ВОЙНА БОГОВ, ПЛЕН И ПРЕДАТЕЛЬСТВО: ВОСПОМИНАНИЯ ОЧЕВИДЦА

Самое страшное в Войне Богов – не сама война, не наше поражение, не наше пленение. Самое страшное в Войне Богов: она сделала мир безумием. Есть вещи, которые настолько очевидны, настолько сами собой разумеются, что мы о них даже не думаем. Не осознаем их важность. Земля твердая, вода мокрая, солнце греет, лед холодит – все это константы мира, в котором вы, смертные, живете. А теперь представьте, что земля перестала вас держать, вода не утоляет жажду, от солнца веет холодом, а лед нужно кидать в камин вместо дров. Долго ли вы проживете в таком мире? Я живу в нем тысячелетия. Базисом нашего мира были Трое и их единство. Мы знали, что они могут ссориться и спорить, обижаться и уничтожать творения друг друга... Но они были всегда – и вовеки. И еще они никогда, никогда не втягивали в свои споры нас – детей. Это может показаться обидным: по сути, о вещах по-настоящему серьезных нас не спрашивали. Например, продолжать ли быть Жизни, решали Трое – и только Трое. Хотя мы были очарованы этим новым явлением. Но мы знали, что родители любят нас и учитывают наши интересы. И что как бы они ни изменяли Вселенную – нам будет, чем в ней заняться. По сути, все время до Войны было для нас, Младших Богов, периодом вечного детства: в Трое в качестве родителей и игровая комната размером во всю Вселенную. Взросление стало внезапным и кровавым. Когда Итемпас убил Энефу... Нет, чуть позже... Когда мы пережили смерть Энефы. Ваши легенды говорят, что в начале Войны Богов свет на земле померк, и все живое несколько дней было еле живым. Так вот, это произошло не только в вашем мире, но и во всей Вселенной. И свет, кстати, до сих пор тусклый. Не такой, каким он был в дни царствования Троих. Даже сейчас, когда место Энефы заняла Йейнэ, а пленный и его тюремщик поменялись местами. Но это я отвлеклась. В общем, в первые дни Войны Богов сражались только Нахадот и Итемпас. Они единственные смогли сразу после смерти сестры что-то делать... активно. Нахадот никогда не говорил об этом, но я думаю, что именно тогда у него был шанс победить брата. Темпа ведь не хотел его убивать. Он хотел, чтобы Наха принадлежал только ему. Убивая Энефу, Итемпас воевал за Нахадота. Он не ожидал, что после этого ему придется воевать с Нахадотом. Иногда я поражаюсь тому, насколько слеп и наивен был один из моих отцов. Как он мог думать, что достаточно исключить Энефу из уравнения – и все вернется на круги своя, Трое снова станут Двумя, все наладится... Почему Бог порядка не увидел, что этот порядок давно и неумолимо изменился? У меня нет ответов на эти вопросы. Но я почти уверена, что если бы Нахадот напал тогда в полную силу – он бы победил. Впрочем, неизвестно, выжила бы Вселенная после этого. Она пошатнулась даже без Одного из Троих, вряд ли ее удержал бы Один из Троих. Но Нахадота, даже в ярости и боли после смерти Энефы, сдерживал страх – страх тотального одиночества, которое никто больше не знал. Наха слишком хорошо помнил, как это – быть единственным живым существом во Вселенной... в той пустоте, которой была Вселенная, когда Вихрь выбросил в нее свое первое творение. И раз за разом придерживал руку. Чуть-чуть, но равному с ним по силам брату этого хватало. В общем, некоторое время наши отцы сражались, и никто не мог одержать верх. Потом наступило мгновение, когда они разошлись – как бойцы по разным углам ринга, только их рингом была Вселенная. И в этот момент Итемпас призвал на помощь нас, Младших Богов. Сейчас жрецы говорят людям, что Младшие Боги тогда поделились на тех, кто сохранил верность Итемпасу, и на тех, кто присоединился к мятежу, поднятому Нахадотом. Это полуправда, которая хуже лжи. Потому что жрецы, говоря так, замалчивают разницу между нашими отцами: только