Stuck In Rewind

      Над Балтимором льет дождь.       Балтимору все равно: он глубоко спит в блаженном неведении.       В доме доктора Дю Морье — тишина, только шаги Уилла звучат о поверхность пола. Пол тихо скрипит под его весом; старое дерево изнывает после недель, месяцев неиспользования. Скрип половиц тонет в шуме дождя, стучащего по крыше и окнам. Ботинки оставляют за собой круги дождевой воды. Капли стекают по поднятым рукам и одежде Уилла, соскальзывают и падают на пол.       Он медленно движется из одной комнаты в другую, держа пистолет в руках. По позвоночнику ползет дрожь то ли от холода, то ли от страха. Мебель покрыта белой тканью и тонким слоем пыли. Дом давно заброшен.       Уилл знает, что Ганнибал здесь. Это единственное место, куда он может пойти, чтобы зализать свои раны.       Уилл останавливается. Сквозь шум дождя до него доносится приглушенный звук. Он прислушивается и выходит в коридор. Звук становится отчетливее.       Течет вода.       Уилл следует за шумом. Вода приводит его в заднюю часть дома, где из приоткрытой двери пробивается тонкий свет. Он толкает дверь и проскальзывает в комнату. Спальня. Пустая. Дверь в смежную ванную открыта, свет слабо освещает комнату. На пол небрежно брошена одежда, кровь пропитывает ковер и пачкает нетронутую плитку.       В душевой кабине движется силуэт.       Ганнибал.       Дыхание Уилла сбивается, пульс оглушает. Его захлестывает новая волна гнева, и на секунду он испытывает искушение выстрелить через душевую ширму. Но он не делает этого. Ему нужны ответы. Он пробирается в глубь комнаты, оставаясь за пределами круга света. Уилл задерживает дыхание, считает удары сердца.       Вода останавливается. Полотенце шумит в руках. Дверь со скрипом открывается и со щелчком захлопывается; длинная тень пересекает пол спальни. Один шаг по ковру. Второй. Третий.       Уилл поднимает пистолет.       — Ты солгал.       Ганнибал останавливается на месте; полотенце, прижатое к щеке, ловит стекающие капли воды. Он поворачивается и смотрит на Уилла, обнаженный, мокрый — ничуть не уязвимый. Широкий пурпурный синяк красуется на спине. Более мелкие покрывают его руки и живот — последний подарок Джека. В его глазах поблескивает что-то похожее на удивление. Что-то похожее на горе. Что-то похожее на гнев.       — Ты сказал, что предпочитаешь недоговаривать вместо того, чтобы откровенно лгать. Я упустил этот момент, — говорит Ганнибал, его тон обманчиво спокоен. — Солгал ты.       Уилл думает о Фредди Лаундс и сразу же отмахивается от нее. Она не имеет значения. Не она.       — Где ты прятал Эбигейл? Там же, где и Мириам Ласс? Может, ты и ей мозги промыл, чтобы она была послушной?       На этот раз никаких сюрпризов. Ганнибал позволил Уиллу найти Эбигейл. Она лежала на диване в гостиной. Маленькая бутылочка от снотворного и шприц были брошены на пол, не слишком далеко от нее самой.       Уилл опустился рядом с ней, руки дрожали, внутри похолодело, что-то болезненно надломилось. Он протянул к ней руки, нащупал пульс, обнял ее лицо, как отец обнимает лицо своей дочери: с облегчением, благоговением, непоколебимым страхом причинить вред. Его рука скользнула по шраму, на месте которого должно было быть левое ухо. На одну страшную секунду он подумал, что она мертва; молитва была когда-то услышана: время повернулось вспять, чашка собралась воедино, но снова выскользнула из его рук.       Эбигейл моргнула. Уилл замер. Доза была не смертельной, но парализующей. Ее глаза нашли его, приковали к себе.       «Ты виноват, — кричали они. — Все вы».       — Я удивлен, что ты не остался с ней, — говорит Ганнибал, вырывая Уилла из тисков воспоминаний о недавних событиях. — Разве ты не скучал по ней?       — Ты никогда ее больше не увидишь, — шипит Уилл сквозь стиснутые зубы.       — Единоличная опека?       Уилл отвечает серьезно:       — Мы оба отпускаем ее. Она достаточно настрадалась.       — У нее больше никого на свете нет, Уилл, — медленно говорит Ганнибал; от тона его голоса у Уилла бегут мурашки по коже. — Без моего вмешательства она осталась бы одна и без средств на существование.       — Так ты собирался обеспечить ее? Убедиться, что у нее нет другой жизни, кроме той, что предлагаешь ты?       — Я никогда не принуждал ее к этому. Я не похищал ее, не запирал в камере, вопреки тому, во что ты, кажется, веришь. Эбигейл осталась со мной по своей воле.       — Ей некуда было идти: ты убедился в этом. Ты убедил ее в этом. Ты не занимаешься принуждением, доктор Лектер, — слова Дю Морье эхом прозвучали в голове Уилла. — Только… убеждением.       Хорошо отточенный навык, мастерство, говорящее о десятилетиях практики. Это сработало с Уиллом, Джеком, Аланой — со всеми, кто когда-либо пересекал его путь. Но дело в том, что, как только объект распознает манипуляцию, иллюзия рушится. Мысль зарождалась в голове Уилла, ее корни и ветви обвивали все вокруг.       — Эбигейл знает, не так ли? Она поняла, кто ты такой, поэтому ты решил держать ее рядом. Ты сделал так, чтобы у нее был лишь один выбор: следовать за тобой или умереть.       — Довольно много предположений, — говорит Ганнибал, вскинув брови. — Ты возвел ее на пьедестал и позволил себе быть ослепленным ее манипуляциями. Когда чаша весов склонилась, выдуманный тобой идеал Эбигейл не совпал с реальностью — ты отверг ее.       Уилл снисходительно фыркнул.       — Потому что твой идеал совпал с реальностью? Она не твоя дочь, доктор Лектер. Она не твоя ученица, — Уилл должен был ранить его настолько сильно, насколько это возможно. — Она не твоя сестра.       Задел нерв.       Ганнибал отрывает взгляд от Уилла, опускает полотенце, чтобы сложить его. Движения механические, почти бесцельные, пока он снова не берет себя в руки. Притворная беззаботность — щит, нежели оружие. Полностью обнаженный, Ганнибал никогда не был в еще более толстой броне.       — Могу я одеться?       — Не можешь.       Удар сердца — второй, третий, пока Ганнибал аккуратно складывает полотенце. Уилл замечает напряжение в линии плеч Ганнибала, которое можно оценить как что-то совершенно обычное, человеческое, если бы это проявлялось в любой другой момент, кроме этого.       — Опусти пистолет. Мы оба знаем, что ты не спустишь курок.       Уилл усмехается резко.       — Хочешь поспорить?       — А как же твоя сладкая фантазия убить меня голыми руками? — Ганнибал кладет полотенце на сумку. Уилл видит одежду внутри нее, но Ганнибал не тянется за ней, как и было приказано. Это последнее удовольствие, которое Уилл позволяет себе — краткий миг власти над человеком, которого он когда-то считал неприкасаемым. Их взгляды встречаются. — Ты снова прячешься, Уилл.       — Ганнибал, — язвительно срывается с языка Уилла. — Мы оба знаем, что, как только я опущу пистолет, ты свернешь мне шею.       — Столько уверенности в моих намерениях. Напомни, как долго ты был ослеплен?       — Ты не так хорош, как тебе кажется, доктор. Я убедился в этом сквозь призму твоих обманов, пока мой мозг пылал в огне.       — Ты обвиняешь меня в обмане? А что ты? После всего этого я позволил тебе знать меня. Видеть меня. Редкий дар, который я вручил тебе, — взгляд Ганнибала зацепляется за взгляд Уилла, стены рушатся в момент. — Но, полагаю, для тебя это ничего не стоило.       — У нас нет будущего.       — Есть. Было. Если бы ты только позволил.       — Если бы только я позволил? — Уилл крепче сжимает пистолет, чтобы его руки не дрожали. — Я дал тебе шанс. Я дал тебе гребанный шанс, — шипит он. — Почему ты не воспользовался им? Почему ты не уехал? — голос срывается на последних словах. Он сжимает губы, делает глубокий вдох, дрожащий вдох. — Почему ты снова оказался здесь?       В разбушевавшейся буре гнева Уилл ощущает горький вкус победы, когда видит мелькнувшую в глазах Ганнибала боль, наконец открывшуюся ему.       — Я не мог уехать без тебя.       — Нет, ты мог. Собирался. Или ты планировал зайти ко мне домой, прежде чем прыгнуть в самолет? — тогда Ганнибал нашел бы людей, которые пришли бы арестовать его. Это было бы проще. А может быть, и нет. На его руках было бы больше крови. На их руках. — Ты собирался уйти без меня.       — Я тоже предоставил тебе шанс. Шанс исчезнуть, сбросить маску, оставить эту ложь позади нас и начать все заново там, где Джек Кроуфорд и ФБР не смогут найти нас. Ты не воспользовался им.       — В этой жизни не было места для меня. Только для идеала, — может быть, это сработало бы; может, им удалось бы сплести новую ложь, достаточно убедительную, чтобы продержаться, пока они не устроятся на новом месте. А затем месяцы, недели, дни тянули бы за края, пока все не оборвалось бы. Между ними не было ничего устойчивого. — В ней не было места для нас.       Ганнибал размыкает губы, ответ задерживается на вдохе, губы снова смыкаются. В горле тихо щелкает, когда он сглатывает. Вместо ответа он спрашивает:       — Зачем ты позвонил?       — Я… — Уилл останавливается, колеблется. Ему только что отказали в предоставлении правды — он откажет в ответе. — Я хотел, чтобы ты сбежал.       «И сбежать с тобой», — безжизненно повисает в воздухе.       — Хотел.       — Хотел.       Уилл поднимает пистолет выше и направляет его на голову Ганнибала. На этот раз Ганнибал не отворачивается. Он задерживает взгляд на Уилле, моргая от блеска его глаз. Они что-то ищут в Уилле. Впервые — в последний раз — Уилл позволяет ему найти это. И это причиняет боль. Больно ему. Больно им.       — Твое сердце бьется чаще, Уилл?       Уилл сглатывает ком в горле.       — Это имеет значение?       — В прошлый раз ты ответил нечестно, — мягко говорит Ганнибал, в его словах впервые не звучит обвинение. Только сожаление и давящий груз упущенных возможностей. — Сейчас, когда моя жизнь держится на кончиках твоих пальцев, ты слышишь свое сердце?       Уилл задерживает дыхание, жжение в его глазах отражает взгляд Ганнибала.       Щелкает предохранитель.       — Не слышу.