В диапазоне между отчаянием и надеждой

Звезда. Мятые простыни. Отблеск блика. Запутавшиеся локоны. И до услады карамельная гладь кожи перед глазами, что в ледяном свете неумолимой луны казалась чем-то запретным, чужим и далёким. Словно стоит протянуть руку – коснуться звезды – что-то невозможное, чему не суждено сбыться даже во сне, обратимому в кошмар от одного лишь осознания своего страха. Словно стоит протянуть руку – и темнота поглотит с головой, так резко, что одёрнуть кисти и не успеешь, как нырнёшь в глубины топи без возможности когда-либо теперь уже увидеть белый свет. Рука дрогнула, прежде чем коснуться заветной звезды перед глазами. То страх быть отвергнутым? Страх остаться одному? Страх не почувствовать тепла тела? Или внезапно осознать, что всё то лишь сон и вспомнить минувшие года и человека, чья судьба безвозвратно украдена? Ответ на этот вопрос казался еще страшней, хотя игнорировать и отрицать осознание с каждым днём становилось всё сложнее. Но он продолжал. «То был лишь кошмар», -- заверял себя Дио, закрывая глаза до плавающего помутнения. «Этому не суждено повториться», -- утешал себя Дио, стискивая челюсти до немого грохота в ушах. «Нет», -- уговаривал себя Дио, сжимая кулаки до отпечатавшихся алых полумесяцев на ладонях. Неутолимый страх и отчаяние сжирало изнутри, прожигая разум и оставляя за собой обкусанные корки на губах и солёную грусть на уголках глаз, на следующее утро расцелованные и обвенчанные некой клятвой и извинением. Но пока он не знает, пока он не догадывается, пока он спит, эти разъедающие мысли можно оставить на следующую ночь, прижимаясь со спины и касаясь губами заветной звезды, пока лучи солнца не разлучат крепкие объятия в ночи, оставляя неизгладимое чувство пустоты и упущения чего-то важного. Янтарь. Скрипящие половицы. Шарканье острия пера. Ворот рубашки. И спадающие на плечи злато волос, переливающиеся и отдающие благородным геданитом. Протяни руку и те рассыпятся в ладонях лучами солнца, обжигая каждого, кто посмеет осмелиться коснуться; прежде чем их обладатель с резкостью качнётся в кресле и развернётся, прожигая пронзительным и нещадящим взглядом, пока его черты лица смягчатся в осознании. И то пламя, что способно как обжигать, так и греть, пугало. Ужасало и заставляло невольно вздрогнуть, одёргивая руку. Глаза – гордый янтарь. Взгляд, предназначенный именно ему – тягучий мёд. Но что оставляло за собой не менее тягучий страх? Та язвительность и пылкость того же взгляда, что во снах представляла собой беспощадное пламя, сжигающее всё на своём пути, что однажды постигнет и Джонатана? «Однажды», -- не оттягивает истину тот, удерживая желание прикусить губу и мягко улыбаясь. «Судьба неизменна», -- вертится на языке, царапая нёбо и горло, пока тот тянется вперёд в нежном касании. «Пока я не попытаюсь», -- плюёт в лицо уже написанной истории тот, оставляя едва ощутимый поцелуй на закрытом усталыми веками янтаре, не желая терять то тепло, что он принимал не первую жизнь подряд, не оставляя попыток изменить неизменное каждый раз.