последний килограмм

Нравится гладить её мягкие волосы, целовать в лоб, трогать исхудавшие запястья, переплетая пальцы. Слушать длинные рассказы в перерывах от долгой работы. Нравится вдыхать до безумия родной и ужасно приторный аромат горных цветов, строить ложные надежды о счастливом будущем. О счастливым будущем с ней. С Юй. Девушка голову запрокидывает назад, и видно сразу щеки красные, как разгорячённые угольки. Глаза сияют, а на всё лицо улыбка раскатывается. Такая искренняя и нежная-нежная, что плакать хочется. Мысли о Гань Юй всегда создавали небольшой комок чего-то жгучего внизу живота, учащая дыхание. И ей нравилось это. Но совсем-совсем не нравилось наблюдать за тем, как вес у подруги всё меньше и меньше становится. Как обед, специально приготовленный, в унитазе оказывается. Как доводит себя возлюбленная до боли в животе и волос, по ванне разбросанных. Но Ке Цин вопросов не задаёт: всё понимает. Ключи от дома берет с разрешения. Заходит часто, в комнате тихонько убирается, пока подруга не в квартире находится. В гости попасть пытается, как бы невзначай таща порцию горячего. Спать укладывается рядышком, теплом делится, в объятья укутывает, и когда та всхлипывает тихонько среди ночи — молчит: знает что не время, знает что не стоит. Лишь сжимает в руках сильнее. Ведь Гань хрупкая, как песочный замок: один неверный тык, пусть даже самый-самый нежный — и спугнул, разрушил. А её ой как терять не хочется. Не оставляет наедине с мыслями дурными. Да, от этих отношений девушке больно становится, но это совсем не отталкивает. Не отталкивает, потому что чувство посильнее возникает. Гораздо теплее, оно помогает на всё закрыть глаза. Это любовь. Любовь эту Ке Цин не отрицает. С самого первого дня влюблённость в душе теплится, но она не рассказывает и не расскажет о ней до тех пор, пока взаимности не почувствует. А Гань Юй не знает как сильно любят её, как сильно позаботиться хотят, согреть и утешить. И не от глупости своей не замечает, просто мысли не допускает, что возможно такое: слишком толстая для такой роскоши, недостаточно худая. Ещё бы десять килограммов… И глаза видеть начнут, нос — ароматы вдыхать, а, может, и сердце — чувствовать. Не понимает искренне, с какой целью каждый день старшая приходит, интересуется ей, с упорством маньяка уламывая на очередную ночевку. Глаз не спускает и за каждым кусочком съеденного следит. Знает? Возможно, но это не то, о чём думать сейчас хочется. Всё потому что Юй не любит о своих проблемах говорить, не любит что бы узнавал кто-то о ситуации сложной. Но коллег всем своим видом располагает к себе. Даже во взгляде впервые жалость не чувствуется. Может, поэтому ближе подпускает, на встречи после работы соглашается. Лань не очень любит гостей, но… Опять вечер. Опять Ке Цин. Опять злосчастная тарелка с «вкусным». Перед собой уже блокнот лежит, в котором для прикрытия на первой же странице записи «умные», а на другой — меню на год вперёд расписано. Каждое съеденное блюдо помечено. Калории, жиры и углеводы красным маркёром обведены. Разделяя жирное блюдо по ингредиентам отдельным, ручкой быстро чиркает на бумажке, складывает, вычитает. Размышляет, что сделать нужно будет позже, что бы вес набранный согнать. Но если спросит подруга близкая, то вычисления математические простые, скажу, что… для работы нужно или вовсе скучно стало. Но вопросов никаких, лишь взгляды короткие. Оценивающие или сразу осуждающие? Но эти мысли быстро перекрывает другая тема, более важная сейчас. Думает: на секунду, только на секунду коллега отвернётся, и она выкинет наконец-то всё содержимое в мусорку. Каждую крошку кропотливо стряхивать начнёт, что бы ничего в рот не попало. Но подруга стоит. Потихоньку накатывает дикий голод. Да и давящее чувство стыда за такую заботу не может оставить просто так. Приятный запах жаренной рыбки только одурманивает. Кусок за куском. Тарелка