***
Проходит целых восемь месяцев с тех пор, как Итачи в последний раз отправлял ворону, чтобы та проверила его брата. Он старается посылать ее как можно чаще, но для него, живущего под прикрытием в окружении преступников, это зачастую слишком большой риск. Саске – его слабость, его единственная слабость, и Аматерасу будет наготове, если хоть кто-нибудь эту слабость найдет. В Конохе Саске ничто не угрожает. Он защищен: так пообещал Третий. Но порой Итачи не в силах справиться с паранойей – возможно ли это, когда в деревне обитают хищники вроде Данзо Шимуры? Он не осмелился бы коснуться и волоска на голове Саске; Итачи однозначно дал ему понять, что произойдет, если Данзо это сделает. Но все же… Но все же Итачи проверяет, как там Саске – часто, насколько может. На этот раз ворона возвращается к нему менее чем через три дня. Птица измотана и расстроена; Итачи чувствует это немедленно, стоит ему только проникнуть в ее разум. Он пытается восстановить память о Саске, как делал всегда, но на этот раз ничего нет. Ворона так и не смогла найти младшего брата Итачи. Целый день она прочесывала деревню, просмотрела каждый дюйм – и ни единого следа. Итачи тут же впадает в панику. Что-то не так. Проскользнуть в Коноху незамеченным проще простого. Настоящая трудность – убедить Кисаме в том, что не затеваешь ничего интересного. В конце концов Итачи солгал ему, что захотел найти кого-нибудь на ночь. Итачи закатывает глаза, когда напарник действительно в это верит – будто Итачи в принципе мог бы задуматься о подобном. Быстрый осмотр деревни подтверждает информацию, принесенную вороной: младшего брата нигде нет. Район клана Учиха пустует. Едва сдерживая панику, норовящую вырваться из горла, Итачи проникает в кабинет Хокаге через окно. – Где он? Сарутоби поднимает голову, отрывает взгляд от бумаг на столе. Когда он видит перед собой пятнадцатилетнего подростка, на его лице сменяется полдюжины различных эмоций менее чем за секунду. – Итачи, – говорит он таким тоном, что сразу вызывает неприязнь. – Что ты здесь делаешь? Если тебя кто-нибудь увидит… – Саске, – прерывает Итачи, нисколько не беспокоясь о собственной грубости в этот момент. По венам разливается неодолимый страх. – Я не могу его найти. В деревне его нет. Где он? Сарутоби сглатывает – Итачи замечает нервное движение его кадыка. Опускает ручку и встает со стула. Медленно подходит ближе, и выражение его лица пугает, пугает, пугает… – Итачи. Он опускает ладонь на плечо юноши. Его глаза, его голос, его прикосновения – все невероятно мягкое. – Просто… Может, нам лучше присесть, не возражаешь? Итачи сбивает его руку. – Нет. Перестань. Где он? Почему ты не говоришь мне, где он? Третий смотрит на него с глубокой печалью на лице – это взгляд человека, отдающего приказ об убийстве или озвучивающего смертельный диагноз. В мгновение ока Итачи осознает, что сейчас услышит, и ему хочется, чтобы этот момент застыл, чтобы время остановилось, прежде чем слова будут сказаны и он больше никогда не сможет их забыть. Нет. – Он мертв, Итачи. Он не воспринимает эти слова. Не может их обработать. Нет. Нет. Все исчезает. Под ногами нет пола. Яростный шум заполняет уши. Нет. Наступает секунда полного молчания. Нет ничего, кроме тишины и звука собственного сердцебиения. Затем время возвращается на круги своя, и Итачи бросается вперед, стискивая в кулаках мантию Третьего. – Что это значит – он мертв?! – Он покончил с собой, – говорит Сарутоби. – Восемь месяцев назад. Прости, Итачи. Хватка на мгновение ослабевает. – Что? – У меня не было возможности связаться с тобой… Ему кажется, что он летит в пропасть с высоты. “Нет, – думает он. – Нет, нет, нет.” Саске не умер. Итачи знал бы. Если бы Саске умер, он бы знал. Даже находясь за полмира отсюда. Он не может быть мертв, и уж точно не восемь месяцев как. В тот момент, когда это произошло, Итачи бы почувствовал. – Покончил с собой, – тихо повторяет он. Сарутоби закрывает глаза. – Да. Это было… – Нет. Итачи качает головой; трясутся его руки, сжимающие мантию Хокаге. – Нет, он не стал бы. Он бы не… – Он сделал это. Прости… Итачи рычит. Чакра устремляется к его глазам, сила приливает, и он ныряет глубоко в сознание Хокаге, даже не успев заметить, что поймал его взгляд. Он не задумывается об осторожности, как обычно; он готов разорвать, распороть, распотрошить его разум, не заботясь об ущербе, который оставит после себя. И он находит нужное воспоминание. Хватает его и вытаскивает на поверхность, на свет. В воспоминании – тело. Десятилетний ребенок. Угольно-черные волосы, мраморно-белая кожа с голубоватым отливом. У него нет глаз, на их месте – две зияющие дыры; багряная кровь запеклась по краям глазниц, легла на щеки крупными пятнами. – НЕТ! Итачи вырывается из воспоминаний, задыхается. Он видит мертвое лицо младшего брата, и эта картина теперь навсегда впечаталась в его мозг. Кажется, будто кислорода не осталось. Все вокруг вращается. Он не может дышать. Саске… Он судорожно хватает ртом воздух, его руки крепче сжимают мантию Третьего – что-то твердое и осязаемое, что-то, напоминающее о реальности. “Восемь месяцев”, – гулким