услышь меня и вытащи из омута

      Небо. Голубое и недосягаемое. Далёкое и вечное. Близкое и запредельное. Кажется, вот взлетят твои качели чуть выше — ты коснешься рукою облака. Поднимаешь голову — оно бескрайнее и бесконечное. Где-то в невозможности. Было ли оно, когда не было нас? Нас как вида? Любовались ли им древние греки, обернутые в полотенца? Жевали ли под ним динозавры траву и друг друга? Или это всё — выдумка? Плод нашего воображения?       Солнце. Такое одинокое и горячее. Быть может, потому оно и одиноко, что опалит любого, кто осмелится подобраться поближе? А может, оттого оно и раскалилось — чтобы уединиться. Есть оно там, где-то в тысячах световых лет от нас, или мы всего лишь играем в игры, сочиняя фальшивое небо, фальшивые звёзды, фальшивую реальность? Может быть, ничего этого нет, и всё лишь иллюзия его гаснущего сознания. Или проекция, придуманная им, чтобы жить было нескучно. А всё равно ведь скучно. Ну, небо. Ну, солнце. Какой в них толк? Оба далеко. Оба лишь антураж. Антураж бессмысленной и скучной жизни. День за днём одно и то же. Хоть в самых красивых и фантастических уголках Вселенной, в невероятных мирах — одно и то же. Рутина губит всё. Рутина поглощает искры. Имей ты самый великолепный вид из окна на этой планете, или на другой планете, имей самую вкусную еду, шикарную одежду, любящую семью, неограниченные финансы… Всё опостылеет. Всё станет ненужным и одинаковым. Любое золото опустится до значимости пыли, когда жизнь слишком скучна. Кто задумывал её? Кто всё это создавал, наполнял, детализировал? Мало. Плохо постарались.        Ханма давит сигарету о пепельницу. Да, купил пепельницу и да, прогнулся под общество. Так просто убирать проще. Чем проще убрать, тем лучше. Когда сложно убирать, он не убирает. Накапливается мусор. Это раздражает. Проще купить пепельницу и давить сигарету в неё.         Он стоит у окна, опирается на подоконник. Небо плоское и голубое с перьевыми облаками. Обычное небо, стандарт. Можно было хоть иногда менять заставку. Почему вместо плоского голубого не могли поставить что-то насыщенно-фиолетовое? Пористое, с золотыми вкраплениями, растекающееся, как горячий шоколад? Было бы… Не весело, конечно, но…прикольно. В голубом и плоском нет ничего прикольного. Причем изначально не было. Этот унылый дизайн как будто подбирали те же, кто придумал красить стены в школьных коридорах в болотно-зелёный и в серый. Убожество.        Снизу копошатся люди. Они смешные с такой высоты. Кажется, что можешь передавить их пальцем. Или тлеющей сигаретой.  Забавное зрелище. Женщина в теле спешит довести своего ребёнка до школы. Ребёнок не спешит. Хотел наверняка смотреть дома мультики; почему не оставили? Зачем повели? «Отсиди, сынок, полдня в окружении идиотов. Послушай некомпетентную идиотку в розовом свитере. Заработай головную боль и иди домой, но не радуйся: тебе придется провести так одиннадцать лет, и это не обсуждается. Вообще». Зачем? Кому это нужно? Для чего? Чтобы получить аттестат? А для чего — чашки ставить? Пойти в вуз, окончить, провести остаток жизни в офисе, в рутине? Пусть даже не в офисе, кому это, скажите на милость, сдалось?       Придавить их окурком. Завалить горсткой пепла. Как машины засыпает снегом, и они не могут ехать, так и эта парочка бы под пеплом не смогла пошевелиться, даже барахтаться. Прикольно. Но опять невозможно. Почти всё прикольное невозможно.        С Кисаки было прикольно. Даже, можно сказать, весело. Да, он умел развлекать. Устраивал настоящие шоу, как профессионал сталкивал людишек на ринге. И наблюдал, как они крошат друг другу зубы и превращают морды в кровавое месиво. Сам он не любил пачкать руки. Он был мозгом, стратегом, серым кардиналом. Ладно, не таким уж и серым, но он умел затаиться и выйти сухим из воды. Вообще-то, он совсем не был серым. Он был раскрашен всеми цветами радуги, в отличие от остальных. Он фонтанировал идеями, поражающими воображение. Его мозг был как будто не совсем правильно устроен. Лишённый эмоционального, но наделённый обычным интеллектом, он поражал своими планами. Жестокими, выверенными до миллиметра. Он не допускал ошибок. Он видел картину целиком, приходил от общего к частному и наоборот. Строил карточные домики из людей и их взаимосвязей, а потом, дождавшись момента, одним движением рушил эти домики до основания. Было интересно наблюдать за тем, как, подначенные Кисаки, люди своими руками губили свои жизни. Он никогда не втыкал ни в кого нож, он просто давал этот нож в руки, тем, кто готов уже был его в себя воткнуть. Кисаки был гением. А ещё он был довольно неплох в постели.        