*
Пожалуй ни в одном отеле или поместье Зубровки не готовились к Рождеству с таким размахом и с таким вкусом, как в отеле «Гранд Будапешт». Воздушное бисквитно-розовое здание сияло огнями, огоньками и искрами белого снега, всю ночь деловито посыпавшего округу. В необъятном вестибюле только-только установили елку, и повсюду вокруг сновали коридорные с охапками украшений и корзинами в руках. Еловые лапы, тонкие восковые свечи, начищенные до блеска стекло и металл: отель преображался к праздничному сезону. Огромная небельсбадская ель, возвышающаяся на месте центральной стойки службы приёма и размещения выглядела торжественно, роскошно и устрашающе: инспектор Хенкельс, переведенный в лесное интендантство и женившийся после долгих приятных ухаживаний на Клотильде, каждый год снабжал «Гранд Будапешт» самой лучшей, — на его взгляд — ёлкой. Поскольку художественный вкус и эстетические понятия отставного инспектора оставляли желать лучшего, то каждый раз управляющий и владелец отеля прилагали массу усилий по приведению ни в чем не повинного дерева в надлежащий вид. Получалось у них, что и говорить, блестяще.***
Мсье Густав уже пятый год владел огромным наследством покойной мадам Селин-Вильнёв Дегофф-унд-Таксис, однако любимым его детищем был и оставался «Гранд Будапешт», не утративший пока блеска и величия. Бывший лучший консьерж принимал деятельное участие во всем, начиная от планов разбивки садов до меню завтраков в крыле для туристов. Конечно, он был главным распорядителем и в вопросах праздничного убранства вестибюля, главного холла, номеров и лестниц, списков гостей к торжественному ужину, схем их рассадки за столами, увеселительной программы, вплоть до состава лошадей в санных упряжках, отбора вин, коньяков, фруктов и цветов, приготовления игр и гаданий для дамского салона, сортов табака для салона джентльменов, и многих, многих, многих других вопросах. Гости ценили его деликатность и радушие; для горничных, поваров, коридорных и посыльных он был лучшим в мире, хоть и суровым, начальником. И, по общему мнению, нигде не было так хорошо праздновать Рождество, как в «Гранд Будапеште».***
Около трех часов пополудни, под густым, валящимся хлопьями снегом, за два дня до указанной в приглашениях гостям даты, совсем рядом с главным входом в «Гранд Будапешт» остановился непомерно длинный автомобиль, антрацитово-хромированный и ар-декорированный, щедро нагруженный багажом: прибыли сестры Дегофф-унд-Таксис. Нужно сказать, что, несмотря на тяжбу о наследстве мадам Селин, её немолодые и не слишком красивые дочери нашли весьма благожелательный, если не сказать по-семейному тёплый приём в «Гранд Будапеште». Они бывали счастливы покинуть свой особняк в Небельсбаде, мрачное, населенное призраками место, ради утонченной, пока еще не развеянной войнами атмосферы прошлых прекрасных эпох. Каролина, Летиция и Маргерита, каждая по-своему, пользовались вниманием мсье Густава: чем старше они становились, тем внимательнее к ним мсье Густав относился. Они жили в «Гранд Будапеште» сколько им заблагорассудится, посещали ужины и лекции заезжих искусствоведов о «Мальчике с яблоком», хотя в искусстве понимали не больше прежнего, если вообще понимали хоть что-то, опекали Агату и иногда присматривали за крошками Зеро, которым на второй день Рождества должно было исполниться по три года. Управляющий Зеро, занятый составлением праздничных заказов в кондитерскую Мендля, отвлекся от своего списка на четырёх листах и, передав его заместителю, вышел лично встретить гостей. Лёгкое удивление раннему приезду сменилось изумлением и негодованием: в просторный кораллово-золотой холл, наполовину украшенный гирляндами и свечами, вслед за сёстрами вошел Дмитрий, по сложившейся традиции, в чёрном, в сопровождении Джоплинга. Покуда Зеро собирался с мыслями и воздухом в лёгких, дабы произнести достойные случаю слова приветствия, из салона-библиотеки показался сам мсье Густав. Лицо его не выражало ничего, кроме радушия и восхищения; он улыбался. Летиция, Каролина и Матильда одновременно присели в книксене. Дмитрий и Джоплинг