эхом проносится в голове. Затем возникает образ выколотых глаз Саске, и отчаяние тут же сменяет ослепляющая ярость. Данзо. Данзо сделал это. Он забрал его глаза, он убил… – Ты обещал, – тихо говорит Итачи. Голос обманчиво спокоен, но не похож на его собственный. Кто-то другой произносит слова. – Ты обещал защитить его. Ты обещал, что Данзо его не тронет. – Итачи, твой брат покончил с собой… Гнев закипает. Взгляд становится красным. – ПРЕКРАТИ! Он не помнит того, что происходит после. Есть только вспышки. Звуки крика. Его глаза горят. Всепоглощающая ярость делает его совершенно слепым, безнадежно слепым… Мертв мертв мертв мертв что ты сделал что ты сделал что ты мать твою сделал… Когда он приходит в себя, черный огонь пожирает офис Хокаге. Картинка перед левым глазом ужасно размыта, а от Третьего осталась лишь гора конечностей под ногами. Мертвое тело охвачено пламенем, кожа отслаивается, а внутренности превращаются в пепел. В воздухе пахнет жженой плотью. Итачи наклоняется. Его рвет, он не может дышать и бессильно открывает рот. Затем он падает на колени и рыдает.***
Анбу пытаются отследить его. Итачи бежит, хотя и не знает, почему его что-то беспокоит. Саске мертв, уже восемь месяцев как мертв, и весь мир рушится, рушится, рушится… Ничто не имеет значения. Уже ничто.***
Мадара ненадолго расстраивается из-за необдуманного решения Итачи убить лидера Скрытого Листа. Ты сделал себя врагом народа номер один. Все будут охотиться за тобой. Акацки не нуждаются в таком пристальном внимании – нам еще слишком рано раскрывать себя! Вскоре Мадара забывает об этом. Заканчивает читать нотации и теперь выглядит действительно гордым. Поздравляет Итачи с тем, что он наконец стал жестче и пошел против иерархии. Итачи ничего из этого не слышит: все лишь бессмысленный шум. Сама его жизнь такова. Бессмысленный шум. Восемь месяцев. Восемь чертовых месяцев. И он даже не… Итачи сидит в своей комнате на базе Акацки и не высовывается. Вокруг спрашивают о нем, но ему все равно. Время ускользает, проходит мимо него. Он думает о Саске. Думает о том, как может присоединиться к нему, пытается решить, какой способ будет наиболее предпочтителен. Его щиколотку греет клинок. Если прицелиться в нужную точку на горле, все произойдет быстро и почти безболезненно. Но он не будет со своим братом. Самоубийство – удел трусов, да и пламя Аматерасу не примет Итачи в свои объятия. Но может ли он надеяться на рай, когда его руки обагрены кровью его собственного клана? Просто прекратить все будет достаточно. – Значит, именно это ты собираешься сделать? – говорит Мадара, стоя над ним и ухмыляясь. – Вот так угаснуть? Лечь и ждать смерти? “А кто ждет?” – думает Итачи. Взгляд цепляется за рукоять меча Мадары, торчащую сзади из-под плаща. Итачи задумывается о том, стоит ли напасть самому. Если он вынудит Мадару убить его, будет ли это считаться смертью воина? Погибнуть в бою, с мечом в руке... Мадара смотрит на него с отвращением. – Взгляни на себя. Вот во что превратилась гордость клана Учиха? Итачи не поднимает головы. Распустившиеся волосы падают на лицо. – Мне больше ничего не остается. – Ты жалок. – Что же я, по-твоему, должен сделать? Мадара недолго молчит, затем наклоняется к нему и встает рядом, опираясь на одно колено. – Твой брат мертв. Данзо убил его. Коноха убила его. Итачи вздрагивает. Мадара крепко сжимает его подбородок, заставляя его поднять голову так, чтобы их взгляды встретились. – Что ты должен сделать, по-моему? Глаз Мадары впивается в него, обжигает, пробуждая воспоминания о залитом кровью поле битвы. – Я скажу тебе, что бы я сделал на твоем месте. Я скажу тебе, что я сделал, когда они забрали у меня моих драгоценных собратьев. Я уничтожил их всех.***
Слова эхом отзываются в голове, не дают ни секунды покоя: уничтожить их. Уничтожить их всех. Итачи ничего не чувствовал в течение двух недель после того, как узнал о смерти младшего брата. Все вокруг стало беспросветно серым; он не видит жизни нигде, куда бы ни посмотрел. Он и сам, кажется, не жив больше: у него вырезали сердце из груди, оставив пустоту под ребрами. Порой он удивляется, замечая доказательства обратного, когда чувствует, как учащается его сердцебиение или как бьется пульс на запястье. Но слова Мадары звучат с прежней силой: уничтожить, уничтожить, уничтожить. Он видит мертвое лицо Саске прямо перед глазами. И временами сквозь эту пелену смерти пытается пробиться резкий всплеск эмоций. Злость. Гнев. Ярость. Это все знакомые чувства, но он никогда не ощущал их настолько остро. Он привык душить их пламя, впиваясь зубами в губы и сжимая кулаки. Он никогда не ощущал этого так, будто что-то рвется на свет из-под его кожи. “Будь внимателен, – однажды предупредил отец. – Гнев опасен, особенно в нашем случае. Он переходит в ненависть. Он переходит в безумие.” Итачи не испытывает вины за убийство Сарутоби. Он знает, что должен, но ее просто нет. Он пытается взять чувства под контроль. Он постоянно видит мертвое тело Саске на земле; всякий раз, когда моргает, видит окровавленное лицо и зияющие глазницы и пытается подавить адский огонь, что разгорается внутри. Он не хочет ни ярости, ни той искры жизни, которая ее сопровождает. Его единственная причина жить пропала. Итачи не хочет ничего чувствовать, он хочет исчезнуть. Он хочет взять меч и перерезать себе шею, как сделал это с родителями. Жаждет ощутить, как жизнь медленно покидает тело. И тогда Данзо Шимуру избирают новым Хокаге. Человек, убивший его младшего брата, назначен главой деревни. Онемение, что сковывало Итачи до сих пор, разбивается, словно стекло. Языки пламени, спрятанные глубоко внутри, бушуют.***
