What makes a hero?

      Сегодняшний день был напряжённым. Сперва он на десять минут опоздал на первый урок, потому что метро прибыло невовремя. Затем Флэш Томпсон, отъявленный хулиган, избил его сильнее обычного. Возможно, это было связано с тем, что родители отказались покупать ему новую машину, за что Паркеру было немного неловко, или с тем, что Флэш неправильно понял его ответ на свой вопрос. Честно говоря, Томпсон почти всегда имел плохое настроение по причинам, которые Питер в основном не мог контролировать.       После этого учитель по химии назначил ему наказание на следующую неделю за то, что он слишком долго смотрел в окно. Питер мог покляться, что слушал бы её урок, если бы ещё не знал его. Он выучил всё об окислении альдегидов и кетонов ещё давным-давно, когда он был один и ему было нечем заняться. Можете подать на него в суд, ему было безумно скучно.       И после сегодняшнего дня можно было подумать, что большего невезения он уже испытать не мог, верно? А вот и нет! Вселенная, видимо, решила поиздеваться над парнем ещё больше, прислав ему целую ораву огнедышащих роботов, которые танцевали брейк-данс. Питер не мог поверить в это, когда Тони позвонил ему. — Роботы, танцующие брейк-данс?! Вы прикалываетесь?       По телефону были слышны слабые звуки двигателей Железного человека. Очевидно забавляясь, Тони ответил: — Нет, крошка Ру. У них есть диско огни и всё такое… Чёрт! Это было близко. Китнисс, ты можешь прикрыть меня?.. Так ты идёшь или как?

***

      Это и привело его к этому моменту. В настоящую минуту Питер сетовал на своё невезение — тупая удача Паркера! Почему у меня не может быть хотя бы одного нормального дня? Роботы-брейк-дансеры оказались хитрее, чем можно было бы ожидать от них.       Очевидно, что бороться с роботом, который дрался при помощи танцевальных движений, было сложно, потому что их траектория атак была странной. Он ничего не знал о танцах, кроме твёрка, да и то спорно.       В конце концов, роботам удалось застать его врасплох и сжечь часть его маски.       Итак, Питер был здесь, в Башне Мстителей, перед группой взрослых, которые смотрели на него, кто с выражением легкого разочарования, кто с яростью. — Чёрт, пацан! Сколько тебе лет? — с минуту таращась на него, яростно спросил Клинт, скривившись. — Мне почти шестнадцать, — защищаясь, сказал Питер, подняв подбородок.       Даже если он был ранен, по его стойке можно было понять, что он был готов к бою.       Питер повернулся на звук, когда раздался скрип стула. У Стива Роджерса было это выражение лица. Не то «я полностью понимаю, через что ты проходишь» лицо, как ожидал парень, поскольку мистер Роджерс в своё время записался в армию в пятнадцать лет, а «я знаю лучше тебя» лицо, которое было на нём, когда Питер сражался с ним в Германии. Знаете. Как у лицемера. — Сынок, тебе нужно прекратить этим заниматься. Ты ещё слишком молод. — В этом деле случаются плохие вещи, малыш. Существуют извращённые люди, которых ты никогда не сможешь понять. Что будет, когда кто-то умрёт из-за тебя? Когда ты не сможешь обратиться за помощью к нам или Тони? — добавила Наташа, и её презрительное отношение было очевидным.       Нахмурившись, Питер провёл рукой по своим шоколадно-каштановым волосам, пытаясь успокоиться, чтобы не сорваться. Ему это сейчас было совершенно не нужно. — Вы ведь знаете, что я занимаюсь этим уже некоторое время? Вы можете перестать дискредитировать и сомневаться в моих способностях только из-за моего возраста, спасибо. — Она не это имела в виду, Пит… — из противоположного угла комнаты в разговор вмешался мистер Роудс, очевидно, пытаясь восстановить некое подобие контроля над разговором. — Ты ещё слишком молод. Ты не знаешь, с чем нам, героям, приходится иметь дело. Она права, малыш. Что случится, если ты не сможешь спасти кого-то вовремя? Что, если…       Не-а.       Отключившись, Питер подумал о том, как Мстители обращаются с ним. Кроме Тони, мистера Барнса и мистера Роудса, все они относились к нему как к кому-то незначительному, всегда говоря со снисходительной ноткой в голосе.       Питер не был идиотом. Он знал, что разбойники всё ещё недолюбливают Тони, поэтому косвенно он им также не нравился. Тем более что он смог побить Сокола и Барнса в Лейпциге. Мистер Уилсон так и не смог перерасти свою обиду, как это сделал Баки. Хотя сейчас он выглядел так, как будто собирался возразить от его имени.       