Как же тесен мир

      Аэропорт. Это было ранее утро, поэтому зал только наполнялся яркими солнечными лучами, так и норовящими выколоть глаза. Вечно гудящее, никогда не умолкающее место, где люди несутся во всех направлениях и плоскостях, как снующие муравьи. И среди этого бесконечного течения людей был маленький мальчик лет десяти, с слегка вьющимися русыми волосами и еле открывающимися карими глазами. Он вяло плёлся за высокой длинноволосой блондинкой и полноватым, но не высоким, по сравнению с женщиной, мужчиной. Они несли за собой чемоданы и сумки и старались не пересекаться взглядами, но когда это иногда случалось, то, вокруг них, как будто становилось холоднее, хотя глазами старались испепелить друг друга. Немного отступая от них, мальчик, нёс за спиной увесистый рюкзак, смотрел под ноги и пытался растормошить себя, хотя бы думая о всяком:       «Ну и зачем мы в такую рань прёмся? Будто раньше вылететь не могли. Так я ещё и спросонья эти мешки надел, в которых ходить невозможно» - с этими словами он попытался закатать рукава колючего свитера, который был в несколько раз больше него, но это не получалось сделать аккуратно, из-за чего казалось, что мальчик ходит в надувных нарукавниках. Вся его борьба с вязанием сопровождалась пыхтением и ворчанием, которое не осталось незамеченным: - Ребёнок, ты можешь не отставать?! И так опаздываете к вашему любовничку, - упрёк был адресован именно мальчику, но смотрел он в глаза женщине, которая проигнорировала колкость, обернулась и резко взяла его за руку, но, опустив голову, тихо и ласково сказала: «Джино, держись рядом со мной хорошо? Не хотелось бы, чтобы ты потерялся». «Хорошо, мам» - сухо ответил сын, и побрёл рядом. Весь диалог происходил на итальянском.       Далее они пошли молча. Мать и отец по-прежнему телепатически друг друга крыли матами, а теперь к ним ещё присоединился и Джино, только он скорее тихо бранился на обоих родителей.       «Ребёнок… А за неделю до этого божился, что горы ради меня и мамы свернёт, а теперь даже по имени меня не зовёт. Сам виноват: зная, с кем твоя женщина общается, считать, что она с тобой долго останется. Твоей зарплаты еле как на еду хватало, естественно, она предпочтёт тебе кого по-богаче, и кто не будет кормить её обещаниями о лучшей жизни». По ходу мыслей челюсть сжималась, глаза ещё больше щурились, а свободная рука сжалась в кулачок. Боковым он зацепился за лицо матери: всё такое же надменное и гордое, как и всегда. «Ты тоже хороша. Уже десять лет в браке, а за спиной крутишь роман с богатым американцем. Мы с папой тебя ждём, пока ты в командировках, думали, ты, как порядочный юрист, работаешь всё это время, а ты шляешься по барам! Зачем тогда отцу в любви клялась? Зачем мне врала, что всё будет хорошо?» - Сынок, посиди пока тут, а то твой отец, походу, где-то чемодан посеял. - Да чего сразу я то? Твои вещи или нет?!       Спорящие голоса стали уходить всё дальше и дальше. А мальчик остался среди рядов из стульев, в окружении спящих бабок. Он уселся на свободный, второй с краю, достал из своего рюкзака небольшой альбом для рисования и карандашик. Любому другому виду активности он предпочитал рисование, даже если это было общение со сверстниками. Хотя сейчас ничего путного изобразить не получалось: толи люди постоянно вставали быстрее, чем он мог хотя бы быстренько их набросок сделать, толи мысли его не занимало ничего другое, кроме злости на всё на свете: «Меня же только в художку приняли, только с одноклассниками стал нормально общаться. Неужели мне надо всего этого лишаться? И ради чего? Ради какого-то богатея из штатов? Почему вы не могли просто ужиться друг с другом? Хотя бы ради меня?!» - Да-да мамочка, я подожду тебя, - из пучины гнева Джино вывел звонкий девчачий голосок. Она говорила на очень ломанном английском, с сильным акцентом на букву «р» в словах, но уверенно и у неё не плохо получалось для такой же десятилетки как он сам. - Х-хорошо, милая. Я н-ненадолго отойду, а ты никуда н-не уходи, - а голос женщины наоборот, был более дёрганным и боязливым, с тем же акцентом.       