Не проходит и дня с официальной инаугурации Данзо, как Итачи проникает в Коноху уже во второй раз за месяц. Во второй раз за два года с той самой ночи, когда покинул деревню. Но тогда возвращение домой вызвало у него сильное чувство тоски и ностальгии. Теперь же ненависть, которой он горит, настолько сокрушительна, что кажется ударом под дых. Это ощущение такое чуждое, неправильное, будто кто-то разрезал его тело с головы до ног и вывернул кожу наизнанку. Он ненавидит это место. Он ненавидит Коноху. Я отдал тебе все. Я отдал тебе душу. Ты забрала у меня родного брата. Деревня, которой он посвятил жизнь. Деревня, ради которой пожертвовал всем. Шисуи шагает к обрыву. Родители стоят на коленях. Лицо Саске в слезах. Наступает глубокая середина ночи; тьма окутывает Коноху и почти всех жителей, что отдыхают в своих кроватях. После гибели Третьего от рук злоумышленника, проникшего прямо в окно его офиса, можно было бы ожидать, что охрана ужесточится. Но Итачи проскальзывает в деревню так же легко, как раньше. В новом сияющем офисе нет Данзо Шимуры. Он дома в своей комнате, спит. Итачи обезвреживает несколько ловушек, расположенных внутри дома, и встает у изножья кровати, окруженный воронами. Мужчина просыпается тут же – неудивительно, ведь он опытный шиноби, ветеран войны. Его не застанешь врасплох, и Итачи достаточно умен, чтобы оценить его способности. Данзо срывается с постели и занимает оборонительную стойку менее чем за две секунды; на его лице не остается никаких следов сна. Под повязками у него спрятан глаз Шисуи. Кровь Итачи закипает, стоит лишь ему вспомнить, как лучший друг падает в реку. Как младший брат лежит в лесу на земле… Его глаза… – Данзо Шимура. – Итачи, – отвечает Данзо. Их разделяет безопасное расстояние в пару футов. – Я ожидал этого. – Я предупреждал тебя. Глаза Итачи блестят в темноте, как свежая кровь. Лицо Данзо, обращенное к нему, не выражает никаких эмоций. – Глупо с твоей стороны приходить сюда вот так. Я знаю: это ты убил Хирузена. И все знают. Пальцы Итачи сжимают меч. Ему тяжело дышать, стоя перед этим мужчиной. Он чувствует себя в точности как два года назад, когда оказался в ловушке между кланом и деревней. Безнадежно запутавшийся в сетях, сотканных людьми гораздо старше его. Без единого шанса найти выход. Данзо Шимура знал о его слабости. Знал, как можно с помощью нее манипулировать им. Именно поэтому Итачи до ужаса боялся его. Боялся когда-то. “Но не теперь”, – напоминает он себе. Саске погиб. У Итачи не осталось слабостей. Он делает шаг вперед; ладонь еще крепче охватывает рукоятку. В комнате кромешная тьма, но Шаринган четко видит все вокруг. – Я говорил тебе, что произойдет, если ты дотронешься до него. Если ты хоть как-то к нему приблизишься… – Да, да. – Данзо разводит руками. – Ты выдашь засекреченные данные странам противников. Прости, но это всего лишь блеф. Итачи непроизвольно щурит глаза. – Блеф? – Мы оба знаем, что ты любишь эту деревню больше чего бы то ни было. Ты уничтожил свой клан ради ее безопасности. Ты не предашь ее. Чтобы поддерживать мир, нужно в определенной мере допускать существование тьмы. Мира нельзя достичь без крови. И я, и ты – мы оба это понимаем. Безудержная ненависть охватывает Итачи полностью, заставляет стиснуть зубы. Он обнажает меч. – Мы с тобой не одинаковые. Ты не знаешь меня так хорошо, как тебе хотелось бы. Данзо с улыбкой смотрит на клинок. – Наивный ребенок. Ты действительно хочешь сразиться со мной? – спрашивает он и хватается за бинты на своей правой руке, разрывает их, отбрасывает в сторону. – Очень хорошо. Ты сам напросился. Это зрелище заставляет Итачи отшатнуться, словно кто-то толкнул его в грудь. Правое предплечье Данзо покрыто множеством Шаринганов. Глаза вживлены в плоть, они двигаются и смотрят, и их томоэ вращаются. Итачи теряет дар речи от ужаса и отвращения: только одним способом Данзо мог получить все эти глаза. Он вспоминает тела, заполнившие квартал Учиха, вспоминает тело брата с пустыми окровавленными впадинами… Боже. Здесь есть и глаза Саске? К горлу подступает желчь. Его вот-вот вырвет. Он пытается проглотить тошноту, он весь трясется, почти не замечая это. – Ты… – ему едва удается выдавить слова. – Ты… Как ты посмел? – Они появились у меня лишь благодаря тебе, – спокойно отвечает Данзо. – Я выбирал только лучшие для своей коллекции. И у меня был такой широкий, просто великолепный выбор. Итачи не может дышать. Кажется, будто глаза, вставленные в руку, смотрят на него с осуждением. “Ты сделал это с нами! – кричат они. – Ты сделал это! Почему, почему, почему?!” Шисуи. Изуми. Родители. Саске. Итачи