Кисаки лежал в могиле уже четырнадцать месяцев. Поначалу было тяжело. Потом стало просто никак. Ханма маялся без дела, пытаясь найти себе нескучное занятие. Изо дня в день, на протяжении четырнадцати месяцев. Он пробовал «жить в своё удовольствие», но удовольствия не получил. Денег у него оставалось достаточно, чтобы беззаботно кутить и прожигать молодость ещё пару лет, нужно было только своевременно менять паспорта и геолокации. Но надоело уже на вторую неделю.       Ханма жарил свои выпирающие кости на шезлонге у открытого бассейна в арендованном белоснежном коттедже, подобном тем, которые печатаются на обложках элитных туристических брошюр: «all inclusive», самовосполняющийся бар, каждый вечер стрип-шоу с красотками в бикини. На столике подле шезлонга валялась полупустая пачка «Мальборо» и томик Пруста. Пруста читают одни выпендрёжники, был уверен Ханма, но отчаянно пытался вникнуть в текст. «В жизни нужно попробовать всё, даже нудную литературу», — решил он. Ведь никогда не знаешь, что именно оставит след в твоей душе. Может быть, Пруст откроет новые горизонты? Солнце отчаянно пекло, будто надеясь вскоре увидеть шашлычок на месте очередного мажора. Мажор же не был особо против такой участи. Заиграла плавная музыка, которая по задумке должна была навеять волнующее настроение. Из коттеджа колонной вышли дамы на высоких каблуках и в купальниках. Выстроившись по краям бассейна, девушки принялись исполнять незатейливый медленный танец, качая бёдрами. Ханма смотрел сквозь них на тропический пейзаж, на яркие фиолетовые и рыжие цветы, копной окутавшие деревья, на чистое лазурное небо над ними и думал только об одном: «Почему, блять, этого недостаточно?» Он встал с шезлонга, откланялся растерянным танцовщицам, вошёл в коттедж, обставленный со вкусом, но так, как обставляют дома, в которых никто не живёт, отыскал свой мобильный телефон на столе среди груды пустых бутылок и набрал номер. Говоря откровенно, человек на том конце провода меньше всего в жизни хотел вновь столкнуться с Ханмой Шюджи.        В гостиной зазвонил телефон. Ханма выругался, дотушил сигарету и направился на звук. Мобильник заботливо был оставлен им на диване — искать не пришлось. — Да, — коротко ответил Шюджи.  — Это должно было выглядеть как суицид! — вместо приветствия закричали в динамик, — Ты должен был обставить всё так, чтобы оно выглядело, как суицид!  — Оно и выглядело, — пожал плечами парень и потянулся к миске с орешками, так же оставленной на диване.  — Чёрта с два! Разбитый в трёх местах череп и в завершение торчащий из груди, мать его, степлер! Он, что, по-твоему, бился головой об стену несколько раз, а для пущего эффекта решил засадить себе в грудь степлер?! Кто так кончает с жизнью, Ханма?! Ты идиот?! — собеседник вовсю срывал голос.  — Не знаю, я бы уж точно покреативил, — на самом деле, он блефовал и в планах у него было молча и верно продырявить себе лоб.  — Слушай, Шюджи, — мужчина сделал глубокий вдох, прождал несколько секунд и продолжил почти спокойным голосом, — Если ты и дальше будешь креативить, так дела не пойдут. Я сдам тебя боссу с потрохами, а он точно тебя не оставит.  — В конторе? — Ханма закинул в рот горсть орех.  — В живых. И ты это прекрасно понимаешь. Ты не особенный. Ладно, — ещё один глубокий вдох, — Ты получил новое задание?  — Вы не высылали мне ничего.  — Ты проверял почтовый ящик?  — Вы серьёзно? Кто в наше время пользуется почтовыми ящиками?  Здесь парень был не прав: в почтовые ящики кладут не только газеты, которые никто не читает, но и квитанции за квартплату — их забирают все. Ханма же квитанции в глаза не видел. Он никогда не платил за квартиру, но должником не был, потому что всё оплачивала организация. Свет, воду, отопление и прочее, чему в его мироукладе не было места.  — Ты думаешь, тебе будут сообщать, кого, где и как угандошить по незащищенной линии? — в трубке снова теряли терпение, — Просто выйди за дверь и проверь чёртов ящик.  — Просто, блять, позвоните мне в следующий раз.        Шюджи не был настроен обсуждать конфиденциальность заданий или что бы то ни было. Он был настроен отключиться с линии, бросить сотовый обратно на диван и спуститься на лестничную площадку первого этажа — забрать конверт с заданием. Вообще-то, их всегда выдавали на бумажном носителе или озвучивали лично. Никто не отправляет смс-ки с содержанием: «Придуши премьер-министра сегодня вечером в Ритце, обнимаю». Премьер-министров он, правда, ещё не душил, но был уверен, что неровен час. «Брахма» разрасталась с каждым днём, и за тринадцать месяцев работы на них, заказы Бог Смерти получал всё более интересные. Быть шавкой группировки, возглавляемой Манджиро Сано, наверное, могло показаться подлым. Кто-то, узнав, даже назвал бы сие предательством: заклятый враг Кисаки, косвенно — причина его гибели, и всё в этом духе. Хуйня, сказал бы Ханма. У Кисаки не было заклятых врагов, единственным его врагом был эгоцентризм. Все же человеческие существа, окружавшие его и стоявшие у него на пути были лишь пешками, которых он умело устранял. Да, были фигуры покрупнее вроде Манджиро Сано, но это всё ещё была просто шахматная партия и ничего личного. Ханма Шюджи не был приспособлен к мирной жизни. Он делал то, о чём просил Кисаки, — сворачивал бошки. Теперь никто ни о чём не просил, и он мог сворачивать бошки просто так, но это занятие было бы лишено смысла. А Ханме нужна была какая-то идея. Не высший непостижимый замысел, конечно, но идейно сворачивать бошки лучше, чем безыдейно. К тому же, после «собеседования» он не встречался с Майки. Организация позаботилась о жилье, о документах, обеспечила укрывательство от правоохранительных органов и стабильные выплаты. Заказы приходили от посредников. За весь год он даже ни разу и не побеседовал с самим главой по телефону. Оно было к лучшему, наверное. Шюджи понятия не имел, что творилось в голове у этого парня, но, судя потому, что «Брахма» имела дела с наркоторговлей и проституцией, это был уже не тот Майки, которого он знал по «Токийской свастике». Времена менялись, и Ханма это чувствовал. Бандитизм на уровне школьников остался в воспоминаниях, дело принимало серьёзный оборот. Шюджи стал шестерёнкой криминальной системы Японии. Если подумать, исход являлся закономерным для всей его деятельности прошедших лет. Не учитывая розыск по обвинению в убийстве, парень не был желательной персоной в городе: его лицо уже светилось в крупных разборках, а слава Бога Смерти не утихала. За некоторое время до знакомства с Кисаки он понял, что жить, будучи скованным моралью, не имеет смысла. Люди живут и умирают, так какая разница, случится это сейчас или потом? Реализация себя, разведение потомства? Глупости, в масштабах Вселенной это лишено смысла. Радиус Солнца превосходит земной в сто девять раз, а радиус, например, красного сверхгиганта Антареса превосходит солнечный в четыреста. Располагая такими цифрами, можно с уверенностью сказать, что жизнь автомеханика Макото не представляет глобальной ценности. Поэтому Ханма убивал безжалостно и не задумываясь.         Он вышел из своей со скромностью обставленной двухкомнатной квартиры (когда Шюджи попросил у организации светлую и просторную пятикомнатную, ему ответили: «не борзей»), не стал закрывать дверь на ключ и, преодолев несколько лестничный маршей, оказался на первом этаже, где и располагались эти чёртовы почтовые ящики. Нашёлся нужный быстро, а внутри оказался заваленным макулатурой. В основном рекламными буклетами: подключение Интернета, доставка пиццы, спортзал на районе, муж на час. Обнаружились и пресловутые квитанции. Среди кучи бумажек завалялся подозрительный маленький полиэтиленовый пакетик с неоднозначным зелёным содержимым. «Они что, блять, используют мой ящик как место для закладок?», — возмущённо пронеслось в голове у Ханмы, и он принял решение конфисковать