Девочка села на стул напротив него, достала какую-то толстую книгу и начала читать. Она сидела неподвижно, даже ногами не дёргала, как другие дети её возраста, которые иногда попадались на глаза мальчику. По сравнению с остальными её было гораздо проще зарисовать, да и желание, как таковое, появилось. Она была в красной, определённо на размер больше её самой, ветровочке, с торчащей из-под неё юбкой и чёрных старых кроссовках. Но изношенная одежда её никак не портила. Как, в какой-то степени, художника, мальчонку привлекали её аккуратные черты лица, золотистые кудри, ложащиеся на плечи и больше, как у лошади, голубые глазки. Они бегали по строчкам книжки и в них еле заметно загорался огонёк, будто отражавший сражения, происходившие в книге, и от интереса за произошедшее у неё появлялась лёгкая полуулыбка. Именно над лицом Джино старался больше всего: «Оно у неё такое красивое. Даже удивлён, что никого похожего не видел».       Однако, он так часто поднимал голову и пристально смотрел на девочку, что это не осталось незамеченным. Сначала она просто смотрела на него по несколько минут, иногда опуская голову, но потом решила иди в наступление: спрятала книжку в сумку через плечо и направилась в сторону мальчика. Он тоже это заметил и быстро перелистнул страницу, на ту, где он рисовал спящую собаку. Девочка же подошла к нему, но не сразу села рядом, а положила ладошку на рядом стоящий стул и на том же ломанном английском спросила, может ли она сесть рядом, что он ей разрешил. В принципе, парнишка был не против её компании, просто немного стеснялся. Этим, на самом деле, можно объяснить всё его поведение в общении со сверстниками. - Тебя как зовут, если не секрет? – девочка, наклонив головку и легко улыбнувшись, спросила спустя пару секунд наблюдений за съёжившимся мальчонкой. - Джино. Не секрет. А твоё? - Для всех я Эмма, но для папы я «Бестолочь, которая стыдится своей покойной бабки» - Прямо так и зовёт? – от этой информации глаза округлились и быстро заморгали. «Меня отец только во время крупной ссоры «дураком» назвал» - Ага. Но скоро он и так звать меня не будет. Мы с мамой от него улетаем. Наконец-то не буду слышать его пьяные оры и попадать под пьяную руку – а она наоборот: говорила так искренне и доброжелательно, как о чём-то бытовом и обыденном. - Твои родители разводятся? – ситуация казалась схожей с его. Да, не до такой крайности, но всё же. - Нет. Просто мы тут, в Италии, у бабушки отдыхали, но мама с папой рассорились, поэтому от тут задержится, а мы домой, в Россию, - теперь с лица Эммы улыбка спала, а глазки ещё больше расширились. Продолжила она уже шёпотом, слегка наклонившись к собеседнику, - А твои что, развелись?       Вместо ответа Джино только кивнул. Голова опустилась и глаза уставились в точку в пространстве. Он толи переваривал новую информацию о том, как живётся кому-то, кому повезло меньше, или переваривал старую. Как бы ему не было жалко девочку он всё ещё переезжает в другую страну, лишается только приобретённой художки и всей той прошлой жизни, которая была для него всем. Почему-то только сейчас вся эта ситуация дошла до него в полном объёме. Слёзы скапливались в уголках глаз маленькими кристалликами.       Эта минута слабости не осталась без внимания. Эмма сначала чуть-чуть отодвинулась от него, прислонив ладошку ко рту. Казалось бы, сейчас она сорвётся с места и убежит прочь, но это не так. Она, резко забыв о приличиях, обняла его за шею и начала тараторить о том, как же ей жаль, что она правда не знала и не хотела его обидеть. А Джино впал в ступор: незнакомая девочка, которой живётся в разы хуже, чем ему, не стала выплёскивать свою ненависть на нём, а наоборот, поддерживает его и извиняется перед ним так, будто у него самая ужасная проблема из всех возможных. Да и как поддерживает: обнимашками. Его мама обняла только один раз, сразу после того, как сказала, что они улетают, что уж говорить об одноклассниках, которые стали лишь нагнетать о том, как же ему тяжело будет в Америке.       «Не может быть такого, чтобы я повстречался с таким ангелом». Только это он и думал, обнимая девчушку в ответ, чуть ли не крепче, чем она его. «Пожалуйста, пусть это не окажется так, что я просто заснул в ожидании».       