Обычно он был бы не против потерпеть их ещё несколько часов, но сегодня у Питера был плохой день, и он не хотел иметь дело с их снисходительностью после того, как помог им сегодня ранее. — Мистер Роджерс, я думал, что вы, как никто другой, понимаете потребность защищать? Вы ведь записались в армию, когда вам было пятнадцать? — наклонив голову, спросил Питер. — Есть разница, Питер. Была война… — В чём разница?       Затихнув, Стив то открывал, то закрывал рот, пытаясь найти ответ. Он казался Питеру зияющей рыбой, выброшенной на берег. — Мистер Роджерс, у вас так же, как и у меня, развиты чувства. Вы слышите, видите, чувствуете, ощущаете вкус и запах намного лучше большинства. Хотя, полагаю, мы всё же в кое-чём различаемся: в интенсивности этих чувств. Вы достигли максимального потенциала, на который способен человек, но я, с другой стороны, полностью превосхожу вас, потому что моя ДНК частично мутировала в паука. Вы понимаете, что это значит, мистер Роджерс? — В чём разница? Разве это не одно и тож… — спросил Стив. — Это значит, мистер Роджерс, что мои органы чувств лучше ваших. Пока вы слышите, как стажёры на сорок этажей ниже нас пьют кофе или закручивают шурупы, я слышу, как в шести кварталах от нас идёт женщина на шпильках, рыдая в этот момент, потому что в пяти кварталах от её текущего местоположения пятнадцать минут назад её парень порвал с ней. В десяти кварталах от неё я слышу сопение младенца. В пятнадцати кварталах слышу, как скрепит дверь в квартире. Вам понятно, о чём я?       Питер увидел намёк на понимание в глазах мистера Уилсона, но тот не совсем понимал к чему именно всё идёт. — А теперь представьте, мистер Роджерс. Представьте себе, каково это — жить в Квинсе с настолько развитыми органами чувств, как у меня. Ведь я слышу не только плач ребёнка, живущего на четыре этажа выше моей квартиры, но и женщину в четырёх кварталах от меня, которая умоляет спасти её от изнасилования, — продолжил он. — И даже тогда, вы серьёзно думаете, что я не пытался бросить это? Не пытался игнорировать всё? Вы не можете сказать мне, что я не знаю, каково это — не спасти кого-то вовремя. Всё это началось, когда я взглянул в безжизненные глаза моего дяди. Я видел, как он умер по моей вине, прямо у меня на руках. Как я могу со спокойной совестью сидеть и продолжать делать домашнюю работу или пытаться заснуть, как ни в чём не бывало, когда я отчётливо слышу, как кто-то другой страдает в этот момент?       Ванда выглядела так, словно до неё наконец дошло то, что он пытался сказать. Клинт сжимал и разжимал руки в кулаки. Наташа отвернулась, а Сэм задумался. — Вы ветеран войны. Не поймите меня неправильно. Зло, с которым вы сталкиваетесь, пугает. Но вы сражаетесь за что-то, как и люди на другой стороне. Вы понимаете, не важно как, что люди, с которыми вы сражаетесь, не являются злом. У них также есть семья и друзья. Просто вы оказались по разные стороны. А я? Конечно, я помогаю бабушкам переходить улицу или снимаю кошек с деревьев. Я делаю это. Но мне также вместе с другими дружинниками приходилось сталкиваться с бандами торговцев детьми в разгар их преступлений. Я видел замученных детей, рыдающих и зовущих кого-то — кого угодно — только для того, чтобы помощь пришла слишком поздно. Я отбивался от насильников и убийц. Я боролся с действительно злыми людьми. С теми, кто использует других только ради собственного удовольствия. С теми, кто совершает преступления без угрызения совести, — сделав паузу, Питер посмотрел на каждого из них затравленными глазами. — Зло, с которым я сталкиваюсь, может быть, и не настолько велико и чуждо, как у вас, но всё равно ужасает. Вы можете подумать, что ограбления не так страшны, но вы не видите это так, как вижу это я: как видят нормальные люди. Вы видите человека, который берёт деньги из кассы, в чём нет ничего страшного. А я же вижу человека, направившего пистолет на того, кто работает в полуночную смену, потому что это единственная работа, которую он смог найти обеспечить свою семью. Я вижу человека, способного убить другого и не испытывающего угрызений совести за свои деяния. И это? Это делает его опасным, ужасающим.       Мстители беспокойно переглянулись. Хотя Тони и мистер Роудс уже поняли смысл его слов, а остальные всё ещё были в замешательстве, они осознавали, что в его словах был более глубокий смысл, определённая серьёзность.       (Может быть, из-за того, что он был психотерапевтом, работающим с пациентами с посттравматическим стрессовым расстройством, Сэм понял всю серьёзность слов Питера. Логически он понимал, что сражаться как Мститель означает столкнуться с угрозами, с которыми обычные люди не смогли бы справиться.       Однако после всех боёв, которые он провёл вместе с командой за последние месяцы, Сэм понял, что забыл, каково это — быть нормальным. Быть неспособным сделать что-либо с преступностью.       Сэм забыл, каково это — чувствовать себя беспомощным.)       Тем не менее, не обращая внимания на атмосферу, Стив всё равно чувствовал себя потерянным. — В чём разница? Ты всё ещё борешься с угрозой.       Вздохнув, Питер посмотрел в потолок, неслышно бормоча: «Боже, дай мне терпенья, иначе я стану убийцей» — и подумал, что потребуется больше слов, чем он думал вначале, чтобы его мысль дошла до сознания другого. — Вы супергерои. Работа, которую вы делаете, очень важна, я понимаю. Вы спасаете мир. Но что произойдёт, когда мир будет в безопасности, а люди — нет. Пришельцы не единственная угроза, — переведя взгляд на Стива, он продолжил: — Я не мститель. Это был мой выбор. То есть я помогаю тут и там, но я знаю, что быть мстителем означало бы отказаться от патрулирования или потерять время, занимаясь более серьёзными угрозами, с которыми другие могли бы справиться не хуже. Я бы не смог спасать людей.       Питер подумал о людях, которых он встречал во время своего патрулирования. Люди кричали не имя Капитана Америки, когда их грабят, или насилуют, или у них пропадают дети. Это было имя Питера. Они обращались к Человеку-пауку. Как будто он был их личным героем, тем, на кого они могли положиться.       И это было его работой, не так ли? Питер Паркер всегда говорил себе, что нужно ставить маленького человека на первое место. Сколько бы миссий ни поручали ему мстители, он не считал себя мстителем. Он с самого начала ясно дал понять это мистеру Старку.       Статус мстителя влек за собой ограничения и последствия, с которыми он не хотел иметь дело. В отличие от мистера Бартона или мистера Уилсона, Питер не мог остаться дома, чтобы поиграть в Mario Kart. Он не мог приходить и уходить по своему желанию, как мисс Романофф. Он не мог пропускать патрулирование и бездельничать, как все остальные.       (В конце концов, люди взывали к нему. У него были те, кого он должен был защищать.) — В чём разница? Разница в том, что вы спасаете мир, а я спасаю человека.       Оглянувшись вокруг, он увидел, что на лицах некоторых из них появилось понимание. Хотя Питер полагал, что они не смогли бы полностью понять масштаб его слов, не увидев всё своими глазами.       Мысли Питера вернулись к сегодняшней битве. — Без обид, мистер Роджерс, но в сегодняшней битве я, как Человек-паук, понёс наименьший ущерб, спасая людей, которые пострадали бы от ваших разрушений, эвакуируя людей из здания, которое вы решили разрушить без предупреждения. Я сделал это, — обводя взглядом отметины, которые оставили его шутеры на руке, Питер пробормотал: — Даже сейчас я знаю, что вы всё ещё против соглашения.       Разбойники напряглись. Они не думали, что их неприязнь была настолько очевидна. Было ли это так заметно? — Я не идиот. Вы все должны понять, что ваши действия имеют последствия. Это не просто набор цифр на бумаге или статистике, которую вы видите в новостях. Разрушения, которые вы беспечно причиняете, могут повлиять на других, — он посмотрел на них грустными глазами. — Вы не имеете права говорить мне, могу ли я быть героем или нет. Вы можете забрать мой костюм; вы можете забрать модное оборудование, но вы не можете забрать Человека-паука. Я делал это до того, как встретил вас, и буду делать это после. Мне не нужно ваше подтверждение или печать одобрения, чтобы называть себя героем. Итак, после всего этого вы можете честно посмотреть мне в глаза и сказать, что я не должен спасать ту женщину от насильников в нескольких кварталах от нас, потому что я слишком молод?       Встав, Питер направился к двери. Когда он положил руку на ручку, раздался тихий голос. — Что делает героя героем, мистер Роджерс? Я не думаю, что дело в том, можешь ли ты нанести удар или выдержать взрыв. Я видел, как обычные люди совершают героические поступки. Я видел, как люди покупают хот-доги и садятся вместе с бездомными, чтобы разделить с ними еду. Я видел истинную доброту в людях, — открывая дверь, Питер бросает последнее предложение. — Может быть, вам стоит подумать об этом.       Дверь со щелчком закрылась, оставляя мстителей размышлять в тишине.