сделал это, потому что для Конохи иного варианта не оставалось. И жизнь Данзо он сохранил по этой же причине. Пусть Итачи ненавидел его всем сердцем, Данзо был той самой темнотой, в которой нуждалась деревня. Все ради Конохи, и неважно, сколько крови прольется. Но это? Это действительно то, ради чего все затевалось? Его собственная родня – изрезанная, уничтоженная ради такой добычи? Это действительно то, к чему привела беззаветная преданность Итачи? Позаботься о Саске. Рука, сжимающая меч, дрожит, и ногти врезаются в ладонь. – Того, что ты однажды совершил кражу Кеккей-генкая, достаточно, чтобы тебя приговорили к смертной казни. У тебя их… У тебя их двенадцать. Закон клана… Данзо смеется: – Ты грозишь мне законами клана? Клана, который сам же вырезал? Ослепленный яростью, Итачи вонзает меч ему под подбородок и проталкивает вверх, через мозг. Он даже спотыкается, обескураженный собственными действиями. Это было безрассудно; он ожидал, что мужчина увернется от удара, а не будет просто стоять на месте. Тело Данзо бьет дрожь, и кровь стекает по лезвию меча. Но вот он возникает за спиной Итачи, и юноша успевает обернуться как раз вовремя, отражает удар, который снес бы ему голову. Один из Шаринганов на руке Данзо смыкает веки. Конечно. Изанаги. – Прекрасно, – говорит Итачи прищурившись. – Я убью тебя хоть тысячу раз, если столько потребуется. Их ожесточенная битва тянется долго. Наконец предпоследний глаз на предплечье Данзо закрывается, и Изанаги развеивается. Плащ Итачи разорван, на щеке – длинный порез. Состояние Данзо гораздо хуже; его напускная храбрость почти вся испарилась. Итачи валит его на пол, прижимает коленом грудь. Данзо рычит от боли. – Щенок… Итачи хватает его подбородок, сжимает. Накрашенные ногти впиваются в щеки с такой силой, что выступает кровь. – У тебя осталось то, что принадлежит мне. Он вдавливает большой палец в правую глазницу Данзо и вырывает Шаринган Шисуи. Струйки крови бегут по лицу мужчины. Он кричит, тяжело стонет, и эти звуки вызывают в сердце Итачи трепетное чувство глубокого удовлетворения. Никогда раньше он не испытывал такой ярости, такой острой нужды причинять страдания. Это страшно. Это опьяняет. – Вот так ты поступил с моим братом? – спрашивает он и сильнее нажимает коленом на грудь. Ребра Данзо трескаются, и он хватает ртом воздух. – Вот так твои помощники удерживали его? Он был в сознании, когда у него вырывали глаза? Он вопил? – Итачи, – выдыхает Данзо, прижимая ладонь к лицу, и кровь сгустками собирается между его пальцев. – Не надо… Давай поступим благоразумно… Шаринган Итачи вращается, принимая свою уникальную форму. Слова Данзо обрываются в ту же секунду, когда он оказывается под влиянием гендзюцу. – Цукуеми. Итачи использовал эту технику лишь дважды. Оба раза – в ту ночь, один раз на Изуми и один раз на Саске. И сейчас его убивает мысль о том, как кричал тогда семилетний брат – будто его тело бросили на раскаленные угли. Слезы катились градом по его лицу. Он умолял о пощаде. Нии-сан, остановись, пожалуйста, пожалуйста, остановись, почему… То, как Итачи готовил почву для ненависти, чтобы Саске вырос вместе со стремлением выследить, убить старшего брата – в миг потеряло смысл. Вся кровь на его руках, тела родителей у его ног – потеряли смысл, все потеряло смысл. А ведь если бы клан тогда решил действовать, они вместе могли бы сжечь Коноху до основания. “Ты должен был позволить им сжечь ее, – шепчет ему голос из темноты. – Она тебя не заслуживала”. Он конструирует мир вокруг себя – более живой, чем в обычном гендзюцу, проработанный до мельчайших деталей. Здесь Данзо бессилен, даже не может пошевелиться. Итачи создает столб, чтобы крупными гвоздями прибить к нему ладони мужчины. Кровь капает. Данзо кричит. – Что это? – задыхается он. – Что? Что ты… Итачи рассекает катаной его плечо, вырывая у него из груди очередной вопль. – Сейчас говорю я. А ты молчишь. Он наслаждается картиной: убийца брата полностью в его власти. Итачи предвкушает привычное чувство ненависти к себе; она сопровождала его во всех случаях, когда он применял грубое насилие. Но в этот раз ее нет. Сейчас он может питать к себе отвращение лишь за то, что не сделал ничего раньше. Если бы ты что-то сделал, Саске бы не… Итачи прокручивает лезвие в плече Данзо. – Ты убил моего брата. Почему? – Итачи… – Почему?! – Он был угрозой… Для Конохи… – Он был маленький. – Как и ты… Юноша выдергивает катану, чтобы вонзить ее в живот Данзо. Направляет так, что лезвие достает до сердца. Тот пытается дышать, но Итачи кладет свободную руку ему на шею, медленно сдавливает, перекрывая доступ к кислороду. Затем он позволяет иллюзии развеяться. Они оба возвращаются в свое прежнее положение: Данзо прижат к деревянному полу, Итачи наваливается всем своим весом на его грудь. – Саске был чист, – говорит он, и имя брата застревает в горле осколками разбитого стекла. – Он один был чист из вас всех. Он был единственным светом, оставшимся в этом жалком мирке, и ты погубил его. За это, я обещаю… – Пожалуйста, – хрипит Данзо. – Итачи… прояви милосердие. Коноха… – Милосердие? – повторяет Итачи. – Хочешь, чтобы я проявил милосердие? Он прижимает ладонь к открытой ране на плече Данзо. – Я только начал разбираться с тобой. – Ты умрешь за это, – вырывается вздох. – Мои люди из Корня… выследят тебя, как собаку. – Пусть попытаются. Итачи снова увлекает его в Цукуеми, не обращая внимания на пульсирующую боль в глазах и то, как картинка перед ними крошится на мелкие куски. Даже когда все заканчивается, его не покидает ощущение, что все произошло слишком быстро. На полу лежит обезображенный труп, в котором едва ли можно узнать Данзо. Холодные кровоточащие глаза равнодушно смотрят вниз. – С двумя покончено.***