Наобнимавшись, они ещё некоторое время болтали о всяком разном: и о том, что для русской у Эммы странное имя, и что Джино просто ненавидит вязанные вещи, и о своих планах на будущее: она мечтает стать актрисой и играть в Голливуде, а он стать модельером мирового уровня. Хотя, про себя он добавил, что согласился бы и шить платья исключительно для неё. Так бы они хоть до ночи просидели друг с другом, даже не пытаясь искать родителей, пока в их сторону агрессивным шагом не приближалась мама Эммы. Как оказалось, некоторые неспящие бабушки наблюдали за этой картиной. Кто-то просто умилялся с деток, кто-то, услыша их грустные истории, стал бранить нерадивых родителей, а одна конкретная бабка решила всё-таки разыскать этих «горе-воспитателей» и высказать им всё в лицо. Первой она нашла маму девочки, а до родителей мальчика она не дошла: помешала защемившая спина. И вот, мама берёт дочь за руку и оттаскивает её подальше от глаз бабулек, параллельно с этим, ругая дочь за длинный язык.       Джино опять в ступоре: так скоро от него отняли этот лучик света? Казалось бы, только пару минут прошло, почему так рано? И вот, он видит, как она сползает со стула, напоследок оборачивается к нему, машет ему рукой и одаряет самой лучезарной своей улыбкой.       «Она уходит. Может быть я её больше никогда не увижу. Тогда я должен запомниться ей не как ноющий сопляк!». Он спрыгивает со стула, на ходу вырывает листик с её портретом и чуть ли не бежит в её сторону. - Д-держи, это тебе, - запыхавшись он протягивает листок, когда успевает схватить её за длинный рукав ветровки. Что мама, что девочка очень удивлены, но если мама просто стоит столбом, не понимая, что от её дочери хочет мальчонка, то Эмма спокойно берёт листок. Когда она разглядывает рисунок, то начинает светится от счастья. Потом она опять бросается к нему на шею с непонятными скороговорками. Хотя ему понимать ничего не нужно, достаточно только лишь объятий, которые он не забудет всю оставшуюся жизнь. Даже женщина не смогла сдержать слабой улыбки и повела дочку уже спокойнее.       Джино провожал их взглядом пару минут, хотя ощущал он их, как вечность. Всё это время пребывал в блаженном астрале, даже когда мама и отец повели его из зала, негодуя, почему на них так странно смотрят. Когда же им предстояло расходится, мальчик задумался: «У Эммы же всё хуже чем у меня, и она же не злится ни на маму, ни на отца. Почему я тогда на своего бранюсь?». После этой мысли он поднял голову и, пускай от стыда тихо, но слышно сказал: - Прощай, пап. Прости за всё, что было. Мужчина не был готов это услышать. Но спустя три секунды замешательства, улыбнулся, потрепал мальчонку по голове и попросил приглядывать за мамой. На том они и расстались.

***

      Разгар дня. Аккуратная пятиэтажка, в которой Эмма снимает квартиру. Она уже взрослая: как и обещала себе маленькой, играет в Голливуде. Пока в не особо известном фильме, да и на самый первый она попала по ошибке, но, это же только начало. У неё появляются новые знакомые, включая не проверяющего актёров режиссёра, его помощницы, нескольких актёров с площадки и одного модельера, которого так поразила её красота, что он даже разучился водить, чуть её не сбив. Причудливый мужчина, но рядом с ним создавалось ощущение, будто они уже знакомы.       Он как раз заглянул к ней на чай. Всё-таки, слишком «сногсшибательная» история их связывала, чтобы называться друзьями. А может, не только эта. Так, ожидая, пока подруга заварит ему чай, глаз модельера зацепился за листочек, лежащий на тумбочке у кровати. Даже с большого расстояния было понятно, что там нарисовано, но, не веря своим глазам, он направился разглядывать находку. Это был рисунок маленькой читающей девочки, в чрезмерно огромной для неё ношенной куртке, но с такими яркими и большими, будто лошадиными, глазками. - Эмма, mi amor, не подскажешь, откуда у тебя этот рисуночек? Она пришла с кухни, взяла рисунок одной рукой, а другой взялась за щёку и расплылась в мечтательной улыбке. - О, мне его подарил чудный мальчик. Помню мы в аэропорту встретились и даже поболтали немного. Интересно, как он сейчас? - Так повернись, если интересно, - он не смог удержать самодовольной улыбки.       Она резко обернулась в его сторону. Глаза округлились, а ладошка прикрывала рот. «Совсем как тогда». И как несколько лет назад она кидается ему на шею с неразборчивым бормотанием. Как же ему хотелось ощущать эти объятия вновь. Сейчас они стоят в обнимку и думают о том, как же тесен мир.