When little Sally falls asleep

      Когда малышка Салли засыпает, мы молимся, чтобы никто не умер.       В маленьком городке штата Северная Пенсильвания, настолько изолированном от остального мира, что о его существовании мало кто знает, есть сиротский приют. Почему, во имя всего святого, кто-то решил построить здесь "Дом Доусона для особых детей", я вряд ли когда-нибудь узнаю. Но, не имея никаких других возможностей устроиться в жизни, я застрял здесь до тех пор, пока не испущу свой последний вздох. Не поймите меня неправильно: теперь, по прошествии десятка лет, я никогда не покину это место. Если я смогу дать хотя бы одному из этих ребят дорогу в лучшее будущее, все мои страдания будут стоить того. Но дети, живущие здесь, не совсем обычные.       От них отказались собственные семьи, оставив малышей на пороге нашего дома. Эти дети обычно кочуют из приюта в приют, поскольку их поведение пугает окружающих. Не то чтобы они вели себя плохо – скорее, странно... Довольно сложно описывать живых существ, которые не подчиняются законам природы. Большинству людей эти дети могут показаться мифическими существами или просто персонажами бредовых историй, рассказанные каким-то психом. Честно говоря, поначалу и я так думал. Но потом они познакомили меня с Лаурой – девочкой, которая никогда не старела. Ей всегда было десять лет, и с годами оставалось неизменным не только ее тело, но и разум, потому что все полученные знания улетучивались из ее головы в каждый новый день рождения, заключая девочку в этом вечном цикле.       Но даже ее существования было недостаточно, чтобы переубедить меня. Тогда они показали мне Александра. Он был мальчиком без лица, голову которого с самого рождения покрывала лишь гладкая кожа. Тот факт, что он мог дышать или передвигаться по дому, не врезаясь в каждую стену, был чем-то невероятным. Словно у него были глаза, и нос, и рот, но он не мог говорить. К моменту моего приезда он жил там уже три года, не имея возможности с кем-то нормально пообщаться.       Однако были и менее тяжелые случаи. Например, Даниэль. Он выглядел и вел себя как обычный ребенок, но всякий раз, когда он болел, каждый житель приюта подхватывал точно такую же болезнь, даже если она не была заразной. Или Джеймс, который говорил на никому не известном языке, будучи неспособным выучить что-либо по-английски.       Никто из них не был злым, и они определенно не были теми монстрами, в которых меня заставляли верить. Они были всего лишь жертвами различных проклятий, наложенных на них равнодушной вселенной. Я так отчаянно хотел помочь им, дать шанс на жизнь, но с каждым годом они продолжали умирать: либо от собственного проклятия, либо от проклятия других. На смену тем, кто рано встречал свою смерть, быстро приходили новые брошенные дети.       После первого года в доме Доусона я всеми фибрами души хотел уйти отсюда. Я так сильно старался помочь этим детям, но просто не был на это способен. У меня даже не было денег на автобусный билет, потому что каждый пенни уходил на их благоустройство. И все же мне нужно было выбираться отсюда, чтобы зажить новой жизнью прежде, чем я решился бы наложить на себя руки.       Но потом я повстречал малышку Салли…       Она была самой очаровательной девочкой из всех, кого я знал; совсем ребенок, который абсолютно случайно попал на порог нашего дома. Именно я нашел ее стоящей у дверей приюта в грязной одежде после того, как она в течение нескольких дней бродила по улицам. Без колебаний я завел ее в дом, накормил и дал чистую одежду. Ей было всего шесть лет, но она была необычайно благодарна, вежлива и не по годам умна. Я поставил перед ней тарелку с горячим рагу, но она просто уставилась на него в ожидании, когда я позволю ей притронуться к еде. Мое сердце разлетелось на тысячу осколков в тот миг, когда я увидел голод в ее глазах, но она продолжала покорно сидеть и ждать моих слов. Как только разрешение было получено, она умяла рагу в считанные секунды, и я положил ей добавки.       