Год некроманта

      Деревенька, куда я еду гонять боуги, затеряна в горах. Мой провожатый — тот самый полезный человечек — представляется мэтром Бюи, сборщиком налогов. Его лошадка приземиста и неказиста, зато крепкие ножки уверенно ступают по горной тропе, а я не раз жалею, что не оставил Уголька на постоялом дворе.       — Как вы здесь на телегах ездите?       — А мы и не ездим, — уныло откликается мэтр. — Если надо поклажу вниз или наверх свезти, так на это ослы есть.       Из вежливости я спрашиваю, чем живет местный люд, хотя и так понятно, что охотой да скудными огородами. Так и есть. Мэтр Бюи собирает налоги шкурками, медом диких пчел и копченой рыбой, которую ловят в ручьях.       — Здесь такая форель! — оживляется мэтр, забывая, что надо бояться страшного малефика. — Вот я вас угощу под пиво…       Опять пиво. Хотя с форелью, может, и пойдет. Во всяком случае, мэтр слегка оттаивает и начинает рассказывать про заказ.       Почему они решили, что это боуги? Помилуйте, мастер, а кто еще? Сколько человек видело в сумерках огромного черного пса с желтыми глазами! А кривой Сэл клялся Светом Истинным — опасливый взгляд в мою сторону, но я молчу, не торопясь обернуться адской тварью или развеяться черным дымом — что шел из трактира и кто-то прыгнул ему сзади на спину, зажав глаза руками. А пальцы были мокрыми и холодными! Верный признак боуги, разве не так?       Пожалуй, в этом он прав, и я киваю. Ободренный мэтр повествует о горшке с золотом, который почти доволокла до дома старуха Трисси, да горшок обернулся все тем же псом и с воем ускакал в ночь. Ну, если эта дура решила, что нашла на обочине настоящий горшок с золотом, то так ей и надо, конечно, а вот мельника Хоруса жаль: у бедолаги лучшая корова взбесилась и скакала по лугу, будто девка на танцах, а потом встала посреди луга — и развалилась на куски. Вот так прямо и развалилась, мастер, словно мясник разделал. Мясо? Да что вы, кто же рискнет есть такое мясо? Развели костер, да и спалили нечисть…       Что ж, это и впрямь похоже на проделки боуги, но ни с того, ни с сего хобгоблины обычно не шалят. Всегда есть причина, которую люди обычно не замечают.       — А что же ваши полукровки? — спрашиваю я, и мэтр умолкает, разве что не зажимая рот руками.       — Да они… это…       Теперь, похоже, он жалеет, что откровенничал с Мартином, и начинает выкручиваться. Я выслушиваю, что Катрин — девочка славная, да и нелюдской крови в ней капелька. Еле-еле хватает, чтобы предсказать погоду, а это ведь любая старуха может сделать по ломоте в костях, так что девочка, может, и вовсе человек… А Тибо — дурачок. Ему только скотину заговорить удается, что правда то правда, овцы за ним ходят, как привязанные — чуют, видать, что мозгов у парня ровно как у барана…       Я терпеливо слушаю, все равно в дороге больше делать нечего, а мэтр изливает потоки слов, призванные убедить, что их полукровки — сущие простачки. И чем больше старается, тем понятнее, что за его правдой кроется какая-то другая.       Когда мы добираемся, уже начинает смеркаться. Деревня — слишком громкое название для пары дюжин домишек, прилепившихся к склону горы, Чуть поодаль виднеется длинная крыша овчарни, а у ручья, блестящего между голыми деревьями, поднимаются столбики дыма.       — Рыбу коптят, — поясняет Бюи. — Нам сюда, мастер…       Я соскакиваю с Уголька посреди крошечной площадки, окруженной с одной стороны парой домиков чуть побольше других, а с другой — уходящим далеко вниз обрывом. Жду обычного в таких случаях любопытства, но даже дети не выглядывают из окон.       — Здесь всегда так тихо?       