Дальше по списку Хомура и Кохару. Но сначала Итачи отправляется на поиски брата. Формально он никогда не состоял в Корне, однако найти подземный штаб для него не составляет труда. Третий уверял, что спецотделение Данзо было распущено после резни, однако это, очевидно, далеко от правды. Итачи больше не верит ни единому слову Хирузена. Он говорил, что избавление от клана – необходимость. Он говорил, что позаботится о безопасности Саске. Юноша проникает в Корень практически незамеченным; быстро и успешно накладывает гендзюцу на единственного стража, который заметил его. Ступает беззвучно, проходит по всем коридорам, заглядывает в каждую спрятанную комнату и засекреченную лабораторию. Судя по оборудованию и исследовательским заметкам, Данзо много лет был в сговоре с Орочимару. Сомнений нет – последний хорошо помог с трансплантацией Шаринганов в руку. Итачи вносит новое имя в свой список. Он находит мертвого брата в одной из высоких цилиндрических труб-контейнеров. Внутри поддерживается низкая температура, позволяющая сохранить тело: за восемь месяцев оно бы точно начало разлагаться. Итачи перестает дышать, стоит ему только увидеть его: это гораздо хуже, чем смутная картинка, вытащенная из воспоминаний Третьего. Он едва сдерживает тошноту. Глаза – не единственное, что отсутствует у Саске. Тут и там отрезаны кусочки плоти; на теле десятки ран, нанесенных острым предметом, и в некоторых местах виднеются оголенные кости. Никто даже не задумался о том, чтобы стереть кровь с лица. На Итачи смотрят две зияющие черные дыры. Брата препарировали, словно какую-нибудь лабораторную крысу. Волны ужаса захлестывают Итачи, и ему остается лишь молиться о том, что все эти зверства совершались после смерти. Но точно не глаза. Он пытается выкинуть из головы яркую картину: двое шиноби Корня удерживают десятилетнего ребенка, а тот кричит и просит о пощаде, пока они вырезают его глаза. Итачи тянется к нему. Руки страшно трясутся. Пальцы замирают в считанных сантиметрах от холодной щеки Саске, не решаясь тронуть. Он слышит, как члены Корня вламываются в комнату, слышит яростный топот множества ног – это как минимум десяток людей. В стеклянном контейнере отражается блеск их поднятого оружия. – Итачи Учиха, – говорит один из них. – Сдавайся немедленно. За убийство Хокаге-сама Коноха приговаривает тебя… – Какого именно? Повисает напряженная пауза. – Какого… именно? Итачи не оборачивается, его глаза по-прежнему прикованы к лицу младшего брата. – Какого из Хокаге? Того, которого я прикончил две недели назад, или того, которого двадцать минут назад? Их лица спрятаны за масками, скрывающими все эмоции. Но Итачи видит лезвие меча в отражении, видит, как оно слегка трясется. – Что ты сделал? – Что я сделал? – говорит он и ощущает горечь во рту. Зрение затуманивается, вместе с кровью к глазам приливает сила. – Вы имеете в виду, что вы сделали? Он убивает их всех. Должен был сделать это гораздо раньше. Завершив свое дело, он остается стоять в комнате, окруженный трупами. Пол залит кровью. Все в точности как три года назад, разве что сейчас он не испытывает никакой вины из-за этой горы останков. Он идет по ним к трубе. Меч выскальзывает из окровавленных пальцев. Итачи осторожно достает искалеченное тело. Он нежно кладет его на пол – ужасный, изувеченный остаток того, что было когда-то его маленьким братом. Падает на колени, притягивает его к груди. На мгновение безумная ярость остывает, и ей на смену приходит куда более знакомое чувство – страшная тяжесть вины, горя и отчаяния, которая ломает кости, приковывает цепями к земле, заполняет легкие дегтем и пеплом. Ненависть и омерзение снова обращаются внутрь. Глядя в пустые глазницы Саске, Итачи ощущает жгучее желание пронзить мечом себя самого. – Прости меня, – шепчет он и убирает от маленького лица выцветшие волосы. – Прости меня. Я не должен был оставлять тебя никогда. Я должен был защитить. Я не знаю, как… Из груди вырывается всхлип, но Итачи подавляет его. Он понятия не имеет, как хотел закончить эту фразу. Я не знаю, как все исправить. Я не знаю, могу ли что-то вообще сделать правильно. Я не знаю, как дальше существовать в этом мире. Я не знаю, как жить без тебя. Итачи крепко обнимает мертвое тело брата, прижимается лицом к его волосам. – Я обещаю, – шепчет он. – Обещаю, я заставлю их заплатить за это. И потом я отправлюсь вслед за тобой.***