Я пытался узнать, как ее зовут, но она не помнила своего имени. Она сказала лишь то, что родители называли ее "малышка Салли", но вот куда они сами пропали, девочка объяснить не могла. Покончив с едой, она стала рассказывать мне всякую всячину. Она ни разу ни упомянула о том, что случилось с ней до того, как мы нашли ее, но с удовольствием говорила о любимых животных, дереве на заднем дворе, по веткам которого она любила лазить, и детской площадке рядом со школой. Я как мог пытался найти хоть какие-то зацепки в ее словах, но информации все равно было недостаточно. Наверное, Салли была еще слишком мала, чтобы ее дать. До меня начало доходить лишь то, что, кем бы ни были родители Салли, они вряд ли за ней придут. Когда я снова попытался завести разговор о них, она замолчала. Она просто отказалась говорить о своих родителях, но, судя по ее синякам и излишней худобе, мы заподозрили жестокое обращение. Несмотря на все обстоятельства, она была прекрасным ребенком, и хотя мы не могли понять, что же с ней произошло, мы были рады, что Салли попала именно к нам. Вдобавок ко всему, я почти позволил себе поверить в то, что она не была проклята и не обладала странными способностями. По крайней мере, так было до ее первой ночи в доме.       Новички всегда сначала ночуют в отдельной комнате, чтобы иметь возможность постепенно адаптироваться к незнакомой обстановке. Салли не была исключением, и мы намеревались познакомить ее с нашей большой семьей только утром. Ей просто нужно было время привыкнуть. Когда наступила ночь, я отвел Салли в отведенную для нее комнату. Стены этой комнаты были изрисованы предыдущими обитателями, каждый из которых, когда впервые оставался на ночь в нашем приюте, создавал на них свое собственное произведение искусства. Я объяснил Салли, что здесь можно рисовать все, что только придет ей в голову, – полезное упражнение для нас обоих. Для меня – чтобы понять, как она мыслит; для нее – чтобы немного расслабиться. Ей, похоже, идея понравилась, и на этой ноте я ушел, оставив ее наедине с собой.       В ту ночь я впервые за много месяцев ощутил хотя бы некоторое подобие счастья. Я чувствовал, что наконец-то у меня появился шанс помочь кому-то «нормальному», познакомить его с реальным миром, и это было задачей, выходящей за рамки обычной заботы о чьем-либо физическом состоянии. Но, несмотря на порыв воодушевления, который я испытывал в связи с появлением нового члена нашей семьи, сон не давал мне того покоя, в котором я нуждался. Мои сны быстро превратились в кошмары, наполненные тревогой и размытыми картинками смерти. Я осознавал тогда, что образы, которые я видел, были выдуманными, но все равно не мог проснуться, пока будильник, наконец, не вернул меня к реальности.       Измученный, я пошел проведать Салли, чтобы узнать, как она провела свою первую ночь. Когда я открыл дверь, меня встретила совершенно новая стена, покрытая рисунками. За одну ночь Салли нарисовала чуть меньше сотни новых довольно неплохих картинок. На большинстве из них был живописно изображен лес, утопающий в лучах заходящего солнца.       – Салли, это ты все нарисовала? – удивленно спросил я.       Она кивнула и мягко улыбнулась мне.       – Да, не могу уснуть.       Странно было услышать такой ответ, ведь она совершенно не выглядела уставшей. Наоборот, такой же бодрой, как и накануне вечером. Я присел рядом с ней в тот момент, когда она начала рисовать принцессу верхом на летящем над верхушками деревьев драконе.       – Тебе нравятся деревья, верно? – спросил я, не зная, что еще сказать.       – Ага! – горячо согласилась она.       Но затем я снова решил спросить ее о том, почему же она не спала.       – Что-то не так с комнатой? Ты поэтому не смогла уснуть?       – Нет, я просто не могу много спать.       – Что ты имеешь в виду?       – Даже не знаю. Когда я сплю, мне снятся очень плохие сны. Они еще хуже, чем твои.       Ее последние слова застали меня врасплох.       – Мои сны?       Она отложила свои цветные карандаши в сторону и подняла на меня взгляд. Ее глаза пронзительно смотрели на меня, и я уловил в них намек на жалость.       – Ты был напуган, я видела это.       – Откуда ты знаешь, что мне снился кошмар?       – Я всегда вижу чужие сны, но только если они плохие. И потом, когда я засыпаю, мне они тоже снятся.       – Плохие сны?       Она кивнула.       И в тот день мы все поняли, насколько особенной была Салли. Она была девочкой, которая никогда не спала, а это значило лишь то, что она не случайно очутилась на пороге нашего дома. Пускай ее проклятие было не таким серьезным по сравнению с другими, но она была такой же отверженной и брошенной, как и остальные дети. Вместо того чтобы помочь ей справиться с ним, я хотел научить ее принимать свои сверхспособности и гордиться тем, кто она есть. Этот урок я стремился преподать и другим детям: принимать себя или, по крайней мере, ту особенность, с которой они родились.       