Сейчас 2 часа ночи, и я проклинаю твоё имя

Сегодня в воздухе что-то витает. Ванда чувствует себя не в своей тарелке, а Пьетро расхаживает по гостиной. Они оба на взводе, и на самом деле, она знает, что должна отправить его домой. Не должна была впускать его вообще - когда они в таком состоянии, они просто поссорятся. Она вспоминает их почти ссору в кафе на прошлой неделе - ледяное молчание, то, как Пьетро почти агрессивно и расстроенно играл со своей молнией, как она сама впивалась ногтями в руку, пока между коричневыми ногтями не появились маленькие белые углубления в форме полумесяца. Может быть, они все еще не оправились от этого. Ванда и сама не уверена. (Правда, сейчас они постоянно ссорятся. С тех пор, как она вышла замуж, но, возможно, и до этого). Но она этого не хочет. Она хочет притянуть его ближе и вцепиться пальцами в его волосы у основания шеи. Хочет крепко поцеловать его и притвориться, что они по-прежнему одно целое. Как по сигналу, Пьетро появляется позади неё, обхватывает её руками за талию и притягивает к своей груди. Его подбородок упирается в макушку её головы, слегка вдавливаясь в неё, и Ванда закрывает глаза и вздрагивает от того, какой он высокий. У них еще есть время. Между ними ещё осталась нежность, верно? "Когда тостер вернется домой?" спрашивает Пьетро, тихонько ей на ухо, и ухмылка на его губах, которую она не видит, но чувствует, заставляет её желудок скручиваться, а раздражение бурлить в венах. Почему он всегда должен приходить и всё портить? "Не называй его так". Пьетро закатывает глаза, затем поднимает её, заставляя вскрикнуть. Руки её брата сильные и теплые, в них бурлит жизнь и адреналин. Всегда. И всегда Ванде было не трудно идти в ногу с его темпом. Однако сейчас это раздражает её больше, чем когда-либо. Пьетро никогда не был из тех, кто приукрашивает вещи, никогда не притворялся, что ему нравятся люди, которых он не любит, но он мог бы, по крайней мере, попытаться. Неужели он так мало ценит их родственную связь? (Какая родственная связь? он насмехается у неё в голове, и даже так он раздражает её. Мы трахались столько, сколько я себя помню.) Ванда - лицемерка, она это прекрасно понимает. Она виновата в их неблагополучных отношениях в той же степени, что и он - она противна и противоречива, как и он. Но гораздо проще обвинить во всем Пьетро, притвориться, что именно его бесчувственность разрушает их отношения, а не её горечь и её стремление притвориться нормальной. Он опускает её на диван, забирается сверху и тут же накрывает её рот своим. Раздражение в её венах немедленно превращается в расплавленную потребность, которая на самом деле только подпитывается смутным гневом в глубине её желудка. Так было всегда - всё, что он делает, возбуждает её как ничто другое. (Как никто другой.) Ванда стонет в поцелуе, когда он касается её языка своим, когда он блуждает по одной из её грудей, сжимая и подталкивая свои бедра к её, между её ног. Это хорошо. Это всегда хорошо, и именно в этом кроется проблема. Пьетро отстраняется, пыхтя, раскрасневшись и ухмыляясь, и Ванда вздрагивает от его взгляда. Она не знает, хочет ли она накричать на него или сказать, чтобы он взял её прямо сейчас. Действительно, ему слишком нравится залезать ей под кожу - и она изо всех сил старается изобразить раздражение, но они оба знают, что она получает от этого не меньшее удовольствие. Это ужасно. Смогут ли они когда-нибудь стать чем-то иным, кроме этого? Это пламя вызывает привыкание, и она никогда не могла долго оставаться в стороне от него. То же самое происходит и с ним, не так ли? "Итак” - снова начинает Пьетро, и её мозг настолько затуманен от его поцелуя и того, как легко он увлек её за собой, что ей требуется несколько мгновений, чтобы вспомнить, о чем они говорили. Вспомнить собственное раздражение. Его рука скользит между её ног, надавливая на промежность её штанов. "Когда тостер вернется домой?" Еще один толчок раздражения проносится по её телу, на этот раз еще сильнее, чем раньше. За кого он её принимает? Она только что сказала ему прекратить это. "Я сказала, что ты должен перестать называть его так" - хмурится она, и ухмылка Пьетро не дрогнула. "Да ладно, это просто безобидная забава. Просто ответь на вопрос" Боже, он раздражает. К тому же бесчувственный. Жар в её животе уже почти угас, похоть снова сменилась