Оглядываюсь колдовским зрением, даже не скрывая этого. Но мэтр, бросив на меня боязливый взгляд, и сам чувствует неладное. Скрывшись за дверью ближайшего дома, он вытаскивает из него пожилого мужика, взирающего на нас с неподдельным ужасом. Ну и работу нашел Мартин! Хотя я ведь сам напросился. Что ж он так боится? Должен радоваться избавителю…       — Прощения просим, мастер, — лепечет местный староста, падая на колени и подметая бородой каменистую землю. — Прощения просим, только уезжайте побыстрее… Беда, беда… И нам не миновать, и вам оно ни к чему… Вчера приехали, мы вас и упредить не успели!       — Кто приехал?       — Инквизиторы!       Выпалив страшное слово, староста пытается боком, как краб, уползти в дом, но мэтр Бюи не дает ему скрыться.       — Отпустите… Не виноват я. Это все Катрин… Глупая девчонка, говорили же ей, чтоб носа из дому не казала…       Обычно я спрашиваю сам, но здесь пока все слишком непонятно, а Бюи точно знает побольше моего. Пока я решаю уехать верхом или лучше строить портал, мэтр вытряхивает из старосты, что произошло.       Боуги за последний месяц вроде притихли, и женщины снова отважились ходить по воду и за хворостом. Вот и Катрин! А ведь говорили ей… Нет, пошла травы искать…       Значит, полукровка Катрин — вспоминаю я знакомое от Бюи имя — еще и травница… А староста рассказывает про огромного черного теленка, вскинувшего девчонку себе на спину — интересно, как? — и умчавшего на глазах остолбеневшего от ужаса брата.       Поговорить с братом? Ох, мастер, да парень и разглядеть толком ничего не успел! А что увидел — то рассказал светлым отцам… И староста так выразительно косится куда-то вбок, на уходящую в горы тропу, что ясно: черному колдуну, нанятому деревней в нарушение церковных законов, лучше убраться подальше, пока инквизиторы не вернулись.       — Сколько их?       Я поглаживаю шею не такого уж уставшего Уголька: эшмарцы вообще выносливы, а мой еще и в темноте видит, так что уехать по ночной дороге труда не составит.       — Трое, мастер! Вчера утром приехали. Светом клянусь, мы никого не звали, сами они…       Что ж, если боуги шалят здесь давно, Инквизиториум вполне мог прислать кого-то для расследования. И мне тогда действительно нечего здесь делать. Но все же что-то не так…       — Когда они ушли в горы?       Староста всего лишь не понимает, зачем я спрашиваю что-то, вместо того чтобы уехать подобру-поздорову. А вот Бюи мое любопытство не нравится. Мэтр чует неладное, но не в силах представить, что колдун может искать встречи с инквизиторами. А я и сам не знаю, чего хочу. Вот ведь не ко времени вспомнились мои первые охоты на нечисть в таких же затерянных деревеньках…       — Вечером вчера. Как стемнело, так и пошли. Тибо взяли, чтоб дорогу показывал. Да он и сам не остался бы, сестра она ему!       Так полукровки, значит, брат и сестра? Может, еще и близнецы? Нет, вовсе непохожи. И по возрасту года два разницы, а может, и больше. Приблудилась их мать в деревню лет десять назад, а в том году померла…       Староста готов рассказать все, что захочу — лишь бы я побыстрее убрался. Мэтр Бюи тревожно переминается, и я оборачиваюсь к нему.       — Ничего не хотите сказать? Вот прямо сейчас, пока я еще не ушел в горы.       — Вы… хотите… — лицо Бюи по цвету напоминает вареного рака.       — Боуги не воруют людей, — говорю я, глядя ему в глаза. — А вы почему-то очень не хотели, чтобы сюда приезжали инквизиторы. Боялись за Катрин? Или за ее брата? Инквизиториум не трогает обычных травниц и пастухов. Даже полукровок, если те чтут Свет. Вы-то не крестьянин, мэтр, должны понимать такие вещи. А теперь — поздно. Девчонка то ли жива, то ли нет, а уж парень точно попал на заметку. Но главное, боуги не воруют людей. Либо россказни про черного теленка — наглая ложь, либо у вас в горах завелась тварь куда хуже боуги.       — Это… не ложь… — выдавливает Бюи, пытаясь отвести от меня взгляд. — Зачем Тибо лгать?       — Это вы мне скажите, — хмыкаю, снимая с Уголька сумку с инструментом и отцепляя от седла ножны с мечом. — Раньше кто-нибудь пропадал? Девушки, дети…       Староста, на которого беспомощно оглядывается Бюи, мотает головой. Несколько крестьян, осмелевших настолько, чтобы выползти из хижин и подойти к нам, подтверждают его слова.       — Куда Тибо их повел?       Темнеет осенью рано, в горах ночи морозные, и идти в лютый холод и тьму мне хочется не больше, чем встречаться с тройкой инквизиторов. Ладно, будем надеяться, что их уже сожрали или столкнули в пропасть. Боуги на такое не способны, но что-то в боуги мне верится все меньше.       — К Холодному Камню они пошли.       Через человеческое стадо проталкивается один, больше похожий на охотничьего пса или волка. Взгляд исподлобья, поджарое тело, шрамы на дубленом ветром и солнцем лице, левое ухо изуродовано то ли зубами, то ли когтями — висит лохмотьями. За плечом — охотничий лук.       — Проводишь, — говорю я, и человек-волк кивает.       — Стойте! — слышится сзади, когда мы уже выходим за границу поселения. — Стойте же!       Мэтр Бюи догоняет нас, неловко размахивая руками, встает между мной и провожатым.       — Я с вами!       Человек-волк совсем по-звериному фыркает. Оно и понятно: маленький сборщик налогов не выглядит тем, от кого будет польза в ночном лесу с чудовищами.       — Кто они вам, мэтр? — спрашиваю я то, что может быть очень важно, а может — и нет.       — Никто, — обреченно выдыхает мэтр. — Правда, никто… Их мать! Она была такая…       — Молчал бы ты об их матери… — рычит мой провожатый, дергая плечом и глядя на Бюи с ненавистью.       Вот только старой вражды соперников сейчас не хватает, о чем я сообщаю обоим, а потом предлагаю:       — Все-таки подождите нас в деревне, мэтр. Мы управимся быстрее.       Безнадежно опустив голову, Бюи возвращается, а охотник презрительно хмыкает ему вслед.       — Так что здесь творится? И вправду боуги?       Охотник пару раз оглядывается, но убедившись, что я без труда поспеваю за его широкими шагами, мрачно отзывается:       — Какие там боуги? Что, этот не рассказывал? Двух лошадей уже задрала тварь да кости не просто раскидала, а на деревья закинула. И овцы каждую неделю пропадают!       — А люди?       Луна еще не полная, но уже во второй четверти, и света лично мне хватает, да и с провожатым повезло. Тропа ведет по берегу ручья, так что по левую руку от нас совсем светло, а по правую высится черной стеной лес.       — Люди не пропадали. Но эта тварюга охотилась на Катрин. Девочка из лесу как-то прибежала белая, как невестина рубашка. Сказала, что шел за ней кто-то, по кустам прыгал да окликал сзади хрипло. Как домой добежала — сама не помнит.       — Точно не боуги, — подытоживаю я, ступая за провожатым след в след. — А что Тибо? Ничего такого не рассказывал?       — Да он вообще молчун — слова не выдавишь. Вот, почти пришли.       — Вижу. Интересно, почему он их сюда повел?       Охотник пожимает плечами, удивляясь моей недогадливости, но я уже сам понимаю, в чем дело. Холодный Камень — жертвенник, такой старый, что от его мощи ломит кости и стынет кровь. Огромная плита высотой в мой рост чернеет на берегу ручья шагах в двадцати от нас, влажно блестя в лунном свете, и охотник у меня за спиной дышит тяжело и быстро — даже его пугает сила Камня.       Делая шаг вперед, едва не спотыкаюсь о тело. Шея сломана. Человек давно мертв, потому я и не почувствовал его. А остатки жизненной силы выпил Камень. Даже отсюда я чувствую, как он пытается попробовать на вкус меня.       — Это не Тибо, — говорит охотник. — Один из этих…       На убитом ничего, кроме штанов и рубашки, но еще через пару шагов я наступаю на его плащ, измазанный грязью.       Еще десяток шагов — и еще один мертвый инквизитор — горло разодрано когтями или зубами. Найти бы третьего — и я поблагодарю неведомую тварь перед тем, как убить… Шорох за спиной! Тело понимает раньше головы — и отзывается прыжком!       Я разворачиваюсь, бросая ладонь на рукоять меча, но тут же пригибаюсь от чудовищного удара Силой. Словно сам Холодный Камень рухнул сверху! Да почти так и есть. Мощь Камня давит, оплетает, тянет силы… Я вдруг слепну и глохну, не человеческими глазами и ушами, а магической сутью — ощущение незнакомое, невыразимо жуткое.       — Ты… — выдавливаю из пересохших губ, глядя на спутника, с ухмылкой качающего на ладони длинный нож. Промедли я мгновение — получил бы его под лопатку. Но даже так у ублюдка преимущество: я лишился магии и во всем теле такая слабость — рук не поднять. — Ах… ты… тварь… Это… ты… их…       — А тебе жалко? — ухмыляется охотник, чьего имени я не знаю и сейчас об этом жалею. — Но это не я. Это он.       Повинуясь небрежному кивку, из тьмы леса выступает сгорбленная фигура, двигаясь по-звериному плавно. Руки болтаются вдоль тела, глаза на темном лице отливают желтым…       — Познакомить или сам догадаешься? — глумится охотник.       — Тибо… — выдыхаю, не в силах сделать даже шаг. — А где… Катрин?       — Молчи, — шипит вдруг ублюдок передо мной. — Она не Катрин. Она Люсиль. Моя Люсиль… Мне обещали, что она вернется. Осталось совсем немного! Я бы сделал все тихо, но малыш Тибо не умеет управлять собой. Ничего, он научится, правда, малыш?       Чудовище опускается на колени, ползет к нему на четвереньках, ластясь, как собака, и я вижу, что это человек. Молодой парень, рослый и широкоплечий. Только двигается он не по-человечески, и я теперь знаю, кто свернул шею одному инквизитору и вспорол горло другому. И кто разделал на куски корову мельника и пару лошадей — тоже. Теперь задачка выглядит совсем несложной: возьмите древний жертвенник, одного сумасшедшего и одного полукровку, не владеющего своей звериной сутью… И добавьте самоуверенного болвана-некроманта!       — Люсиль — их мать? — спрашиваю я, пытаясь потянуть время и оторвать будто прилипшие к земле ноги. — Та, что умерла?       — Нет! — взвизгивает Тибо обиженным мальчишеским голосом. — Матушка не умерла! Она вернется!       — Конечно, вернется, — вторит ему другой безумец. — Он обещал мне. Он возьмет Катрин и вернет тебе матушку. Мою Люсиль…       Проклятый их забери! Он что, решил воскресить мать, принеся в жертву дочь? Я невольно пытаюсь просчитать возможность ритуала. Холодный Камень накопил такую мощь, что в Силе недостатка не будет. Открыть здесь Врата — тоже запросто. Столько смертей долгие века… Да что века — тысячелетия! И как Инквизиториум пропустил подобный артефакт? Но ритуал потребует такого искусства и осторожности… Я бы не взялся. А этот — возьмется, он же сумасшедший. Вернет душу и вселит ее в тело дочери. Вот Люсиль обрадуется сделке!       Двое медленно надвигаются, и я вдруг понимаю, что ноги сами несут меня к Камню. Иду спиной, не боясь упасть, и Камень словно поддерживает меня, жадно притягивая, предвкушая… Тело не слушается. Совсем!       — Мертвые не возвращаются, — говорю я отчаянно. — Это будет не она, понимаешь?       — Заткнись!       Блеск вскинутого ножа, звериный рык Тибо, идущего за мной на четвереньках. Стон позади, у Камня. Мужской стон, еле слышный. И тут же — девичий всхлип. А вот и они: травница Катрин и третий инквизитор.       