В то утро я сказал ей лишь о том, что она особенная, как и другие дети, и эти слова, судя по всему, подняли ей настроение. Салли обрадовалась тому, что впервые за всю жизнь она оказалась не одна такая. Она обняла меня, и мы вместе отправились знакомиться с другими ребятами. В конце концов, Салли не нужна была кровать, поскольку необходимости во сне у нее не было. Тем не менее, мы хотели дать ей какой-то личный уголок. Остальные дети хорошо приняли Салли. Сначала они долго обнимали ее, а затем стали показывать различные места в доме. Она быстро стала одной из нас. Время от времени она прибегала ко мне, когда другим детям снились кошмары. Это пугало ее, но она всегда больше беспокоилась о ребятах. Она хотела, чтобы я успокоил их, дал понять, что они не одиноки в своих плохих снах. Это стало той частью моей повседневной рутины, которую я начал ценить. Когда Салли рассказывала мне о чьих-то ночных кошмарах, я тут же спешил прийти на помощь. Все шло хорошо, но, как это всегда происходит, белая полоса подошла к концу.       Примерно через год после того, как Салли пришла к нам, я нашел ее лежащей на земле без сознания. Тогда я впервые увидел ее такой неподвижной, словно вся жизнь покинула ее крошечное тело, и это до смерти меня напугало. Она не была ранена или что-то вроде того, она определенно точно дышала, хотя и прерывисто. В каком-то смысле все выглядело так, будто бы она спит, во сне убегая от чего-то ужасного. Я подхватил ее на руки и отнес к сестринскому посту, где мы стали ждать врача. Приют находился слишком далеко за городом, чтобы скорая помощь могла добраться до нас, а это означало, что нам не на кого было надеяться, кроме как на единственного местного врача.       Как только я осторожно положил ее на кровать, она начала извиваться и бормотать что-то о том, что Даниэлю нужна помощь. Как только она произнесла эти слова, я услышал леденящие кровь крики, доносящиеся из игровой комнаты. Все сотрудники приюта тут же бросились на этот звук и увидели, что Даниэля буквально поглощает, затягивает в себя стена. Все его тело увязло в бетоне, окружавшем его со всех сторон, и мы слышали, как хрустят под огромным давлением его кости. Он кричал в агонии, но все попытки вытащить его оказались тщетными. Мы могли лишь беспомощно наблюдать за тем, как он все глубже и глубже погружается в стену.       – Кувалда! – закричал я, вцепившись в руку Даниэля.       Один из сотрудников выбежал из комнаты, направившись в подвал с инструментами. Все это время кости мальчика ломались с треском, а его внутренние органы, поглощенные бетоном, превращались в месиво. К тому времени, как кто-то принес кувалду, грудь Даниэля была настолько повреждена, что он больше не мог дышать. Он умер в мучениях, погребенный этой стеной, так и не поняв, почему именно его жизнь должна была прерваться. И только когда мы вытащили его тело из бетона, мы увидели истинные масштабы повреждений. Он превратился в изувеченный мешок с потрохами, не имевший ни малейшей надежды на выживание, и никто из нас не понимал, что вообще только что произошло. Нам просто повезло, что его травмы не передались нам так же, как это случалось с его болезнями. Пока остальные воспитатели вытирали кровь и раздавленные куски плоти, я пошел проверить Салли, которая снова проснулась и теперь плакала.       – Мне жаль. Мне так жаль. Я заснула абсолютно случайно. Это я убила Даниэля, – плакала она.       Я попытался успокоить ее, но она была безутешна.       – Ты не виновата, Салли, – сказал я, хотя и сам в это почти не верил.       – Я видела, как стена убивала его, это все было в моем сне!       – Тебе снился Даниэль? – спросил я.       Она кивнула.       – И что же ты видела?       И тогда она принялась рассказывать свой сон в мучительных подробностях, каждая из которых соответствовала тому, как в действительности умер Даниэль. Это был конец. Та невинная девчушка, которую я знал весь прошлый год, ушла, а истинная природа ее проклятия вылезла наружу. Я обнял Салли и сказал, что это не она убила Даниэля. Конечно, ведь она не могла контролировать свои сны!       И все же это была она.       Мы решили не рассказывать другим детям о том, что произошло, но даже они поняли, что в Салли что-то изменилось. От прежней счастливой и веселой Салли не осталось и следа. Она стала безэмоциональной, какой-то отстраненной, будто что-то внутри нее сломалось.       Следующий год прошел преимущественно в попытках понять, каким же образом работают способности Салли. С учетом того, что мы видели ее спящей всего однажды, это было непростой задачей. Все это время я также пытался сильнее погрузиться в ее воспоминания о прошлом. На это потребовалось некоторое время, но с теми небольшими деталями, которыми она поделилась, я мог бы создать картину того, что произошло до ее прибытия в наш дом: она сидела на заднем сидении родительской машины, когда внезапно задремала. Затем ей просто приснилось, что ее родителей никогда не существовало, и с этим она проснулась одна на обочине дороги, ведущей в неизвестность.       – Я не хочу засыпать, но это все равно случается, – говорила Салли.       Потребовался еще год, прежде чем она снова начала общаться с другими ребятами. Это был ее восьмой день рождения, и они с Александром играли в прятки. Как для ребенка без лица он играл на удивление хорошо, но в какой-то момент Салли пропала. Когда Алекс понял, что никто не собирается его искать, он сам пошел за Салли и нашел ее крепко спящей где-то в уголке. Как только мы осознали, что произошло, то тут же стали переводить детей в бомбоубежище в подвале, полагая, что если увести всех подальше от Салли, то это поможет.       Но когда мы заперли за собой дверь, то та просто исчезла, оставив вместо себя лишь толстую бетонную стену. Мы оказались запертыми в темном подвале. Затем свет тоже погас, и весь мир вокруг погрузился в темноту. В одном из шкафов нашелся фонарик, но он был таким старым, что его света едва ли хватало на весь подвал. К тому же, батарейки в нем почти сели. Все были так напуганы, что стояли в абсолютной тишине, а я лишь молился, чтобы Салли проснулась до того, как кто-нибудь умрет. Через несколько минут пол в подвале стал влажным. Я посветил фонариком себе под ноги и увидел, что он приобрел странный насыщенно красный оттенок. В воздухе запахло металлом, и до меня тут же дошло, что мы все стоим в луже крови, уровень которой поднимался все выше и выше. Дети душераздирающе кричали, но толстые бетонные стены не пропускали ни единого звука, и это значило лишь то, что никто снаружи не мог нас услышать. Через несколько минут кровь заполнила почти все пространство. Мы пытались плыть, но как-либо двигаться в такой густой жидкости оказалось крайне сложно. Достигнув потолка, кровь накрыла нас с головой, и мы были уже не в силах дышать. Я задержал дыхание насколько мог, пытаясь каким-либо образом найти детей, но мои глаза были залиты кровью. Так я продержался, наверное, минуты две, прежде чем мое тело все же сдалось, но как только я вдохнул полную грудь крови, подвал вернулся в свое обычное состояние. Салли наконец проснулась. Кровь исчезла, будто бы ее никогда и не было, а в стене снова появилась дверь.       После того, как я немного пришел в себя, то тут же стал осматривать детей и других воспитателей. Большинство из них были в порядке, хотя и кашляли кусками свернувшейся крови. Но Джеймс не дышал. Все еще жадно глотая воздух ртом, я тут же бросился к нему. Затем я начал делать ему искусственное дыхание. Все вокруг закричали, когда я ударил его в грудь, отчаянно пытаясь наполнить легкие мальчика достаточным количеством кислорода. Я почувствовал, как его ребра хрустнули под моими руками, но я не имел право сдаваться. Наконец, после третьего удара, он зашелся кашлем, выплевывая кровь, и начал дышать самостоятельно.       Салли была подавлена, но, несмотря на это кошмарное событие, все остались живы. Однако на этот раз мы уже не могли сохранять ее проклятие в тайне от других детей. Они легко обо всем догадались, и тогда Салли снова стала изгоем, и на этот раз даже среди своих собственных друзей. Тогда я решил, что лучший способ помочь Салли – это научить ее контролировать свои сны. Мы работали с так называемыми осознанными сновидениями. Таким образом, каждый раз, когда Салли засыпала, она понимала, что происходит, и просыпалась. Это помогало предотвратить трагедию и не дать ее кошмарам стать реальностью. И это действительно срабатывало на протяжении нескольких лет. Но в тех редких случаях, когда наш план давал осечку, окружающие все же получали серьезные травмы. В свой десятый день рождения Салли увидела во сне, как наш дом горит. К счастью, все успели вовремя выбраться, в основном отделавшись легкими ожогами или надышавшись дыма. Когда Салли проснулась, дом уже был в порядке, будто бы пожара никогда и не было.       Но спустя несколько месяцев Салли уснула дважды за один день. Первый раз случился за завтраком. Ее воображение создало новую сущность, которую звали "Господин Син". Он показался нам вполне обычным мужчиной средних лет, одетым в костюм. Он подсел к нам за стол и завел непринужденную беседу. Все было нормально до тех пор, пока кто-то не спросил о его чемоданчике. Чемоданчик был до краев наполнен человеческой кожей. Господин Син заявил, что эта кожа нужна ему для того, чтобы достроить дом, и попытался убедить детей заглянуть к нему в гости, чтобы самим побывать в комнате из плоти. Как только он понял, что этому не суждено случиться, то просто встал и ушел.       