Гель для душа

Шнайдер снял мундир. Повесил китель на плечики, расправил на перекладине стрелки брюк. Забавно, но теперь у него столько форменной одежды, что хватит до конца жизни. Когда они с адмиралом Меркацем дезертировали, он иногда задавался вопросом, как долго сможет носить привычную униформу. Первое, что логично приходило в голову — в ней его и похоронят. Еще одним вероятным последствием перехода на сторону Альянса была смена мундира на тюремную робу. А если бы удалось избежать и тюрьмы, и смерти, то как долго останутся целыми его трое штанов? Но так уж случилось, что, благодаря любезному приглашению присоединиться к флоту адмирала Яна, проблема одежды решилась раз и навсегда. В спешке оставляя Изерлон, Империя бросила на нём много разного. Униформа, подходящая Шнайдеру по размеру, занимала целую кладовую, и он был единственным, кто ее носил. Захоти он, ходил бы в новом каждый день. Забавно, что они с адмиралом оказались в том же положении, что и военные Союза — крепость одновременно и принадлежала им, и нет. Шнайдеру пришлось изучать новые для себя правила и порядки. Некоторые были очевидными и относились ко всему сообществу. К примеру, люди официально не делились на дворян и простолюдинов, однако, как и везде, разница существовала. Происхождение и социальное положение можно было различить по использованию в лексиконе отдельных слов, а также по любви к медовой горчице. Иные различия были почти незаметными, но именно они постоянно напоминали, что теперь у него совсем другая жизнь. Капуста в гарнире была холодным салатом с уксусом, пиво пили банками, а не кружками. Фильмы из Империи, переведенные на английский, не дублировались, но шли с субтитрами. Нечто подобное переживали и парни из Альянса. Прислушиваясь к их болтовне, Шнайдер представлял себе их прошлую жизнь, до прихода на Изерлон. Сливки для кофе они обзывали детской отрыжкой, кровати им казались слишком широкими для одного — скорее двуспальными, если отношения с соседом хорошие. Булки у них пеклись неправильного размера — или на один огромный сэндвич, или на два маленьких. Выключатели для ламп двигались влево-вправо, а не вверх-вниз. А вот изерлонские полотенца за мягкость сравнивались с объятиями матери. Унюхав, что кто-то жуёт зефир со вкусом тутти-фрутти, они не стеснялись просить, вопить и даже драться за него — эта сладость продавалась только в космопортах, и у многих остались особенные воспоминания об отцах, возвращавшихся домой с заветной коробкой. Мыло на Изерлоне было жидким, не брусками, а прикреплённые к стене дозаторы отличались чистотой и практичностью. Запахи Шнайдеру были знакомы — свежий, хвойный, морской бриз. Союзники жаловались, что гель для душа не смывается, а дозаторы совсем как в дешёвом отеле. Странная сентиментальность заставляла их скучать по твёрдым комкам из жира и соды, которые, только оставь на мокром, тут же превращались в кашу. Лишь одну вещь они находили приятной: хвойный ароматизатор напоминал им крепкий джин. Шнайдеру нравилось их слушать. Благодаря жалобам он чувствовал с солдатами Союза какое-то особое, трогательное единение. Они скучали по мылу в брусках по той же причине, по которой он наслаждался знакомыми запахами, стоя в клубящейся паром душевой под горячими струями. Закрывая глаза, Шнайдер словно наяву слышал спор Хюттера и Вайса, кому сегодня пробивать канализацию. Несмотря на пересечение границ, он был дома.