Привалившись к черной стене жертвенника, на земле рядом сидят двое, от их щиколоток отходит цепь, конец которой уходит под Камень. Она — в светлой юбке, короткой и потому туго натянутой на коленки; на плечи наброшена теплая куртка, явно мужская, руки связаны впереди. Он — в штанах и одной рубашке, зато на голове белеет повязка, и я поставлю бесполезный сейчас меч против сухого прутика, что эта повязка и укоротила юбку девчонки на пару ладоней. Надо же, как трогательно. Давно сидят, похоже. У камня, на голой земле, поздней осенью… Не завидую.       — Тибо, — окликаю я парня. — А ведь твоя сестра умрет. Неужели не жалко?       Зверь в человечьем обличье смотрит недоуменно, трясет головой.       — Братик… — всхлипывает девчонка. — Братик… Тибо…       Сила обволакивает меня, чужая, непослушная, течет мимо, не поддается. Урвать бы хоть кусочек, частичку, но Камень жадно слизывает все, чем я тянусь наружу, еще и внутрь пытается запустить невидимые щупальца.       — Замолчи, — бесстрастно приказывает охотник.       Он убирает нож и снимает с плеча лук. Убьет? Вряд ли. Скорее подстрелит, лишив подвижности. Камень голоден. Двух инквизиторов он давно сожрал, а третий то ли не маг, то ли держит силу внутри, как я сейчас.       — Ну, давай, — усмехаюсь я в напряженное, изуродованное шрамами лицо, старательно не глядя ему за спину. — Отправь меня к тому, которому ты молился. Я-то его знаю давно и куда лучше. Не боишься, что мою просьбу он исполнит вернее? Хочешь вытащить свою подружку? Клянусь Проклятым и своим договором с ним, я встану между вами и отправлю ее в такую бездну, что хоть сотню инквизиторов зарежь — не вернешь!       — Именем Света Истинного и его величества короля! Остановитесь!       Болван, трижды, триста раз болван! Ну что ему стоило сделать еще пару шагов и выстрелить незаметно?       Мэтр Бюи, героический дурак, приближается, сжимая взведенный арбалет. Тибо медленно оборачивается, ощерившись, как зверь, пригнувшись к земле, и его хозяин небрежно командует:       — Убей.       — Брати-и-и-к!       Время останавливается. Тянется миг чужой смерти, такой лакомый, заманчивый. Стрела на тетиве охотника — острие точно мне в сердце. Болт в воздухе — нашел бы спину этой мрази, да Тибо оказался между ними. Я вытягиваю мгновение, как струйку смолы, не позволяя лопнуть… Болт щелкает. Стрела срывается в полет.       — Брати-и-ик…       Это все еще первый крик или уже второй? Удар болта в плоть, свист стрелы в воздухе — но меня уже там нет. Я черпаю смерть молодого здорового тела, опережая Камень. Он всего лишь Камень, огромный, жадный, мертвый… А я — живой. Быстрый. Умелый. Камень пытается перехватить Силу, высосать… И я отдаю часть, обманывая его жадность. А остальное трачу, чтобы вывалиться из вневременья рядом с Охотником. Нож — лишние мгновения. Я бью голой рукой, добавив к ней лезвие Силы, и хрящ горла поддается легко. Хрипя и стискивая пальцами шею, охотник валится на землю. В нескольких шагах Тибо ворочается на мэтре Бюи, рыча и повизгивая. Потом затихает, и я чувствую сразу две смерти. Жаль. Надо сказать Мартину, что работать без аванса — плохая примета и для нас, и для заказчика.       Подойдя, я одним движением ножа добиваю Охотника, и Камень только что не урчит, как сытый зверь, а потом засыпает. Жуткая тяжесть исчезает… Колдовать не выходит, но хоть ноги к земле не липнут!       Я осторожно иду к Камню и всматриваюсь в два измученных лица. Девчонка молча плачет, слезы текут по грязным щечкам. Хорошенькая, хоть и не похожа на фейри. Ушки круглые, все остальное тоже человеческое. И ни следа темной силы. Видно, вся досталась брату. Инквизитор сначала кажется старым, но приглядевшись, понимаю, что он мой ровесник, только совсем седой. Он смотрит с усталой обреченностью, даже не пытаясь просить или торговаться. Почти сутки — и оба в своем уме. Вон, даже пытались как-то позаботиться друг о друге. А ведь Камень шептал и им, обещая жизнь за чужую смерть — я слышу отголоски этого шепота.       