яростью, но на самом деле, сейчас она слишком раздражена, чтобы найти его привлекательным в любом образе, виде или форме. (Даже когда его рука опускается вниз. Даже когда по телу Ванды пробегает волна удовольствия.) "Нет" - говорит она, отталкивая его от себя, и её сердце сжимается от раздражения, промелькнувшего на лице брата. “Тебе нужно перестать быть таким неуважительным.” Ванда протискивается мимо него, встает с дивана, скрещивает руки на груди и несколько мгновений стоит к нему спиной. Раз, два, три, затем он появляется перед ней. Теперь Пьетро уже не ухмыляется, теперь его брови нахмурены в раздражении, и он смотрит на неё так, как будто она несправедлива. "Неуважительным?" Он тянется к ней, пытается схватить её за плечи, но Ванда вырывается из его хватки, не обращая внимания на то, как ожесточается лицо её брата. "Ванда, он робот." Синтезоид. Не то чтобы это имело значение. Ванда сжимает челюсть, отводя взгляд. Глядя на него, она просто разозлится еще больше - ей следует просто вышвырнуть его сейчас. Они могут поговорить об этом позже, когда оба не будут так возбуждены. "Ты такой козел" - говорит она вместо этого хриплым от гнева голосом, и Пьетро издает протестующий звук, но она не дает ему заговорить. “Я люблю его, ты же знаешь.” Пьетро смотрит на неё так, будто она ударила его. Рот открыт, брови все еще нахмурены. На его лице есть что-то похожее на предательство, и Ванда подавляет желание обхватить его лицо ладонями, поцеловать и сказать, что все будет хорошо. Нет. Он действительно не заслуживает этого. Не тогда, когда он так себя ведёт. Еще несколько мгновений Пьетро смотрит на неё, казалось, потеряв дар речи, затем он делает шаг назад, скрещивает руки, его лицо ожесточается и хмурится, что пронзает сердце Ванды так сильно, что ей приходится сдерживать вздох. (Им нужно перестать причинять друг другу боль, Ванда это знает. Она все еще не может заставить себя остановиться, уйти, сказать ему, чтобы он отвалил. И он тоже не может, это уже очевидно). "О, правда?" В его голосе звучит горечь, которая заставляет её дрожать. Ванда расправляет плечи, делает всё возможное, чтобы он не заметил. Но в конце концов он всегда замечает, когда она лжет. “Я вышла за него замуж, если ты это помнишь. Не то чтобы ты был там.” Пьетро насмехается, ударяя кулаком в стену, и Ванде не удается сдержать вздрагивание. Новая волна ярости накатывает на неё, вместе с теплом между ног, которое она старательно игнорирует. (Она всегда была испорченной.) “Это ни хрена не значит” Ванда прикусывает губу так сильно, что кожа почти трескается. Все её тело дрожит. Она хочет ударить его. Ей хочется кричать на него и вцепиться когтями в его лицо. Ей хочется плакать, хочется рухнуть на пол и рыдать, пока все не пройдет. (Это больно. Это всегда больно. Ванда плохо разбирается в подобных вещах - она никогда не умела справляться с уязвимостью. Чем больнее, тем больше ей хочется плакать, тем противнее она становится, она прекрасно понимает.) “Потому что ты бы всё об этом знал" Еще один удар ниже пояса - лицо Пьетро снова застывает, и на этот раз он делает шаг в её сторону. Она лжет, конечно, лжет, и Ванда, сама того не желая, делает шаг назад. Это ужасно. Это заставляет её чувствовать себя задетой, злой и горячей. Это заставляет её чувствовать себя живой. Ярость в глазах Пьетро тихая, обжигающая, захватывающая дух, и он всегда выглядел самым красивым именно таким. “Посмотри на меня” - сказал Пьетро тихим шипящим голосом, раздраженно сморщив нос. “Посмотри мне в глаза и скажи, что однажды, хотя бы один раз, тебя сексуально влекло к Вижену. Я подожду." Он прав. Ванда знает, что он прав. Точно знает, что он хочет сказать, и это только усугубляет ситуацию. Гнев дрожит внутри неё, как молнии, трясется и извивается. Разочарование накапливается в её горле так, что она едва может дышать. Она смотрит на брата - он прав, но он еще и мудак. Она не доставит ему такого удовольствия. (Пьетро Максимофф, эксперт по романтике. Это почти смешно). "В любви есть нечто большее, чем секс, придурок" Лицо Пьетро каменеет, и на мгновение где-то в глубине души Ванда беспокоится, не зашла ли она слишком далеко - он снова выглядит так, словно она дала ему пощечину. Её рука горит от удара, которого никогда не было. Сегодня она часто его бьет. Но больше того, в её животе распространяется алое