Мы же на ты

Серый уселся у спинки кровати поудобнее, вытягивая ноги, с явным выражением предвкушения на лице — он ехидно поглядывал на Олега, качая в руке бокал красного — они выпили еще за ужином, и теперь разыгравшийся от хорошего настроения Сережа никак не успокаивался — искрился весельем. — Любые вопросы? — он хитро склонил голову, и Олег не удержался от улыбки. — Любые. — И отвечаем только честно? — Да. Олег потянулся за длинными красивыми ногами, подтягивая Серого ближе, тот неловко съехал по мягкости ткани, — вот так, чтобы чувствовать прохладную кожу, гладить по редким светлым волоскам. Это было странным действием — невинным и одновременно интригующе откровенным. В сережином задоре была такая манящая, легкая детскость — как будто сейчас они будут заполнять анкеты как в одиннадцать — из всех девчонок в классе свою разрисованную тетрадь предложила только Юля. Сережа сначала отказался — для поддержания образа, что он в таком не заинтересован. Но Олег «анкету» взял. Писали по очереди: — Твоя мечта, — вслух прочитал Олег и завис. Сережа заглядывал из-за плеча возбужденно, Олег иногда прикрывал рукой собственные ответы — хотя они договаривались без секретов! Не выдержав тишины, Разумовский подсказал очевидное: — Стать богатым и знаменитым! — Не хочу быть знаменитым… — задумчиво пробормотал Олег. Сережа тогда написал в последнем вопросе — стать богатым и знаменитым — но, погрузившись в фантазии, почувствовал вдруг странное одиночество — оказывается, нет ничего прикольного в богатстве, если нельзя разделить его с Олегом. Захотелось подарить ему что-то классное — тачку, остров, а еще лучше — собаку! Вот такая детскость была сейчас в нем — предвкушение открытия. От родившейся задумки — Олег, давай поиграем в вопрос-ответ! — и еще больше от согласия Волкова глаза у него сияли. — Но условие, — Олег говорил старательно серьезно, но смотрел тепло, — у нас есть право не отвечать на вопрос. — Только на один. Ну вот и как с ним?! — Ладно. — Погнали! Наш лучший секс? Олег засмеялся. — То есть ты просто хочешь обсуждать наш секс? Я думал, мы будем спрашивать, что-то типа — твое самое стыдное действие или самый страшны… — А ты хочешь, чтобы мы друг другу сеанс психотерапии проводили? Это же развлечение! — Серый отпил еще вина и сполз по подушкам вниз окончательно, протягиваясь стопами к олеговым плечам — и тот аккуратно коснулся губами выступающей косточки. — Отвечай давай. — Наверно, первый, — Олег помолчал, улыбаясь на сережин удивленный взгляд, — ну а что? Не знаю, это всегда запоминается. Серый только закатил глаза: — Вопрос был про лучший, а не запоминающийся! Хотя спорить было трудно. Разумовский и сам вспоминал порой это ощущение — когда впервые вот так, и когда кажется, что тошнит — то ли от ощущения чего-то в своем теле, то ли от любви. Особенно часто накатывало, когда Олег ушел по контракту первый раз. Появившиеся деньги позволяли делать вид, что теперь-то жизнь удалась — и забыть будет просто. Это нихуя не просто — думал Серый, пока трахался с безымянными в лофтах, номерах отелей, мраморных туалетах. Это нихуя не просто — ни от кого больше не было дрожи в бедрах, и с каждым было чувство ужасного отвращения после — оргазм Серый стал ненавидеть, принимая как карму за такую вот, блять, удавшуюся жизнь. Тот первый раз преследовал призрачно, разрезал каждую, едва схватывающуюся в секунды с кем-то, связь — это не то. — Ладно, — задумчиво согласился сам с собой Серый через мгновение тишины. — Твой вопрос. Секунды тишины погрузили Олега в воспоминания, которых касаться не хотелось — тот самый первый раз рифмовался и с другими первыми — первый после нескольких лет друг без друга — в Венеции, в красных простынях и ощущении, что это совсем не то, чем кажется. Серый говорил мало и цепко, и Олег чувствовал свое место, чувствовал, что это — просто привилегия по старой дружбе. Первый раз после… Венеции, после Сибири — Олег чувствовал, что не на своем месте, чувствовал, что это — просто извинение, и даже осознать это было трудно — блять, да ты издеваешься что ли? Серый почти плачет от оргазма — или вовсе не от него. Сжимается