переглянулись, и Дмитрий выразительным кивком приветствовал проклятого консьержа, отнявшего у него покой, сон, мальчика с яблоком и все наследство его матери. — Добро пожаловать, друзья мои, mon cher. — Мсье Густав был неотразим, лучист и радостен, как первая роса на альпийских лугах в окрестностях бенедиктинского монастыря. Сёстры Дегофф смущенно заулыбались, Дмитрий пошевелил смоляными усами в намерении стряхнуть это гостеприимное наваждение. Джоплинг был по-прежнему бронирован и непроницаем: он мог бы поклясться на могиле заместителя Ковача, что мсье Густав, как и все, работающие в «Гранд Будапеште», не сдаст их с Дмитрием недавно созданной в Зубровке полиции нравов. — Оставьте, пожалуйста, оружие и боеприпасы на стойке администратора, дамы и господа. — Зеро не очень уверенно сиял отражённым от мсье Густава светом. — Вы можете забрать их в день выезда до полудня. Едва слышно скрипнув кожей тужурки, Джоплинг в обмен на номер с укреплённой двуспальной кроватью, пуленепробиваемыми дверями и особо устойчивой к истиранию шкуре медведя у камина, выложил шестизарядный маузер, охотничий нож, восемь гранат с чеками и наручники. Последние, однако, поспешил убрать обратно в карман в ответ на возмущенный взгляд Дмитрия. — Это мы, пожалуй, оставим. — Так-то лучше. Дамы, — обратился несколько озадаченный такими нравами Мустафа к Летиции, Маргерите и Каролине, — какой номер я могу вам предложить? Он опасался, что они станут претендовать на номер с венецианскими зеркалами, полюбившийся Клотильде, однако... — Для троих... — Но чтобы кровати можно было двигать. — И окнами на террасу. — Нет, Марго, не на террасу, на горы или на Небельсбад! — С камином и зелёным исфаханским ковром, на втором этаже. — Просто с большим камином, не люблю ковры. — Красным ковром. — Это другой номер! — С бирюзовой ванной? — С ванной бирюзового цвета или с инкрустацией? Мсье Густав с нежностью выслушал все пожелания, переросшие в перепалку, затем, склонившись к застывшему во внимании Мустафе, повелел вновь, как и несколько лет подряд, отвести дамам Дегофф-унд-Таксис роскошный номер, имевшим все возможные удобства и удобные возможности, включая скрытый дверцей шкафа переход по двум лестницам в его собственную комнату. Агата с детьми появилась из кухни как раз вовремя: перемазанные цветной глазурью маленькие Зеро, Хайдхен и Мустафа-младший, отвлекли от споров о номерах: — Боже мой, они так выросли!.. — Каролина, не мели ерунды, мы их видели пять недель назад, ничуть не изменились! — Господи, Хайдхен так похожа на Агату! — Вовсе нет, на Мустафу! — Я бы сказала, что у Хайдхен профиль Хенкельса, но меня поймут неправильно... — Кто дал детям глазурь, им еще рано... — Когда Дмитрий был маленький, он... — Агата, дорогая, они уже читают?.. Детей поровну поделили между собой Каролина и мсье Густав, немедленно усадивший Мустафу-младшего себе на плечо. Долговязый Дмитрий, стоявший по левую руку от бывшего консьержа, а ныне владельца лучшего в Зубровке отеля, тут же был атакован игрушечным самолётом в самое ухо. Мустафа-старший побледнел, а Агата покраснела так, что пятно на щеке перестало выделяться. — Из парня выйдет толк, — внушительно поделился наблюдением обычно немногословный Джоплинг, за что схлопотал еще один, гораздо более возмущенный, взгляд Дмитрия. Семейство Зеро в полном составе (так как после вероломного нападения Мустафа-младший был передан на руки сгорающему от стыда отцу) отправилось сопровождать сестёр до номера. Мсье Густав с места не сдвинулся, пока процессия, в арьергарде которой плелся новенький коридорный с шестнадцатью чемоданами, саквояжами и шляпными коробками, не скрылась из виду. После этого позволил себе посмотреть в сторону Дмитрия. Тот, воплощенное осуждение, довлел аристократично-ястребиным профилем над мсье Густавом, проклиная про себя его гостеприимство, дружелюбие и неприкрытое стремление принять участие в личной жизни его родственниц. — Вы, мсье Густав, презренный бисексуал! — Трижды презренный, пршпрщения... — Мсье Густав был совершенно невыносимо, совершенно отвратительно счастлив.