удовлетворение, бурлящее вместе с гневом и разочарованием. Пьетро делает еще один шаг в её сторону, но она отказывается уступить, вместо этого поднимает подбородок и продолжает смотреть на него. В конце концов, он не лучше её. Пьетро неуважителен, эгоцентричен и высокомерен, и он всегда был таким. Неудивительно, что никто не может его долго вынести. (Никто, кроме неё. Почти.) “Ах да, я забыл” - шипит Пьетро, его глаза сузились от кипящего гнева, от которого у неё перехватывает дыхание. Рациональная часть её мозга хочет отступить, хочет смягчить ситуацию. Другая часть хочет ударить его по лицу, на этот раз по-настоящему. “Вот почему ты звонишь мне раз в неделю, чтобы я тебя трахнул”. Ванда задыхается, её желудок наполняется обжигающим жаром, но Пьетро еще не закончил. Она сжимает кулаки, когда он делает еще один шаг в её сторону. Когда он вдавливает кончик пальца в её плечо, так сильно, что это почти больно. "Вот для чего я здесь, верно? Твой дорогой муж здесь для эмоциональной близости, а я здесь, чтобы засунуть свой член в тебя". Ванда огрызается, рычит, прежде чем оттолкнуть его от себя. Он слишком высокий, слишком теплый, слишком близкий, слишком всеобъемлющий. Она любит его так сильно, что хочет его задушить. Её сердце скручивается, желудок сжимается, челюсть напрягается, и действительно, давно она так не злилась. И действительно, так было только с Пьетро. “Уходи" - говорит она тихо, но твердо, и Пьетро на мгновение смотрит на неё с гневно нахмуренными бровями, прежде чем развернуться. На одно мгновение он выглядит так, словно хочет поспорить. А на другое он выглядит готовым либо закричать на неё, либо встать на колени и молить о прощении, либо притянуть её к себе и крепко поцеловать. (Правда, Ванда не уверена, сможет ли она оттолкнуть его, если он сделает последнее. Правда, Ванда не уверена, что не растает в его объятиях. Не в первый раз. И не второй, и не третий, если уж на то пошло). Однако он ничего из этого не делает. Нет, Пьетро хватает свой пиджак со стола с гораздо большей силой, чем нужно, сбивая с него несколько предметов, и эти звуки болезненным эхом отдаются в голове Ванды, даже когда её брат тяжелыми, неровными шагами идет к двери. Она не смотрит на беспорядок, который он устроил. Она думает, что взорвется, если посмотрит. "Ладно, я ухожу." Пьетро поворачивается к ней, как только открывает дверь, и на его лице появляется жестокость, которую она никогда не привыкнет видеть. "Я вернусь на следующей неделе, чтобы заставить тебя кончить, раз уж твой муж не в состоянии потрудиться." Она кричит, вслепую хватая что-то со стола, чтобы бросить в него, но к тому времени дверь уже захлопнулась. Один из её маленьких керамических зайчиков разбивается об неё, рассыпаясь на миллион кусочков, звук почти оглушительный для ушей Ванды. Она задыхается, её грудь вздымается, её тело пылает от ярости и адреналина, и она снова кричит, пока это не переходит в рыдания, пока она не рушится на пол и не вцепляется руками в свои каштановые кудри и не тянет. Это ужасно. Она плачет, падает на пол и кричит, и действительно, Ванда чувствует себя более живой, чем за последние месяцы. Лицо Пьетро не выходит у неё из головы до конца дня. Но опять же, она не думает, что это когда-нибудь произойдет. Ванда никогда не сможет быть без него - это нужно ей, как дыхание, в конце концов. Ничего другого в этом мире не может быть достаточно. Даже когда она впивается пальцами в кожу головы, даже когда она дергает себя за волосы, даже когда она прикусывает губу до крови. Пьетро, Пьетро, Пьетро. Пошатываясь, она входит в свою комнату, её глаза опухшие и красные от слез, её тело все еще горит, как свеча. Однажды она растает до конца. Однажды Пьетро прыгнет с обрыва, и он потянет её за собой, и она упадет добровольно. Ванда опускается на четвереньки на кровать, засовывает руку в штаны, под трусики, и она все ещё такая мокрая, что просто невероятно. Проходит всего несколько секунд почти непорочных прикосновений, прежде чем она кончает, задыхаясь. Её тело подрагивает и краснеет. Имя её брата сорвалось с её языка. (Несколько часов спустя Вижн возвращается домой, и Ванда внезапно чувствует себя такой же пустой, как и раньше. Такой же пустой, как и всегда. Когда только она и её муж в этой квартире, которая никогда не будет казаться домом, сколько бы она себе ни врала).