Салли тогда довольно быстро проснулась, но в тот же день уснула снова. На этот раз мы только мельком увидели Господина Сина. Он шел по коридору, а из его чемоданчика, наполненного кожей, капала кровь. Он выходил из кухни, на полу которой мы нашли миссис Ингридсон. Некоторые куски ее кожи были вырезаны, а под ними виднелось мясо. Когда мы ее обнаружили, она еще корчилась от боли, но мы понимали, что ей осталось недолго. Она умерла от болевого шока еще до прихода врача. Это стало только началом нашего кошмара наяву: когда у Салли начался переходный возраст, засыпать она стала чаще. Сначала она спала один раз в год, потом два, а затем уже три... Ей еще не было и четырнадцати, а ее сны повторялись уже каждые два месяца. Они травмировали или даже убивали как работников приюта, так и детей. Она и сама прекрасно понимала, что ее сны неизбежно приведут к гибели всех, кого она любит, и никто не мог отрицать этот факт. Но даже если бы она сбежала из приюта или мы посадили ее под замок, то это не стало бы помехой для ее кошмаров. Она пыталась принимать различные лекарства, чтобы не засыпать, но все усилия были тщетны. Она все равно проваливалась в сон.       В конце концов, решение оставалось лишь одно. Единственное, что было способно положить конец мучениям самой Салли, была ее смерть. Не то чтобы эта мысль ни разу не приходила мне в голову, но я загонял ее в самые глубины своего сознания и никогда по-настоящему не рассматривал. Чтобы спасли жизни всех остальных, мы были вынуждены отнять жизнь у Салли... И поскольку я был наиболее близким ей человеком, это бремя легло на мои плечи. Наш врач помог мне найти самый гуманный способ прервать ее жизнь. Он дал мне шприц, наполненный каким-то веществом, которое, как я мог предположить, содержало морфий. Он обещал, что это будет безболезненная смерть. Таким образом я бы погрузил ее в вечный сон.       Я выбрал субботу. Она попросила меня поехать с ней загород, только она и я, чтобы прогуляться в том месте, куда она обычно любила выйти на прогулку. Там было очень красиво: вокруг нас простирались бесконечные поля, окаймленные густыми лесами. Я взял с собой корзинку для пикника, полную ее любимых лакомств, – последняя трапеза перед тем, как положить конец ее существованию среди нас. После того, как мы поели, я честно рассказал ей все. Я не хотел, чтобы это оказалось для нее сюрпризом. А еще мне было необходимо, чтобы она знала, что в этом нет ее вины.       Она даже не удивилась. На самом деле, казалось, что она испытывала облегчение от того, что больше никто не пострадает от ее проклятия. Вот почему она попросила меня взять ее с собой в поле: ей хотелось ощутить это последнее мгновение счастья и просто притвориться, что все будет хорошо. В ее голове множество раз мелькали мысли о самоубийстве, но она никак не могла решиться на этот шаг. Мы сидели там несколько часов подряд и разговаривали, строили планы на будущее, которого у нее никогда не будет, и шутили о хороших воспоминаниях, которые все же были в ее прошлом.       – Прости меня, – пробормотала она.       – Ты не виновата, Салли. Твои сны становятся реальностью, но не по твоей воле. Жизнь – это не баланс между добром и злом, а хаотический беспорядок, наполненный случайными событиями. Возможно, ты и вытянула короткую спичку, но это не делает тебя плохим человеком.       – Хотела бы я знать, почему все происходит именно так. Для чего мне была дана вся эта боль?       – Я не знаю.       После того, как эти слова были сказаны, Салли уснула у меня на плече. Я вытащил шприц, тут же готовясь довести дело до конца, если вдруг ее кошмары решат убить меня. Слезы навернулись на глаза, и руки дрожали, когда я обхватил ими шею Салли. Но, несмотря на ее сон, мир вокруг меня не изменился. Не было больше никаких ужасов, создаваемых ее подсознанием, и никакое зло не бродило поблизости. И тут я понял, что Салли не просто заснула. Она перестала дышать. Я аккуратно опустил ее на землю и проверил пульс... Она была мертва.       Единственное, чего я никогда не узнаю, так это приснилась ли Салли в тот момент ее собственная смерть, или же она умерла от чего-то другого. Я устроил ей похороны в лесу, как она и просила: закопал ее тело глубоко под землей, чтобы она могла спокойно отдыхать среди деревьев.       Я подвел Салли так же, как и многих других детей в приюте. Но я продолжаю пытаться. Если я спасу жизнь хотя бы одному человеку, моя собственная жизнь будет прожита не зря.