один из них позвал своих детей воевать за него и убивать за него. А именно эта разница была ключевой, определившей дальнейший ход войны. Когда человеческого ребенка спрашивают, кого он сильнее любит – маму или папу, - он теряется. А если и делает выбор, то этот выбор далеко не всегда рационален. Ребенок может выбрать отца, который пьет и бьет его – зато балует в тот краткий период, когда «добрый». Хотя с тихой и забитой, но надежной с матерью ему было бы лучше. Поэтому не спрашивайте, как мы выбирали сторону. Мы и сами об этом друг с другом не говорим. Но не удивляйтесь, что из нескольких сотен Младших Богов на стороне Нахадота оказалось всего несколько десятков. По сути, мы выбирали не между Итемпасом и Нахадотом. Мы выбирали, подчиниться одному из наших отцов, остаться в стороне или ослушаться его прямого приказа. Наха, напоминаю, никого с собой не звал... Несмотря на это, количественное преимущество Итемпаса в Войне Богов было не столь уж велико: тех, кто не присоединился ни к одной из сторон, тоже было достаточно. Это была не трусость – скорее растерянность. А еще в стороне остались те, кто сразу понял: им придется убивать своих братьев и сестер. Не то что бы смертей среди богов раньше не случалось. Бывало и такое. Не все дети Троих были удачными. Были Младшие Боги, которые не нашли своего предназначения или не смогли ужиться в мире с другими. Но их уничтожали наши родители – и только после того, как их дети исчерпали все свои шансы прижиться в этой Вселенной. Мы никогда не убивали сами – да и не смогли бы. Ведь уничтожить Младшего Бога мог только один из Троих... или кровь демона. Которая была у Итемпаса, но не у Нахадота. Вот так он выиграл – смертной кровью. Мы, вставшие на сторону Бога Ночи и Хаоса, не были такой уж легкой добычей. В основном к Нахе присоединились те, кто имел сродство к его яростной природе – боги войны и охоты, боги различных хищных тварей... Нашу сторону выбрали и некоторые мирные братья и сестры, но преимущество в воинском опыте было на нашей стороне. Вот только у нас был только один убийца, а у них – больше дюжины. Закаленный в крови демона кинжал, которым Нахадот убил Энефу, был у него не единственным... Мы же могли только удерживать противников, чтобы на Нахадота не бросилось их слишком много одновременно. Не удивительно, что наше количество снижалось с каждым часом битвы. И не удивительно, что Нахадота в итоге... не скрутили даже. Просто отвлекли достаточно, чтобы Итемпас смог сломить его волю и наложить свое заклятие. На него и на троих выживших: Сиэя, его первенца, меня – и мою сестру Курруэ, богиню мудрости. Ту, чье тело лежит сейчас передо мной. Я слышу как в задних рядах спрашивают, кто я. Пожалуй, мне следовало представиться. Я не подумала, что даже здесь веру в меня хранили в глубокой тайне. Меня зовут Чжаккарн, и до пленения я была вашей покровительницей. Я – Богиня Войны. И, наверное, единственным преимуществом моего положения было то, что в первые годы рабства войны на мою долю хватило... Сейчас это уже почти забыли, а до Войны Богов знали все: у каждого бога есть предназначение. И наша сила зависит от того, в какой степени мы этому предназначению следуем – и от интенсивности поклонения, конечно. Кстати, в том числе поэтому Арамери не вывели еретические культы совсем уж под корень – если бы смертные забыли имена Энефадэ, толку от нас стало бы несколько меньше. В утешение могу сказать, что вы правда хорошо хранили нашу тайну: Арамери думали, что вас гораздо, гораздо меньше. А на деле вы – самый многочисленный из народов, сохранивших мне верность. Да, есть и другие. Я вас обязательно познакомлю. Но вернемся к предназначению. Из нашей плененной троицы (Нахадота я не считаю, для него действуют другие законы) больше всего повезло Сиэю, богу