на простыне в жалкий комок. Олег уходит с болезненным стояком, с чувством, что все свербит в груди — потревоженные раны. Во всех смыслах. — Мой вопрос… — Волков смотрит недолго Серому в глаза — там поубавилось азарта, словно в эту вневременную теперь как будто бы просто галлюцинацию погрузились оба, — почему… — ты все еще со мной Олег проговаривает мысленно, — мы вместе? Звучит странно — словно жар подползает к щекам, такого не было столько, что даже не вспомнить. Серый тянется к тумбе — оставляет бокал. — Ну, — от вдруг сковавшей неловкости Разумовский не знал, куда деть глаза, и впился внимательно и тревожно в олеговы руки — он гладил его ноги — широко и тепло. — Вместе… то есть?.. — То есть вместе, — Олег вдруг решительно перебил, — живем, спим, работаем, — от собственного вопроса накатил гневливый стыд — словно Олег выпрашивал это признание. Это было плохой идеей. — Ладно, забей. Можешь не отвечать. — Нет, — Разумовский вдруг вздернулся, выворачиваясь на широкой кровати, и подсел совсем близко — от него пахло теплой подушкой, вином, его любимым мылом с мелиссой. — Мы вместе, потому что любим друг друга, ясно? — от сказанного вслух вдруг захлестнули такие чувства, что Серый едва смог ровно выдохнуть и уткнулся Олегу лбом в плечо — отчаянно и беззащитно. — Я убью за тебя. — Ты и без меня нормально с этим справлялся, — вырывается раньше, чем Олег думает — он не хотел вот так, но, блять, все еще жжет. Волков почувствовал, как Серый замер, не поднимая лица. — Прости. Эй, — Олег коснулся аккуратного уха, убирая упавшие пряди, — прости. Ты же сам знаешь, что прав. Сережа поднял осторожно глаза — печальные до ужаса — сраная, блять, игра. У Олега сердце защемило тоской и любовью — ну, иди сюда. Объятья были долгими, как и тишина. Олегу хотелось сказать что-то настоящее, живое, глубокое до боли в ребрах — я не могу без тебя, я не живу без тебя, я так сильно люблю тебя, во всем и всегда люблю тебя. Получилось только: — Ты… — Олег прижался сильнее, ощутив всю свою беспомощность перед этой силой, — лучшее, что есть во мне. Всегда. — Задержав дыхание, он прогнал от себя это все — всю эту тоску, всю эту боль, пусть остается только любовь, и, подняв сережино лицо к себе, прошептал, — гений, прошу, спаси ситуацию. Я хуевый вода. Сережа вдруг засмеялся хрипло — голос сел от накатившего чувства. — Это правда, — он посмотрел на Олега внимательно, словно ища что-то свое, и, кажется, найдя, улыбнулся — нежно и вот-вот, почти игриво. — Хочешь детей? — Что? — опешив, Олег растерял весь нахлынувший чувственный настрой, пробиваясь на хриплый смех. — Ну…нет? — А что так неуверенно? — Сережа вновь бодро уселся на колени, проминая кровать и скомканные одеяла, будто и не было сейчас всех этих тяжелых олеговых слов. — Не хочешь, потому что не представляешь это или просто так? — А ты что, представляешь? — вопрос казался таким смешным — господи, какие дети, со своей башкой бы разобраться. — Ну, — Серый поводил неоднозначно рукой в воздухе, — иногда фантазирую…эй! — он взглянул на Олега грозно и игриво, — не смейся! Представь — я, ты, мексиканское побережье, наша фазенда… — Фазенда? — Фазенда, — важно кивнул Серый, — так вот, я, ты, фазенда, собаки! — он ткнул в Олега пальцем, кивая, мол — да, да, я все знаю о твоих слабых местах. — И дети! Будут говорить на трех языках, а лучше пяти, и один точно должен рисовать, по… — Ясно, — Олег весело ухмыльнулся, — кажется, Сергею Разумовскому нужны не дети, а новые проекты по тренировке сверхлюдей. Разумовский скорчил смешную рожу, но не продолжил, очевидно, задумавшись. Олег принял молчание как передачу эстафеты стремных вопросов. — Хочешь попробовать тройничок? От «тройничка» Серый рассмеялся, не сдерживаясь — от Олега это звучало так трогательно-нелепо, как будто ему снова восемнадцать, и «секс» после первых касаний выговаривать все еще неловко, поэтому в темноте общажной комнаты звучит только «это, этим, этого». — Как ты к этому пришел после разговора о детях?! — Ну, знаешь…семейная жизнь иногда наскучивает, — Олег подвинулся ближе и положил руки на сережины бедра — никак не мог сегодня оторваться