — удостоверился Суга. — Ага. Точно. Была у Дайчи отвратительная способность: сначала, не просыпаясь, забраться к Сугаваре под одеяло, затем, кусочек за кусочком, сантиметр за сантиметром, перетягивать одеяло на себя, а после перекатиться на свой футон и как ни в чем не бывало спать дальше, оставляя Сугавару мерзнуть. Когда Дайчи наконец-то решил открыть глаза, допить чай и отнести посуду на кухню, Сугавара уже сдвигал матрасы вместе и раскладывал подушки. — Шустро ты! — Ну ещё бы, я теперь всё очень быстро делаю, время-то… Сугавара показал ему ладонь с расставленными в стороны пальцами и грустно добавил: — Как песок. Дайчи внимательно посмотрел на него. Выглядел Сугавара как обычно или это стало обычным для него, выглядеть так? Нервные улыбки и смешки, разговоры, пусть и мимолетно, касающиеся быстротечности времени, да и жизни в целом, жалобы на работу и начальство. Пожалуй, многое ещё со школьных лет было ему было свойственно, многое Дайчи слышал во его время учебы в университете и первого года работы. Но всё же выглядел Сугавара порядочно уставшим, замотанным и каким-то, что ли, несчастным. Дайчи старался, но лучше слова подобрать не смог. Ему вспомнилось, с какой легкостью он сегодня вышел из себя, как быстрыми движениями утирал хлынувшие слёзы. Он мог бы сказать, что не терпит жалости к себе, что дела-то никакого и нет, что это всё так, с кем не бывает, но Дайчи все равно ему очень сочувствовал, просто не мог иначе. Как помочь, правда, тоже не понимал: быть рядом, выслушать — да. Но что ещё? Можно ли что-то еще? Сугавара словил его цепкий взгляд в упор, дёрнул уголком губы и почти жалобно сказал: — Ты печенье-то ешь, вкусное. И Дайчи послушно доел три оставшихся, запивая чаем, который из-за растаявшего льда превратился в безвкусную прохладную жидкость. *** Когда Дайчи вернулся из кухни обратно в комнату, Сугавара переодевался в домашнюю одежду. Основной свет был выключен, из розетки торчал мерцающий бледным желтоватым светом ночник. Кофта и брюки Суги аккуратной стопкой лежали на столике. В шкафу были две законные, специально выделенные для него полки, которыми он часто пренебрегал, оставляя вещи то тут, то там. Дайчи не возражал. Ему было приятно находить что-то, что принадлежало Сугаваре, у себя в квартире: ручки и карандаши, одежда или оставленный на столе учебник, зарядку от телефона, книги или посуду, перекочевавшую к нему из дома Сугавары. «У тебя совсем мало чашек, нет тарелок для супа и только одна сковорода. Как жить собираешься?» — спросил он у только что переехавшего Дайчи несколько лет назад, а через три часа с невозмутимым видом принёс и чашки, и тарелки, и сковороду. Вообще-то, даже две. На новоселье. И в целом лежавшие на столике вещи смотрелись обыденно, привычно, абсолютно нормально, но что-то дернуло Дайчи переложить их в шкаф. Сугавара это никак не прокомментировал, просто пожал плечами, расстегивая рубашку. Дайчи подошёл ближе, и Сугавара, подняв взгляд прямо на него, положил ему на плечо свою руку. — Дай я тоже на тебя погляжу, — тихо сказал он. — Немножечко. Сугавара провёл свободной рукой по его волосам, лицу, шее и обратно. Задержал пальцы на щеке. От этого простого, но очень заботливого прикосновения Дайчи вдруг ощутил, насколько сильно соскучился за те дни, когда они, заработавшиеся и уставшие, мало времени проводили вместе, а Сугавара после работы уходил сразу к себе, не заходил на ужин и на ночь не оставался. — Скучал, — сказал Дайчи коротко и без обиняков. Затем для верности добавил: — Очень. — Поцелуй меня как следует, станет полегче, — печально ухмыльнулся Сугавара. В полутьме все казалось тоньше, прозрачнее, меньше. Только руки Сугавары на плече и щеке ощущались по-настоящему. Дайчи обнял его, запустив ладони под расстегнутую рубашку, прижал плотнее к себе. Сугавара не собирался никуда пропадать, а Дайчи все равно обнял так, будто он сейчас исчезнет. Поцелуй вышел вдумчивый, крепкий и лишённый робости. Сугавара то гладил его волосы, то придерживал подбородок, но размеренно, не судорожно. Напоследок он поцеловал Дайчи в висок, осторожно выбираясь из цепкого объятия. — Ну вот, так гораздо лучше. Пойду зубы почищу и спать пора бы, а то завтра вставать рано. Ты уж постарайся не заскучать, ладно? Сугавара, наверное, снова ухмыльнулся или, может, подмигнул, но из-за слабого освещения Дайчи этого не увидел. — Ладно, — пробормотал он, когда Сугавара уже зашёл в ванную комнату и включил воду. *** Укрывшись пледом, Дайчи старался не уснуть, пока дожидался Сугавару. Он вернулся минут через десять, пахнущий свежестью и зубной пастой, в свободной футболке, явно с плеча Дайчи. Он присел рядом на колени, тихо-тихо прошептал: — Спишь? — Сплю, — ответил Дайчи, и это было недалеко от правды. — Ну вот и хорошо, спи. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Коуши. Сугавара немного запутался в одеяле, шепотом выругался, но вскоре улегся рядом и затих. Дайчи протянул руку, на ощупь попытался найти ладонь Сугавары, взять её в свою. Почему-то вспомнились последние поездки в школьные тренировочные лагеря, неловкие и боязливые касания и украдкой — от других и от самих себя — рука в руке. Сейчас, как и тогда, они сцепились мизинцами. — Ты же можешь остаться. Ты останешься? — спросил Дайчи, уже почти спящий, едва ли осознанно. — Ну что ты такое говоришь? Я уже остался и сегодня никуда не пойду, — добродушно поправил Сугавара, зевая. Дайчи хотел бы ответить, что он совсем про другое, не только про сегодня, что Сугавара может остаться навсегда, и Дайчи будет только рад, но сон взял своё, и он так и не нашёлся, что сказать.