Дай мне согреться

      Каждый день я просыпаюсь, окутанная едким чёрным туманом. С трудом поднимаю тяжёлые, словно свинцом налитые веки, приоткрываю сухие, потрескавшиеся губы и провожу по ним языком.       Каждый день на губах я чувствую тошнотворный вкус Смерти.       От него немеет язык, а вдоль позвоночника пробегает зябкая дрожь.       Босые ступни касаются мраморного пола, но едва ли они теплее холодного камня. Небрежно набрасываю на плечи мантию – скорее, по привычке, чем ради приличий. И плотная материя совсем не греет.       Я не помню, когда это началось. Может быть, я такой родилась? Не знаю. Но, кажется, с самого детства я ощущаю нелепую жажду, потребность в тепле, словно вся моя жизнь – сплошная, нескончаемая зима. И смотрю на мир сквозь марево густого чёрного тумана.       Смерть следует за мной попятам. И я знаю: стоит ей меня настигнуть, как я уже никогда не смогу отогреться. Так и останусь навсегда недвижной глыбой льда. Сейчас же у меня всё ещё остаётся маленькая искорка надежды, не дающая опустить руки, заставляющая изо всех сил бороться, отрицающая само существование Смерти.       С каждым созданным крестражем Смерть отступает на шаг, её острые цепкие когти заметно отдаляются от моего лица. И я больше не ощущаю на шее морозное, леденящее кровь дыхание, а гнилостный сладкий запах перестаёт преследовать меня.       Вот только с каждым разрывом души почему-то становится лишь холоднее.       Временами, когда никто не видит, я обхватываю озябшие плечи руками и чувствую ритмичную дрожь. Я подношу ладони к лицу и дышу на них, но в каждом выдохе ни капли тепла. Утыкаюсь в них лицом, горько смеюсь и вою – едва различимо. Перед своими последователями я никогда не покажу этой слабости.       Страшное пророчество заставляет кровь стынуть в венах. Я ощущаю, что Смерть, как никогда раньше, близко подобралась ко мне. Почти вплотную. Волна дикого ужаса пробегает по каждой жилке, охватывает всё моё существо.       Не позволю!       В ярости я влетаю в дом своего врага. Убить ребёнка? Легко! Если это прогонит мучительный холод, я готова на всё.       Это первый в моей жизни момент, когда я ощущаю тепло. Но далеко не последний. Материнская любовь выжигает на моём продрогшем теле алые отметины. Она не согревает, а разрушает. Пытается сжечь в своём пламени. Всё внутри словно горит огнём, от холода не остаётся ни следа, и я буквально слышу ехидный хохот Смерти.       А затем годы пустоты. Меня будто заморозили в огромной льдине, сохранив сознание. Я всё ощущаю, но ничего не могу сделать: выбраться невозможно. И постепенно мысли становятся вязкими, словно тоже начинают застывать. Они то и дело возвращаются к яростным зелёным глазам, отражающим пламенную готовность сражаться до последнего, и к другим, невероятно похожим, по-детски большим и непонимающим.       Проходит довольно много времени, прежде чем я, наконец, нахожу лазейку.       Смерть неотступно меня сопровождает, каждую секунду напоминает о себе. Мне срочно нужен Философский камень, и я, наверное, слишком тороплюсь.       Практически каждый день натыкаюсь на пару тёплых зелёных глаз, которые за годы заточения в леденящей пустоте уже превратились в идею фикс. И это невыносимо. Я знаю: они способны развеять чудовищный холод, но слишком хорошо помню, какой ценой.       Мальчишка встаёт между мной и Философским камнем. Кажется, такова его Судьба. И почему-то она непременно должна идти рука об руку с моей Смертью.       Он касается тела, которое я одолжила, и прожигает кожу до костей. Жар достигает самой души, причиняя адскую боль. Я не выдерживаю и кричу, а он, кажется, и сам удивлён такой реакции. Непонимающе смотрит на свои руки и переводит взгляд на мои ужасные ожоги. Боль потихоньку уходит, а от обожжённых кусочков души медленно распространяется тянущее тепло. И это дарит эйфорию.       Едва ли я вспомню, что было дальше.       Стоит телу окончательно разрушиться, я вместе с чёрным туманом – неизменным моим спутником – вновь растворяюсь в пространстве.       На этот раз проходит не так уж и много времени, прежде чем я возвращаюсь. По крайней мере, я не успела замёрзнуть насмерть, а остальное не важно. Сразу после воскрешения вступаю в бой с тем, от чьей руки мне суждено умереть. Проклятое пророчество! Он немного подрос, но его глаза остаются всё теми же: сулящими столь желанное тепло.       Бой не приносит никаких результатов.       На этот раз мне ни с кем не приходится делить своё тело. Хотя новое тело кажется просто ужасным, ещё менее человечным, чем раньше. Оно не способно удерживать тепло. И даже в горячей ванне вода ощущается ледяной.       Я уже не знаю, к чему иду, к чему стремлюсь. С каждым днём мне всё сложнее мыслить ясно. Я как будто засыпаю. Мне холодно, невыносимо холодно. А Смерть тихо шепчет, словно баюкая.       Тёмный туман густеет. Заволакивает всё вокруг. Включая моё сознание.       Я прихожу в себя только в моменты, когда сражаюсь с мальчишкой. Как будто один лишь только взгляд в зелёные омуты способен немного отогреть мою душу.       Однако…       В этот день я неожиданно просыпаюсь в ясном сознании. В кои-то веки спутанные мысли оставляют меня. И даже Смерть чуть отступает, давая мне больше свободы. Кожей ощущаю её снисходительный взгляд и с ужасом осознаю, что время пришло.       Пылко, понимая всю неотвратимость момента, бросаюсь в битву.       Проигрываю.       Я из последних сил рвусь вперёд. Тянусь к нему, к его лицу, к столь ненавистным и столь желанным тёплым-тёплым глазам цвета весны. А в отражении ясной зелени вижу только едкий чёрный туман, знаменующий меня.       Туман развеивается на ветру. Душащий холод отступает.       Я…       …счастлива?