от этих прекрасных ног. — Тебе наскучила?! — Я гипотетически, про ту, которая на фазенде. Ну, так что? Серый помолчал, наблюдая, как чужая сильная рука подползает раз за разом к краю шорт, как облизывающая волна, и уходит обратно — гладит нежно внутреннюю часть бедер. — Я пробовал, — как-то заторможено пробормотал Серый. — Не очень. Олег помолчал, Разумовский вдруг почувствовал себя смущенно — черт, очевидно же, что и Олег, наверняка, пробовал! И вообще — очевидно, что у каждого из них были и другие партнеры, но это почему-то именно сейчас, после всех накативших — нежности, тоски, радости, после захвативших фантазий, показалось ужасно стыдным и неуместным, словно снова отправляло в те времена, когда молодым сердцам каждая ссора казалась фатальным расставанием, и телефоны молчали месяцами. Да и вообще — вряд ли сам Сережа хотел бы слушать, как и с кем Олег… — Ты просто со мной не пробовал, — весело вклинился в сережины мысли Волков. Серый посмотрел удивленно. И лишь подтвердил очевидное: — Факт, — и, воспользовавшись паузой, добавил, — но если ты реально хочешь, то… — Нет, — Олег потянулся и быстро поцеловал в острый нос, прошептал в самые губы, — не хочу. Мне хочется только тебя. Поцелуй был долгим и нежным — разговорчивым. Вот оно — только тебя, и вот — только с тобой. Олег опустил тяжелую руку на узкую жилистую шею — пульс у Серого, как всегда, от малейшей ласки подскочил — он, словно танцуя, сплетался с его языком, затягивая свои объятья на широких плечах. Отпускать уже не хотелось — Серый лез прохладными руками под футболку, спускался поцелуями на колючий подбородок: — Тебе нравится Лера? Как женщина? — почувствовав многозначительное осуждающее молчание Олега, Серый тут же добавил примирительно, — ну, эстетически! — Это неэтичный вопрос. — Чего?! — Серый чуть не оглушил, отстраняясь. — Я ее тренер, у нас товарищеские отношения. — И что?! — Серый оскорбленно вскинулся, и Олег не удержался от улыбки, — а я ее работодатель! И что теперь, посплетничать со своим мужем не могу?! От мужа пробрало до самого подреберья — Олег все еще улыбался по инерции, но сердце заколотилось вдруг таким нежным и юным восторгом — как будто Серый шепнул ему в темноте кулис актового зала в четырнадцать впервыйное — на пруду в шесть, Волче. Олег тогда волка играл в сказке про козлят за прогулы по русскому — такая вот отработка. — Отказываюсь отвечать, — сказал наконец Олег, вложив в слова всю серьезность. — Стой! А почему ты вообще вспомнил о ней после тройничка? — и после наших поцелуев? — Отказываюсь отвечать, — передразнил Серый. — Давай, задавай свои этичные вопросы. — О чем ты мечтаешь? Серый завис, и вся былая азартная раззадоренность вдруг растворилась. — Чего ты? — Олег протянул руку, касаясь растрепанных рыжих волос. — Помнишь, — Серый поднял мгновенно оживившийся взгляд, и полуулыбка заскользила — значит, вспомнил он что-то очень приятное, наверно, из детства. Так и оказалось. — Помнишь, нам как-то раз Скрябина дала свой дневник? В школе? Ну, там еще вопросы были… — Анкету. — Да…да! Ты от меня прятал свои ответы! — Не прятал, — вдруг совершенно по-детски возмутился Олег, хотя это было обманом — одиннадцатилетний Олег Волков вовсе не хотел, чтобы Серый прочитал выведенное неаккуратным почерком «не скажу» напротив строчки «я люблю…». Потом бы допытывался. Свое «читать» Сережа написал быстро и без каких-либо сомнений, совсем не придав вопросу значения, и Олег почувствовал себя совсем глупо — оказывается, это был вопрос…про другое, в общем. Не про то, о чем он подумал. И переворачивать страницу на свои ответы запретил. — А почему ты вспомнил? — странно, что и Серый про эту дурацкую анкету сегодня подумал. — Я там написал в конце «мечтаю стать богатым и знаменитым». И потом всю ночь переживал, что зря. — Почему? Серый улыбнулся совсем очаровательно: — Я долго думал, а потом понял, что на самом деле я мечтал подарить тебе собаку, когда стану знаменитым, а потом богатым. Самую красивую. — Стал, — глухо ответил Олег. — Ну, — Сережа почувствовал, как от странного диалога пересохло горло, — если не фазенда, то, может, лабрадор?