найденное с целью защиты от наркозависимости соседской молодёжи. «Лежало в моём ящике, значит, моё», — справедливо рассудил он и запихал пакетик в задний карман джинсов. Под ногами стояла большая картонная коробка, куда жители подъезда выкидывали ненужную почту, Ханма оценил их заботу о чистоте и тоже отправил туда весь мусор. Разбирая оставшееся, он обратил внимание на запечатанное письмо без каких-либо данных на конверте. Парень с интересом открыл его, бросив всё остальное к рекламе. В конверте лежал листок формата A4 с напечатанным адресом, местом и временем, а также фотография. С неё на своего будущего убийцу смотрел немного полный белый мужчина лет пятидесяти в деловом костюме. Наверняка, новая жертва занимала какую-то высокую должность, как и почти все остальные, возможно, являлась работником банковской сферы, но Ханму это не заботило. Место работы, семейное положение, количество детей и любимый завтрак — это были детали, в которые он не посвящался и посвященным быть не хотел. Так или иначе, этот мужчина в костюме перешёл дорогу Манджиро Сано, поэтому сегодня вечером будет убит.

***

      Ханма, как и любой, кого «вырастила улица», ненавидел официальную одежду. Честно сказать, он даже не предполагал, что настанет день, и ему придётся облачаться в смокинг. Он скорее жил в ожидании дня, когда наденет тюремную робу. Однако жизнь не всегда предсказуема, и в последнее время ему периодически необходимо было выходить в свет и выглядеть соответствующе. Девять из десяти его жертв имели отношения к высшим слоям общества и посещали различные собрания толстосумов с завышенным чувством собственной важности. На подобное мероприятие Ханма и собирался. Ничего особенно вычурного он надевать не хотел — важно было слиться с толпой, но такая толпа, по его опыту, пестрила всеми цветами радуги и из каждого угла поблёскивала драгоценными камнями. Он выбрал непримечательный серый костюм-тройку в полоску, белую рубашку и яркий галстук сине-золотой расцветки. Ханма любил себя и своё отражение, он часто наряжал себя аксессуарами и, посчитав, что здесь они лишними не будут, надел серьгу и часы из золота. Так он точно не станет выделяться среди банкиров, инвесторов, предпринимателей и прочих сливок общества. Он оценил себя в зеркале. Респектабельный вид, и следа не осталось от представителя криминальной стороны Токио. Тем не менее, ему подумалось, будто образ не завершён. Шюджи пошарил в комоде со всяким хламом и достал оттуда оправу с простыми стёклами: зрение у него было что надо, а безделушку купил стиля ради. Надев очки, он ещё раз окинул себя критическим взглядом. «Да, немного снобизма в глазах и готов типичный молодой айтишник», — заключил он.       Местом, указанным в письме, являлся дорогущий ресторан в одном из бизнес-районов столицы. Добирался наёмник туда полпути на своей машине, полпути — на такси, чтобы не вызывать подозрения: жил он в пригороде, в спальном районе, и таксисту мог показаться странным заказ из обыкновенной серой многоэтажки до известного на всю столицу ресторана уровня "VIP". Хотя это была не совсем точная характеристика. Вот существует уровень "VIP", на который попадают только по приглашениям, а существует уровень "сверхVIP", куда путь закрыт даже избранным, если у них нет лишнего миллиона долларов на счёте. Назначенное место преступление относилось ко второму. По этой причине Ханма сам доехал до одного из центральных районов, оставил машину на подземной парковке, проехал немного на общественном транспорте и до назначенной локации уже вызвал такси высшего класса. Он не хотел, чтобы его автомобиль остался на камерах видеонаблюдения около сцены, на которое завернулось убийство. Конечно, убийство должно было стать в глазах всех несчастным случаем, и дела заводить априори не должны, но всегда, как любил повторять Глава, лучше не быть тупым и не оставлять улик. Ведь зачастую даже гениальные убийцы попадаются на мелочах. Например, однажды один насильник, жестоко издевавшийся над пьяной девушкой в парке, выдал себя, когда его отпечатки спустя много лет оказались в полиции по делу о пропаже велосипеда. Тупым всё-таки не стоит соваться в криминал.