Вторая

      Внутри комнаты девочек тишина. Неловкая, в какой-то степени ужасная, раздирающая душу тишина. Никто не хотел разговаривать, никто и не знал, что сказать. Лишь тяжелое дыхание выдавало их присутствие.       Аня первая. Саша вторая. Этим все сказано. Горечь, обида, радость, разочарование, боль смешались в одной палитре эмоций. «Подруги» — как теперь рассматривать это слово? Вторые Медведева и Загитова? «Что же будет дальше, — думала Саша, — что же будет дальше?»       Практически бесшумно Аня встала с кровати. Ей было физически невыносимо находится в комнате. Чем она могла помочь Саше? Она выиграла честно, это спорт, без проигрышей тут никак. Но так же ей было больно за подругу. Саша так упорно шла к своей цели, тренировалась больше, чем Аня, а в итоге все обернулось так.       У самой двери Щербакова развернулась и произнесла осипшим голосом: — Позвони Марку. Он волнуется.       Дверь захлопнулась. Трусова осталась наедине со своими мыслями. Слез не было, выплаканы давно. Да и Саша никогда не любила много плакать. «Слезами горю не поможешь» — твердила себе каждый раз девушка, когда у неё что-то не получалось.       Ей было до головокружения обидно. Она прыгнула пять четвёртых. Пять! Никто никогда этого не делал. Она первая! А на пьедестале вторая. Как и всегда. Чтобы она не делала она вторая.       Звонок. Громкий. Отрезвляющий. Возможно, спасительный.       «Марк». Без сердечек, без милых подписей, потому-что Саша такое не любит. Лишь фотография выдавала важность этого контакта. Их третье свидание. Как сейчас она помнила, что парень вытащил её после тренировки просто покататься по городу на машине. Они слушали музыку, веселились, пили кофе и много-много разговаривали. О тех вещах, которые их волновали, о тех, что заставляют горько плакать, радоваться, смеяться до боли в животе. Саша рассказывала о своих собаках, Марк увлечённо говорил про свои картины. — Мое любимое выражение: «не очаровывайся, чтобы не разочаровываться». — Сказала девушка, когда они остановились возле дома Саши. Хотелось говорить ещё, сутки на пролёт рассказывать о какой-то бессмыслице и не только. Но все не вечно, пора было прощаться, но они позволили себе украсть ещё немного времени и сидеть, держась за руки, в такой тёплой и уютной машине Кондратюка. — Надеюсь, что я тебя не разочарую. — Тихо произнёс молодой человек и поцеловал девушку. «Тогда все было хорошо» — горько вздохнув, подумала Трусова и ответила на входящий вызов.       Молчание. Но не такое неуютное, как было с Аней. Что-то родное от чего веет домом и теплом. — Саша, — Марк набрался решительности сказать что-то первым, — я рядом.       И это «я рядом» заставило ее сердце разбиться на тысячи осколков. В этих словах не было жалости, фальши, не было разочарования. Была лишь поддержка, такая, которую она хотела услышать. Не «успокойся, пожалуйста», не «прошу не плачь», а то что ей нужно было сейчас. Пусть он и казался кому-то несерьезным, смешным и даже наивным, но Саша точно знала, что всегда стояла, стоит и будет стоять за крепкой мужской спиной. — Я люблю тебя. Вне зависимости от места на пьедестале. Для меня ты всегда будешь первой. Приезжай домой скорее, я скучаю.       И слова, кажется, лишние в такой ситуации, когда сразу же все понятно. Понятно, что она справится, понятно, что завтра пойдёт на тренировку, будет заниматься дальше до потери пульса, что будет прыгать четверных столько, сколько ни один мужчина не сможет, и даже больше. Что ее ждут дома, что она не останется одна с этой тяжестью в груди, которая давит и давит вниз. — Я тоже тебя люблю. Спасибо. Спасибо за все, Марк.       А потом она приедет в Москву. Помирится с Аней. Они скажут все что друг другу не сказали тогда в пекинском номере. Марк приедет тем же вечером к ней домой, подарит портрет, который сам нарисовал, обнимет крепко-крепко и это будет стоить дороже миллиона слов.