шанс

      В оранжерее прохладно. Скрывшееся за облаками летнее солнце больше не тревожит некогда нежные лепестки белой азалии. Алтан уже третий час возится с растениями: что-то пересаживает из одного горшка в другой, более подходящий по размеру, садовой лопаткой ковыряется в привезённом по заказу чернозёме и брезгливо вытирает руки влажным полотенцем. Это помогает ему хоть немного отвлечься от дел.       Он много думает. Это хорошо заметно по морщинам на лбу и переносице; молодое лицо зарастает тяжёлой мыслью о безопасности семьи и проблемах на «работе» и едва отличается от лица покойного дедушки — основателя клана, человека строгого и жёсткого в вопросах чести. Занимавшийся воспитанием внука, он теперь пожинает плоды собственной работы.       Алтан идёт по жизни медленно, держит подбородок на высоко задранной железной планке, никогда не оглядывается назад и даже не смотрит по сторонам: фантомные, слегка поржавевшие от времени, но по-прежнему острые иголки торчат из воротника его чёрной водолазки.       Стук в дверь отвлекает от мыслей. — Я занят, — раздражённо бросает Дагбаев, недовольный тем, что его потревожили. — Ваше Золотейшество, — голос Вадима тяжело спутать с кем-либо. Въелся, как назло, уж больно крепко засел в голове, может, потому, что дольше Дракона в наёмниках никто не задерживался… — новенький трясётся от страха и ожидает своей участи, — тяжёлые ноги шаркают по полу, отбивая порог. Вадим мнётся, не решаясь дёрнуть дверную ручку. По ту сторону слышится мокрый шлепок — Алтан швырул влажное полотенце на пол, — мышиный шорох и невнятное бурятское бурчание.       Дагбаев привык проверять людей в деле. Сразу бросает их в бой, не давая инструкций, пожеланий и особых поручений, потому что считает, что если люди осознанно идут на такой отчаянный (ибо дальше их ждёт только ничтожное существование) шаг, то они должны знать и понимать с чем могут и будут сталкиваться через день. Алтан продолжает жить в мире, в котором лихие девяностые затянулись надолго.       Новенький, подобранный Вадимом в какой-то стычке за гаражами, проверку пройти не смог и свой шанс на хорошую жизнь потерял. То ли зазевался, то ли чихнул не по расписанию, — в помятом рапорте Вадим что-нибудь начеркает об этом — бездумно подставил жизнь своего хозяина под угрозу.       Благо, другие с этой задачей справились лучше.       Алтан тяжело вздыхает, откидывая чёрные косы за спину, стягивает с изящных рук перчатки и с презрением смотрит на экзотический подарок деда. Слишком дорого ему обошёлся редкий вид гладиолуса. По неосторожности забытый и высохший на солнце цветок медленно теряет свои дымчато-пепельные лепестки с малиновыми прожилками от каждого прикосновения. Дагбаеву хочется сорваться и растормошить эти бутоны к чертям собачьим, чтобы лепестки посыпались из рук в разные стороны и захрустели под резиновыми кроксами, хочется со всего размаху бросить горшок в стену и увидеть, как разлетаются в разные стороны осколки глины. Коричневый цвет ассоциируется со старостью. С тем, чего Алтан так наивно пытается избежать.       Что-то внутри удерживает этот эмоциональный всплеск. Бурят с тяжестью вздыхает. На руку падает бархатный алый лепесток, от которого веет прохладой.       Это определённо знак судьбы.       Вадим, так и не дождавшись разрешения, распахивает дверь и, зайдя в оранжерею, ёжится от холода.       Дагбаев не привык о таком спрашивать, но Дракон многое научился понимать без слов: — Он жив, — и со звериным оскалом добавляет, — пока что. Что Вы больше предпочитаете… — не успевает Вадим перечислить все излюбленные виды пыток, как Алтан прерывает его жестом — поднятой на уровень плеча ладонью. — Славно. Отнеси ему это, — он всучивает ему кашпо, а взгляд падает на заляпанные кровью и осевшей пылью берцы, — выйди и не разводи мне тут грязь. Это оранжерея, а не свинарник.       Дверь захлопывается перед самым носом, оставляя Дракона без поцелуя, о котором он думал с самого утра.       В руках Вадима треснутый глиняный горшок с белым цикламеном, перевязанный ленточкой в цвет усохшего растения. Он знает, что это значит, а от излишка белого рябит в глазах.       Жестоко, но справедливо. Новенький получит то, что заслужил.       Город незаметно окутывают сумерки. Монотонное занятие надоедает и, бросив всё, Дагбаев спешит в просторную столовую, зная, что там его ждёт шикарный ужин на одного. Но к его удивлению, массивный стол из красного дерева сервируют на две персоны. Молчаливая повариха неуверенно переворачивает нож сначала на один бок потом на другой, пытаясь вспомнить застольный этикет, помощница шепчет на ухо подсказку.       Гостей Алтан не ждёт.       Но через пару мгновений безликой тенью вплывает Юма в своей любимой ярко-красной юкате. Она без особого приглашения садится за стол и, совершенно не обращая внимание на суетящуюся прислугу, смотрит на брата. Ей подают чашку китайского чая.       Алтана поражает с какой холодностью и с каким изяществом двигается его сестра. Она медленно делает глоток, прикрыв глаза, смакует терпкость и кончиком языка проводит по верхней губе, чувствуя, как раскрываются нотки чернослива.       Сладкий запах намекает Дагбаеву на какой-то особенный повод. — О твоей провальной попытке я узнала в самолёте, — фарфоровая чашка цокает о блюдце, — пришлось задержаться и подыскать подарок любимому брату, — она нежно ведёт левой ладонью в сторону, — ты любишь с ними возиться, думаю, найти общий язык тебе не составит труда.       Алтан поворачивает голову.       На другом конце стола расцветает розовая герань.       Цветы, как и вся семья Дагбаевых, не прощают даже самых, казалось бы, незначительных ошибок.