детства. Детские пакости против хозяев не только доставляли ему удовольствие, но и добавляли силы. Именно он в первые годы дал нам надежду, показав, что власть Итемпаса и Арамери над нами не абсолютна. Я в первые столетия власти Арамери воевала почти непрерывно – установление мира во всем мире дело, знаете ли, кровавое. А вот Курруэ пришлось хуже всех. Арамери не была нужна от своих орудий мудрость. А миру, в котором жрецы на всех углах прославляют за это качество Блистательного Итемпаса, тоже была не слишком нужна конкурирующая богиня мудрости. Я говорю это вам, своим верным, стоя над телом той, которую история запомнит как Курруэ Предательницу. Потому что у воинов есть свое понимание справедливости. И я хочу, чтобы вы знали, что на самом деле моя сестра погибла в войне. В самой страшной и кровавой из возможных: в войне с самой собой. Курруэ сдалась первой не потому, что меньше нас любила мать. Она сдалась тогда, когда уже практически потеряла себя. Богиня, лишенная поклонения и предназначения, не может умереть. Но это сводит с ума – как вечный голод, как невыносимая жажда. А после поражения мы и так жили в безумном мире. Курруэ делала все, что могла. Она строила планы нашего освобождения, которые мы обсуждали и старались претворять в жизнь – так мы давали ей проявить свою мудрость. Она стала смотрительницей библиотеки, хранительницей накопленных Арамери знаний. Те не возражали, и мы быстро поняли, почему: в библиотеку редко кто-то забредал. Мы видели, что нашей сестре тяжело – но не подозревали, насколько. Пожалуй, в ее последнем поступке была определенная мудрость: если бы Итемпас победил с ее помощью и выполнил данное обещание, Курруэ вернула бы часть своего могущества. А если бы план использовать Йейнэ провалился сам по себе, она продолжала бы катиться в бездну безумия, становясь опасной в том числе и для нас. К счастью для всех здесь присутствующих – и для всего мира, пусть он пока этого не понимает, – мы победили и обрели свободу. К несчастью, для моей сестры уже было слишком поздно. Я рассказываю вам эту историю, потому что хочу, чтобы вы поняли еще и Йейнэ. Вам ведь теперь жить в мире, где она – Богиня Сумерек, одна из Троих. А она совсем не Энефа. Да и про Энефу вы за тысячелетия единовластного правления Итемпаса многое позабыли. Так вот. Когда вскрылось предательсво Курруэ, Йейнэ ее убила. Арамери сочли это жестом утверждения власти новой богини, восприняли это как наказание. Я хочу, чтобы вы понимали: Йейнэ любит всех своих детей, как любила и Энефа. Она убила Курруэ, потому что ничем не могла ей помочь. Курруэ не простил бы Нахадот, но что еще важнее – она не простила бы сама себя. Безумная богиня, которая настолько неудачно выбрала стороны в последней битве за свободу, уже не смогла бы быть богиней мудрости. А жизнь без предназначения и в вечном страхе перед гневом Нахадота – она была бы хуже смерти. И, весьма вероятно, эта жизнь была бы короткой, а смерть – куда более мучительной, чем подаренная Энефой. Опыт Нахадота в области медленного умерщвления измеряется тысячелетиями... Пока еще Арамери остаются главенствующей силой в мире, поэтому мир узнает именно их версию событий: Курруэ предала и была наказана за это. Образ предательницы в глазах всего мира – это достаточное наказание. Я не оспариваю его. Но я принесла ее тело к вам, моим верным. Чтобы вы услышали эту историю и похоронили мою сестру с почестями – как воина, павшего в битве. И чтобы вы навсегда запомнили мои слова: самая страшная битва – это битва с самим собой. Битва за свой рассудок против безумия, за свою веру – против неверия. И это самая важная битва, ибо проиграв в ней, невозможно выиграть никакую другую. Это последняя мудрость, которую оставила нам Курруэ. Давайте же не дадим ей затеряться в веках.