Он хоронит брата с соблюдением всех традиций клана. Сам готовит погребальный костер; в руки впиваются десятки заноз. Он кладет сверху хрупкое тело и поджигает его. Остается там на всю ночь, вглядывается в языки пламени, пока они наконец не затухают. Мадара дожидается этого момента и подходит к нему. Вероятно, у него все же осталось уважение к обычаям предков – он не пытался отвлечь Итачи. Лишь ждет, когда тот сам заговорит с ним. – Что тебе нужно? Итачи не смотрит на старшего Учиху, задавая вопрос. Его глаза прикованы к умирающему пламени костра. – Я понимаю, какая это потеря для тебя. Я тоже видел, как погиб мой родной младший брат. Моя ярость не утихает ни на минуту. Но твои недавние действия просто… легкомысленны. Ты навлечешь на нас войну… – Разве это не часть твоего плана? – Не так поспешно. Мир пока не должен знать об Акацки, а ты только что убил двух Хокаге. Я не могу допустить, чтобы ты своими действиями привлекал внимание к организации. Итачи стискивает зубы. – Именно ты сказал мне уничтожить их всех. – Да, но не сейчас. Придержи свой гнев, и мы уничтожим Коноху вместе. Ты должен подождать, Итачи. – Подождать, – повторяет он ровным голосом. – И долго? – Всего лишь пару лет. Лет. Горе, злость и отчаяние завязываются крепким узлом в его груди. Он представляет, как будет таскать свое тело еще столько времени, как будет выжидать такой срок, чтобы отомстить за Саске, свести счеты с жизнью и покинуть этот убогий мир. Нет. Слишком долго. К следующему утру Итачи покидает организацию. Он оставляет свои плащ и кольцо.***
Акацки начнут преследовать его, как это было с Орочимару. Но Итачи все равно. Он и не планирует жить долго. Он расправляется с Кохару и Хомурой. Старики погибают слишком легко, слишком быстро, и он почти разочарован. Когда последние члены Совета Конохи падают замертво, часть Итачи говорит ему: “Ты сделал это. Самые последние из них убиты. Опусти свой меч.” Но бо́льшая часть его повторяет слова Мадары, будто эхо: “Уничтожить их всех.” Саске мертв, и Итачи больше не может думать. Ярость – это ад, цунами, и она разбивает все попытки рационально мыслить. Меч в его руке – он сам; он всегда им был. И его заставили направить этот меч на тех, кого он любил. Но теперь – он понимает – все ответственные утопают в крови. И пусть они в ней захлебнутся. Где-то в глубине души Итачи осознает, как низко пал. Осознает, что если бы Итачи из прошлого увидел себя нынешнего, то он был бы возмущен до предела. Он всегда хотел только одного – мира, а сейчас развязывает войну. Он стал воплощением всего, что сам ненавидел. Отец предупреждал его. В этом и заключается проклятие Учиха – когда любишь слишком сильно и потом теряешь рассудок, потеряв свою любовь. Саске… Он знает, что теряет себя. Но ему уже давно наплевать на это.***
Итачи едва ли следит за календарем. Внезапно май становится июлем; он осознает, что ему уже целый месяц как шестнадцать лет. И клянется, что семнадцать ему никогда не исполнится. Когда он проникает в Коноху еще раз, то видит перед собой лишь один путь. Он уже принял решение. Пусть где-то в голове еще слышится голос разума, кричащий “Стоп, стоп, стоп”, рев ярости, горя и агонии обрушивается на него и заглушает полностью. Они убили моего брата они убили моего брата они убили моего брата они убили моего брата. Он становится на вершину башни Хокаге, оглядывает лежащую перед ним деревню и всех ее жителей. И делает то, что грозился сделать в ту самую ночь, то, что обещал сделать, если кто-либо посмеет причинить Саске вред. Он рассказывает правду. Сверху здание окружено барьером – его поставил сам Итачи. Преданные шиноби Конохи пытаются атаковать, но лишь падают, отброшенные невидимой стеной. Итачи рассказывает историю тринадцатилетнего мальчика, который был вынужден обагрить руки кровью; историю клана, преданного родной деревней; историю своего невинного брата, замученного до смерти. Итачи возвышается над ними, и в его глазах алым пламенем горит месть. – Позвольте кое-что прояснить, – говорит он. – Это не объявление войны. Это начало искусственного отбора. Ирония в том, что Итачи даже не нужно снова браться за оружие. Больше не нужно. Он и так полностью дестабилизировал Лист: оставил жителей без лидера, выбил у них опору из-под ног. И сейчас ему остается только смотреть. События развиваются в точности так, как он представлял себе восстание клана и начало гражданской войны. Другие страны сразу же хватаются за возможность и нападают. Первыми наступают ниндзя Песка: они хотели расторгнуть мирный договор с Конохой с того самого дня, когда он был подписан. Камень и Облако подключаются следом. Небольшая, недавно созданная деревня Звука тоже совершает вторжение. Ее возглавляет Орочимару. Итачи не приходится ничего делать. Благодаря ему упала первая костяшка домино, и теперь он смотрит, как падают вслед за ней остальные. Коноха пытается наспех найти нового главу деревни – человека, который попробует превратить хаос в порядок. Один из Легендарных Саннинов, Джирайя, сейчас отдает всем приказы; у него личный конфликт с Орочимару. Ходят слухи о возвращении Цунадэ. Это не поможет. Процесс уже запущен, и теперь спасать Коноху слишком поздно. Занятый разрушением своего бывшего дома, Орочимару