пуста. Гань и вспомнить не сможет, как в ту ночь добралась до туалета после того, как с Ке Цин на кровать легли. Старается всё сделать как можно тише. Осторожно на коленки перед унитазом садится, и всё по новой: два пальца в рот, подступившие слёзы и желаемая цифра на весах. Поднимается, опираясь на раковину, и чувствует, как сил уже начинает не хватать. Скоро сорвётся. В зеркале — впалые скулы, а вместо здорового розового румянца — бледная до ужаса кожа. В свете белом Гань Юй выглядит болезненнее, чем обычно. Выходя из ванной, перед глазами предстаёт сидящая на корточках Ке Цин. Сонная, растрёпанная, но смотрит так серьезно, задумчиво. «Белоснежку» трясёт, она понимает что сейчас произойдёт. Возможно произойдёт. Прикрывает глаза и сжимает ладошки в кулак, готовясь к порции гневных комментариев в её адрес. Но ничего подобного не происходит. Подруга встаёт, отряхивается и непонятно зачем заходит в ванную. А Юй пошевелиться не может, отходит от комнаты немного и смотрит искоса. Дверь не закрыта. Ждёт хоть какой-то реакции. Видно, как возится подруга. Слышно, как смывает воду в унитазе, заливает средством пол и следы мокрые, потные подтирает. Выходит и под руку берет, к кровати ведёт. Ничего не говорит. Не спрашивает. Всем необходимым окружает, в кружку холодной воды набирает и на тумбочку её ставит. Свет не выключает: дозволения ждёт. Гань Юй стыдно становится. Но так чертовски хорошо одновременно. Уже лучше. Ненадолго, возможно, но лучше. Девушка в безопасности, в безопасности рядом с растрёпанной на вид подружкой. В безопасности в её надёжных руках. Возможно, где-то глубоко она и рада была тому, что подруга увидела всё своими глазами. Так легче. Правда, скорее ей, чем Ке Цин… А в голове Нефритового Равновесия бушевал целый ураган. Ей, на самом деле, очень больно и совсем не спокойно. Сердце на кусочки разрывается. Взять за руку хотелось и отчитать хорошенько. Только знает, что не подходил способ такой. Прекрасно знает. Вместо этого в ванной убирается, воду приносит. Сейчас она должна держаться. Прислушивалась специально, кожу щипала, что бы не заснуть раньше. Знала ведь, чего от Гань Юй ожидать можно. Слишком очевидно. А, может, и не очевидно, просто та её как открытую книгу читала. Эта мысль забавляла. Боялась подходить сначала, но устала. Устала молчать и бездействовать настолько, что стало абсолютно всё равно, что может случиться с их отношениями. Хоть в топку воспоминания Гань о Ке Цин кинет. Всё равно должна быть рядом сейчас. Обязана. Около минуты стояла мёртвая тишина. Цин пошевелиться боялась. Ближе подойти очень хотелось, и с каждой секундой, с каждым взглядом в сторону коллеги желание возрастало, а уверенность прибавлялась. К кровати всё-таки подходит, но не сразу. Медленно ноги переставляет. Прощупывает. Не может себя унять и на край садится рядышком. Руку кладёт на волосы волнистые аккуратно, ждёт снова. Можно ли продолжить маленькую шалость? Гань Юй только глаза слегка прикрывает. Ке Цин по голове проводит, в волосах пальцы путаются. Старается дышать тихо-тихо, что бы подругу не дай бог не потревожить. — Мне выключить свет? Ответа нет. Привставшая на локтях Юй в глаза прямо смотрит, руку чужую с себя убирая. Ближе двигается и подбородок острый на плечо кладёт, двумя руками талию обвивая. Ке Цин — самая действенная микстура от стресса. Нефритовому равновесию много времени не нужно: обнимает в ответ, сильнее жмётся, да глупости милые и подбадривающие нашёптывать начинает. Лицо немного наклоняет, и губы касаются лба, несколько раз нежно целуя. — Я люблю тебя, цветочек. Может, и зря сказала, но Ке Цин не жалеет. Гань Юй вырываться гневно не начинает, значит, все правильно. На завтрашнее утро выпадает уже два серьёзных разговора. Возможно, это будет слишком много для двух абсолютно вымотанных в моральном плане девушек, но уже не сейчас обо всем жалеть и думать. Они вдвоём, им хорошо.