Остроумно

      «Остроумно».       Запах сигаретного дыма помогал отвлечься от проблем и забыться, окунувшись в свой маленький мир одиночества. Забавно, но для Лобанова он ничем не отличался от реальности в тот миг. Затянувшись, он откинулся на спинку скамьи у входа в больницу. Парень не хотел заходить обратно, несмотря на ночное дежурство. Сегодня он дежурил не один. В ординаторской сидел человек, с кем Лобанов не хотел контактировать ближайшее время. Даже один его образ издалека… нет, не раздражал. Расстраивал.       Это странное чувство. Вот вроде бы человек приятный, с ним хочется общаться, гулять. Даже, наверное, жить вместе было бы неплохо. Но вместе с тем о нём ничего не хочется слышать — ни о его заслугах, ни о его неудачах. Ничего. Эдакая привязанность, смешанная со страхом, неприязнью и сожалением — и всё это про одного и того же индивида. Вряд ли даже такое противоречивое описание эмоционального букета было бы корректно по отношению к чувствам Лобанова.       Да, судьба преподнесла действительно остроумную шутку. «Остроумно». Семён вцепился в это слово ещё с того разговора.       Стоит сказать, что для Лобанова очень тяжело говорить о своих искренних чувствах, если они не негативные. Кричать гневные тирады Семён прекрасно умеет, не хуже Быкова — разве что не так красноречиво. Но парню всегда требовалось много моральных усилий для того, чтобы признаться, например, в симпатии. Это и по сей день даётся ему нелегко. К несчастью, после сегодняшнего инцидента вероятность того, что Сеня никогда больше никому не расскажет о своих романтических чувствах, резко возросла.       Лобанов сидел, укутавшись в пальто, и отстукивал ногой по мокрому асфальту. На улице холодало, морозы лишь крепчали, словно намекая, что пора бы возвращаться в отделение.       Ещё пять минуточек, которые плавно перетекут в студёные полчаса. Лобанов достал третью сигарету. Он не мог перестать думать о лице Левина, когда он вручил тому самодельную валентинку. Да, это был всего лишь листок в клеточку, на котором красной ручкой было написано простое «ты мне нравишься», а рядом — два криво нарисованных сердечка. Казалось бы, фраза действительно обычная, но сказать это вслух вызывало определённые трудности.       Сколько было надежды в глазах Сени! Поджав губы, он сияющими глазами смотрел на коллегу в ожидании ответа. Борис Аркадьевич молчал подозрительно долго, из-за чего искренняя улыбка исчезла с лица Лобанова. Семён забеспокоился. В голову лезли мысли разного характера: а вдруг стоило всё-таки написать то красивое стихотворение из одного поста, или нарисовать больше сердец, или купить шоколадку в придачу? Юноша уже хотел было тихонько поинтересоваться, что не так, как вдруг жёсткий, как лязг металла, голос нарушил тишину:       — По-твоему, это остроумно?       Левин, несмотря на колоссальную разницу в росте, смотрел на товарища сверху вниз. Лобанов предпочёл бы застрелиться, чем быть в таком уязвимом, унизительном положении когда-либо снова.       — Скажу тебе так, Лобанов, — очкарик перевёл взгляд на бумажку. — Я всегда вёлся на твои розыгрыши и становился жертвой издевательств с вашей с Романенко стороны. С самого начала нашей работы вместе.       — Борь, послушай, — Семён попытался вставить слово, чтобы успеть объяснить всё, как есть на самом деле, но слушать его, конечно же, не стали.       — Помолчи.       Где-то вдалеке шумели пациенты, врачи. Разговоры у кофейного автомата. Медсёстры, шушукающиеся у поста. Шуршание бахил, звуки колёс каталок. Шаркающие неподалёку санитары. Где-то, на другом конце коридора, доносилось, как Андрей Евгеньевич громко беседовал с зашедшим Иваном Натановичем. Но Семён едва всё это слышал.       — Возвращаясь к вышесказанному, — Борис поднял валентинку чуть выше, где-то на уровне своей головы, — я уведомляю, что более я на твои тупые приколы не поведусь. Тем более на такие, — пауза. — Даже не надейся, что я тебе поверю.       Разрыв бумаги. Этот противный скрежещущий звук надолго останется в сознании Семёна.       Ситуацию действительно можно было бы назвать остроумной. Сначала издевательства, а потом искренние признания в любви? Чего ещё можно ожидать, кроме как отказа? Глупо было со стороны Лобанова рассчитывать на что-то иное. Впрочем, это всё вызывало бы смех, если бы это не было так грустно.       Парень встал со скамьи и стряхнул со своей одежды сухой снег. Желание уйти с дежурства одолевало здравый смысл. Приехать домой, забежав по дороге в магазин за выпивкой и закуской, включить какой-нибудь фильм и заснуть под утро — такая идея звучала очень заманчиво. Почему бы нет?       Лобанов зашёл внутрь и, тихо поздоровавшись с охранником, направился по коридору.