все же находит время выследить Итачи. – Спасибо тебе, – говорит он с язвительной улыбкой, – что предоставил такую возможность. Жаль твоего брата, у меня были планы насчет него… Итачи вонзает клинок ему в глаз. Змей бежит – точно так же, как в прошлый раз, подбирая под себя хвост. Каждую ночь Итачи видит сны о Саске: вот его прижимают к земле, вот у него вырезают глаза. Саске ненавидел старшего брата, желал ему смерти, но именно его имя выкрикивал, когда ему снились кошмары, именно его умолял прийти на помощь. – Нии-сан, помоги!... Какаши обнаруживает Итачи как раз тогда, когда тот заканчивает сражаться с отрядом Анбу и добивает последнего шиноби. Налобный протектор мужчины уже поднят, а Шаринган открыт. На секунду он застывает, и его лицо бледнеет, будто он увидел призрака. Ясно, что он не планировал эту встречу. – Итачи. – Давно не виделись, сэмпай. Какаши стискивает зубы, услышав такую форму обращения. Его тело напряжено, он готов в любой момент броситься в бой. – Сдавай оружие, – говорит он. – И позволь мне увести тебя. – Ну уж нет. – Это не ты. Итачи улыбается, хотя здесь нет ничего смешного. – Забавно. Не так давно были времена, когда все верили, что я вырезал собственный клан просто ради развлечения. И никому не казалось странным верить в это. Какаши морщится. – Мы ошибались. То, как с тобой поступили… – Не утруждай себя. Я уже слышал эту болтовню. – Я пытаюсь сказать, что понимаю тебя, – умоляюще отвечает Какаши и подступает ближе. – Данзо, старейшины, даже Третий – они заслужили расплаты за то, что сделали с твоей семьей. За то, что сделали с тобой. Но они мертвы, Итачи. Ты убил их. Остальные люди невинны. Выражение лица Итачи искажается от злости. – Среди них нет ни одного невинного. – Да, они невинны! – кричит Какаши, и его маска спокойствия на мгновение спадает. – Они не сделали ничего плохого, они были ни при чем… – Как и Саске! Какаши замирает, его рука инстинктивно формирует первую печать для техники. Двое смотрят друг на друга, будто разделенные пропастью, и внезапно к Итачи возвращается живое воспоминание: они вместе скрылись в ветвях дерева, наблюдая за местностью, и молча сидят рядом – их плечи соприкасаются. И это кажется совершенно другой жизнью. Теперь Какаши Хатаке всего лишь один из шиноби Листа. Еще одна шестеренка в машине системы, погубившей младшего брата. Но Итачи сам был ее частью, до того как она использовала его и выбросила. До того как у него наконец открылись глаза. – Мне жаль, что так вышло с твоим братом, – тихо говорит Какаши. – Мне действительно жаль. Но если рассказанное тобой – правда, значит, ты был верен Конохе до сих пор. Так что ты не можешь по-настоящему хотеть этого. Гибель Саске… – Гибель Саске показала мне правду! – прерывает его Итачи, бросаясь вперед. Дикий взгляд горит красным. – Эти люди – яд! А я, дурак, был так слеп! Неважно, что ты будешь делать ради них, они навсегда останутся такими эгоистичными! Они всегда будут только брать! Эта грязная деревня прогнила до самых корней, а мой отец был прав! Он охвачен трепетом; мелкая дрожь разбивает его тело. Ярость рвется из него наружу. Единственное, что он видит перед собой – останки брата на земле. – Я не обязан убивать тебя, – мягко говорит Какаши. – Просто пойдем со мной. Тебе не нужно умирать. – Нет, – говорит Итачи, сдерживая подступающие рыдания, и его трясущаяся ладонь обхватывает рукоятку меча. – Нет, я уже умер. Какаши смотрит на него с таким отчаянием и такой тоской, что Итачи хочет рассыпаться в пыль прямо на месте. – Нет, Итачи. Клянусь, это не так. – Он мертв, – раздается шепот. – Я знаю. – Я не могу без него жить. – Можешь. – Я не хочу! Итачи задыхается, когда слова рвутся из него, острые и болезненные. Его глаза горят. Какаши ничего не понимает. Это касается не только Саске. Это и связано с ним, и нет. Все, что сделал Итачи, теперь обрушилось ему на голову, ведь единственный человек, который не позволял ему потонуть в пучине содеянного, мертв. Он убил своих собственных родителей. Деревня приказала ему сделать это, и он сделал. Он уничтожал мужчин, женщин и детей. Он видел, как лучший друг сбросился со скалы. Он перерезал горло девочке, которую мог бы когда-нибудь полюбить. Он оставил в деревне брата. И он смог пройти через это. Он смог выжить, не распавшись на части, не поддавшись искушению умереть от собственного меча. Из-за Саске. Это все было для Саске. Но сейчас Саске мертв. Саске больше нет. И ради чего пролилось столько крови? Ради чего была вся его жизнь? Ничего. Абсолютно ничего. Итачи опускается на колени. Трава под ним пропитана кровью. Он наклоняется вперед и захлебывается от рыданий, которые выбиваются из груди помимо его воли. Он разваливается. Он разбивается. Мириады микроскопических частиц рассеиваются по ветру. – Он умер, – хрипит Итачи, теряя способность дышать. – Он умер, умер, умер, умер… Какаши медленно приближается к нему, как к раненому зверю, становится напротив него на колени. Вокруг лежат тела, и кровь пачкает брюки. Он наклоняется перед Итачи и притягивает его к себе. Они застывают так на несколько мгновений. Итачи дышит тяжело, надрывается от плача. – Мне так жаль, – говорит Какаши и кладет ладонь ему на затылок. Голос срывается с каждым словом. – Итачи, мне так жаль. – Слишком поздно, – шепчет Итачи, и по его щеке катится невольная слеза. – Уже слишком поздно. Он поворачивает руку, зажатую между их телами, и вонзает свой кунай в сердце Какаши.***