Пару минут я думаю, как складно все вышло. Вот лучший жертвенник, который доставался магу. И какая жертва! Такой будет умирать долго, до последнего сопротивляясь, исходя ненавистью и праведным возмущением…       Мы смотрим друг на друга, и я могу поклясться, что он думает о том же. О чем ему еще думать? У меня за спиной пять трупов, луна почти полная, а если добавить еще малышку Катрин, то жертв будет уже семь, и я могу продолжить ритуал. Я могу… да я могу сотворить такое — вся Арморика ужаснется!       Вместо этого я сажусь на землю и начинаю смеяться. Отчаянно, взахлеб… Девчонка смотрит с ужасом, инквизитор с брезгливой опаской — не знает, чего ждать от свихнувшегося колдуна. А я, отсмеявшись, достаю нож и отмыкаю замок на кольце вокруг щиколотки Катрин. Потом освобождаю руки.       Когда Катрин отползает в сторону, я оборачиваюсь к инквизитору, любуясь, как тот едва заметно вжимается спиной в Камень.       — Вот не поверишь, — говорю с насмешливой доверительностью. — Я всего лишь хотел подработать. Мне тоже сказали, что здесь расшалились боуги. Просто деревенские боуги!       Смех снова рвется наружу: я слишком давно не смеялся, да и сейчас не то место и время. Но очень уж забавно смотреть на лицо инквизитора, когда я втыкаю перед его сапогами нож охотника.       — Дальше сам справишься.       — Подожди! — звучит за спиной.       — Ну, что еще? — устало оборачиваюсь я.       — Почему? Почему ты меня не убил?       А ведь ему и в самом деле это важно. Гордый упрямый дурак. Пока думал, что умрет, держался, а сейчас не может понять. И не поймет, церковник же.       — А что, надо было? — лениво интересуюсь я. — Лучше молись, чтобы снова со мной не встретиться.       — Почему не убил?!       Он подается ко мне, все еще связанный и невольно морщась от боли.       Потому что кто-то должен вернуться и рассказать о Холодном Камне. Это я в силах устоять перед вкрадчивым шепотом, обещающим что угодно за совсем не большую цену. А забредет сюда завтра кто-то еще — и все начнется снова. Я не могу забрать Камень, он слишком велик. Значит, пусть это сделает Инквизиториум. Увезет, разобьет, отмолит и освятит… Главное, чтобы Холодный Камень перестал шептать. Но инквизитору я этого не скажу.       — Мне заплатили за боуги, — скучающим тоном сообщаю ему. — А не за троих болванов, которых одолел деревенский охотник с дурачком-пастухом на поводке. Хотел бы я послушать, как ты будешь рассказывать это в капитуле. Не забудь добавить, что твою шкуру побрезговал снять Грель Ворон, который передает магистру Игнациусу привет и советует лучше дрессировать своих овчарок. Не всегда же у меня есть время и настроение делать вашу работу.       А еще я не могу сказать в его искаженное яростью и унижением лицо, что мне просто стыдно. Меня, лучшего некроманта Арморики, едва не принес в жертву тот же самый деревенский охотник. Повезло, что маленький скучный сборщик налогов пошел следом по ночному лесу и сделал то, что не смог малефик Ворон. Стыдно, смешно и противно. Погонял боуги, называется. Будешь вспоминать это долго, Грель. Каждый раз, когда снова решишь, что ты великий колдун и непревзойденный темный мастер. Но будешь вспоминать и другое. Как Холодный Камень шептал тебе, обещая власть, месть, свободу — что угодно, только отдайся ему телом и душой. И как ты устоял, потому что не хотел оказаться слабее деревенской травницы и церковного пса. А за такой урок — грех не заплатить. Живи, инквизитор. Может, еще встретимся.