Они убили моего брата они убили моего брата они убили моего брата они убили моего брата… УНИЧТОЖИТЬ ИХ ВСЕХ.***
– Итачи. Он не сразу поворачивается, когда слышит голос Мадары. Он знал, что этот человек придет за ним, и больше не желает бежать. Именно так он спланировал все. Самоубийство не выход, если он надеется снова увидеться с братом, если хочет для себя шанса попасть в рай. Он погибнет смертью воина – так же, как и весь его клан. И лишь немногие люди достаточно сильны для того, чтобы подарить ему такую смерть. Это неожиданное нетерпение, эта острая необходимость встретиться со смертью сейчас – все никак не было связано с тем, что он убил Какаши. Никак не связано с тем, что впервые с того момента, как он встал на путь мщения, он ощущает некое подобие вины за кровь на своих руках. Он пытался помочь тебе. Я не хотел этой помощи. Даже сейчас ярость по-прежнему бушует в голове. Отчаянное, непреодолимое желание залить мир той же кровью, что обагрила его руки. Коноха находится на грани полного разрушения, но эта нужда не ослабла. Вовсе нет. Она пожирает его. Он окружен телами. Кровь пропитывает землю. Черные огни пляшут вокруг, и Итачи ощущает жжение в глазах. Его взгляд затуманен. – Пришел убить меня? – спрашивает он. Руки сжимают меч. На лезвии блестит кровь. – Навряд ли. Я пришел убедить тебя возвратиться к нам. – Этого не будет. – Правда? – тон голоса мужчины заставляет Итачи обернуться и посмотреть на его лицо, спрятанное за маской. – Даже несмотря на небольшое поощрение? Маленькая фигурка выступает из гущи деревьев за спиной Мадары. Итачи замирает, и рукоять выскальзывает из его пальцев. – Саске? Меч падает на землю. Младший брат Итачи стоит всего в нескольких футах, смотрит на него широко раскрытыми глазами. Он не стал старше ни на день с того дня, когда умер. Ему всего десять лет. У него серая потрескавшаяся кожа, и что-то странное случилось с его глазами. Но они хотя бы есть. Вместо двух зияющих дыр… – Развейся, – шепчет Итачи. Когда ничего не происходит, он сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Все еще ничего. Если это гендзюцу – оно совершенно безупречно. – Чт… – Итачи сглатывает и пробует еще раз заставить свой язык шевельнуться. – Что это? – Я же сказал – поощрение. Твой дорогой брат вернулся к тебе. Но Итачи лишь мотает головой, неспособный отвести взгляд от образа своего маленького брата. Это не первый раз, когда он представлял себе его появление. Но Мадара тоже видит его. А Саске выглядит так, будто рад видеть старшего – таким он никогда не был в галлюцинациях Итачи. Там он лишь язвит о том, что Итачи разрушил его жизнь. Взгляд Итачи цепляется за трещины на его коже; он замечает, как сильно не хватает света в странным образом вернувшихся глазах. – Техника воскрешения. – Орочимару постарался, – говорит Мадара. – Просил передать тебе, что ждет благодарности. Ах да, твой брат, кстати, знает правду о резне. Я рассказал ему. Поэтому он не выглядит так, будто хочет изрубить тебя на куски и скормить акулам. Итачи едва слышит слова. Его взгляд прикован к брату, и наконец наступает осознание, что это все – реальность. Это на самом деле Саске. Он здесь, он… Саске выглядит радостным – и нетерпеливым. Но его взгляд скользит мимо Итачи, замечает обстановку, и медленно радость затухает. На ее место приходят ужас и страх. – Саске, – выдыхает Итачи и подходит немного ближе, спотыкаясь. – Саске, ты… Но Саске отшатывается назад. Смотрит вокруг на десятки изувеченных тел, на пропитанную кровью траву. – Что ты сделал? – Это ради тебя. Отото, я отомстил за тебя. Я… Но в его выражении лица не чувствуется ни благодарности, ни облегчения – как и ожидал Итачи. Затравленный взгляд говорит лишь о том, что сейчас перед глазами младшего вновь встали картины той ночи. “Нет, – думает Итачи. – В этот раз все не так. Все по-другому.” – Ты убил их, – говорит Саске дрожащим голосом; его взгляд мечется от тела к телу. – Ты убил их всех. Т-ты… Итачи бросается вперед и вцепляется в него руками, удерживая на месте. Почти не чувствует холодную, мертвенную кожу. Задыхается от отчаяния, от непреодолимого желания удержать его здесь, никогда не отпускать, стереть страх с его лица и заставить его понять. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, не покидай меня снова, разве ты не видишь… – Отпусти, – всхлипывает Саске и пытается вырваться из объятий. – Итачи… Отпусти… – Это ради тебя, – с жаром говорит Итачи, сильнее сжимая руки брата. – Ты же понимаешь, да? Ты должен понять. Все это было для тебя. Все, что я сделал. Все… Он берет в ладони лицо младшего и не замечает, как пачкает бледные щеки кровью. – …ради тебя. Саске вертит головой. Широко раскрытые, испуганные глаза смотрят на Итачи так, будто никогда не видели его раньше. Будто он незнакомец. – Нии-сан… нет.