Яркость пламени

Гром говорил про путь разрушения и, несмотря на красоту его слов и тем, что Разумовский правда проникся, сейчас он уверен, что никогда не может избежать своей сути. По крайней мере потому, что может быть он умрет прямо сейчас, задохнувшись этой гарью, погибнет от своего любимого в прошлом развлечения. Он никогда не верил в карму, но судьба догнала его злой участью, цепляясь за дорогие ткани брюк. Возможно его персональный ад и должен быть таким. Казалось все самое страшное и мучительное уже прошло— одиночество, поглощающая тишина, отскакивающая от стен подвала… и вот, полюбуйтесь кульминацией: по телу под окровавленной тканью разливаются гематомы, удушливый кашель пародирует Олега, каждый раз сердце сжималось при его хрипах. Полный коллапс, воссоединение пламени волос, безумия и страха с физической болью. Срывая голос в истошных воплях, разъедая горло сизым дымом и стуча лакированными ботинками по старому полу он пытается среди гулкого стука сердца поймать хоть одну, прости Господи, адекватную мысль. И осознаёт, что как бы не говорил Олег, как бы не шептал, баюкая в своих крепких и надёжных руках— Серёжа прощения не заслужил. Это логический финал, где как звезда во лбу сияет кровавое пятно, я в носу гудят обида и рефлекторные слёзы. Яркий запах бензина раздражает слизистые, голова раскалывается от нестерпимого страха. Болит все— спина, плечо и даже мышцы шеи свело, голову нормально не повернуть. Как долбоеб в этом чёрном бадлоне сейчас, не прав был Серый, ни капли не сексуально. Из оружия только ТТ-шка старая, да ножик охотничий. Идея, безусловно, провальная. В голове как будто тысячи и при этом ни одной мысли одновременно: ”карту здания посмотрю по дороге, там сориентируюсь”, ”если я не боеспособен нормально буду ему лишь обузой”, зудит на подкорке паршивое предчувствие но сейчас он с распростертыми руками шлёт его нахуй. Сегодня либо не умрет никто, либо они вдвоём. Нельзя поддаваться здравомыслию когда речь идёт о собственном благополучии. Никак нет. Игрок по телефону рациональность не игнорирует, но ему не понять что если Серый умрет Олег погибнет следом. Нельзя, нельзя сейчас действовать аккуратно. Импульсивность раздувает вены на лбу и учащает дыхание, пока Игрок думает, как действовать, Олег огромной темной фигурой мечется из угла в угол. -Помнишь ты мне неделю назад пьяненький про квантовую запутанность рассказывал? Серёжа лежит у него на коленях, плотная потертая джинса раздражает кожу на щеке, но жар от покатых бёдер того стоит. Глаза слипаются, на улице прохладно и темно, фонари освещают маленький дворик тёплым желтым цветом, иногда мигая. Мозолистая, сильная ладонь лежит на плече, пальцами вырисовывая круги. В мыслях только желание целоваться и прижиматься ближе, ближе, но усталое тело протестует. -Серёж, заснул?- вполголоса бархатно говорит, ближе наклоняясь, мастерски удерживая равновесие на скамейке. -А?.. не, я не сплю. Помню. -Да я вот подумал.. знаешь, эти… фотоны или кто они как мы, тоже на любом расстоянии улавливаем состояние друг друга, даже если нет связи и контакта. -Философ ты мой… Обгоревшее тело найдут не сразу. Штурм продлится часа три, не больше- тело и после опознания похоронят где-нибудь на окраине, Волчик так и не узнает. Кто-ж ему, по всем базам мертвому скажет— из общения коллеги, да и только.. может из новостей узнает, если от тоски, воя, не повесится. Может это и к лучшему. Перевязку сам сделает, никаких больше опасностей, мало-мальски стабильная жизнь, что уж тут. Нет, ну нельзя же так. Он же любит, и сунется в эту поганую галерею. И, может, следом под штурм попадёт. Огонь опоясывает каблуки. Срываясь на джипе с левыми номерами, с минимальной осведомленностью и бесконечно маленьким запасом времени Волков чувствует себя как никогда уязвимым. Стратегии нет, Игрок психанул и отказался участвовать в заведомо смертоносной идее. Потные руки соскальзывают с руля, а нога вместо нажатия на педаль рвётся нервно отбивать стук сердца. Тело громоздкое, неповоротливое и совершенно неуклюжее, под одеждой расползается влажное пятно сукровицы, в животе чувство вселенской пустоты и тошноты. Психосоматический кашель застревает в глотке. На окнах машины бликуют фонари и свет окон, дорога поблескивает грязным снегом, небо тоскливо сереет под тяжелыми тучами, скрывая звёзды и тарелку луны. Ноги в берцах мерзко потеют, а взгляд соскальзывают с дороги к часам. От мыслей, что Серёжа уже возможно мёртв глаза влажнеют, а заходящиеся тремором руки стискиваются на кожаном бублике до боли. Почему-то на подкорке сознания величает нестерпимый жар и паника. Натыкаясь вскользь на свои глаза в зеркале машины там виден совершенно несвойственный первобытный страх, не перебитый даже яростью. Сергей безосновательно начинает злиться спустя секунду агонии, колотит по горящим поверхностям, сдирает с ладоней кожу. Кровь засыхает, стягиваясь и мерзко запекаясь, начиная пахнуть. Пекло снаружи проникает в мысли, нельзя впадать в отчаяние. Если сейчас не смириться с кончиной это будет личная победа. За потрескиванием огня слышны грубые голоса, шум и стук. Сознание распадается, предметы забавно плывут, в плену слез зрачки непредсказуемо меняют размер. В Строгановский хуй пустят, это правда, здание оцеплено от толпы, мужики из органов постепенно выводят заложников, в нос ударяет ядерным запахом бензина, волосы на загривке встают дыбом. Среди людей из секты нет ни одного упоминания Серого. Все почему-то приобретает резкость— виной тому усиление боли в конечностях, новый прилив адреналина. На территорию попасть невозможно. Из оставшихся вариантов только примерное знание чёрных ходов, не более. Стоит попытаться зайти с другой стороны- так будет меньше внимания, хотя с другой стороны кто знает, не оцеплена ли она. О заледенелую корку снега подбородок стирается в кровь, встать на ноги нет никаких сил, но резво ползти долго не выйдет. Под ногтями маленькие кристаллики льда мешаются с багровой крошкой, открытую рагу опаляет не воняющий бензином воздух, все тело начинает покалывать. Левая нога в одном лишь носке по ощущениям начинает атрофироваться, но застрявший в маленьком прямоугольничке окна ботинок доставать нет смысла- кусок стекла намертво впился в боковую часть, почти повредив ступню, проще пойти босиком, чем пытаться его выдернуть. Особенно учитывая, что валить нужно как можно скорее. Колени намокают в первую минуту, грудина ноет после удара, легкие по ощущениям прилипли к спине и каждый вздох сопровождается либо острой, либо тянущей болью. В голове красным мигает табличка SOS, адреналин все ещё ебашит на полную и заставляет опираясь на раскромсанные ладони встать. Нестерпимо хочется домой и не думать о том, что Олег возможно пошёл за ним. Пытаясь собрать доводы в кучу и понять, как незаметно добежать до машины он, держась за гудящие рёбра, спотыкаясь о собственные стопы ловит на себе чей-то взгляд одновременно с тихим-тихим звоном разбитого стекла. Инстинкты самосохранения включаются неожиданно и воют в полную силу, когда почти поившему периметру после беготни не обнаруживается ни одной зацепки либо неоцепленного участка. Красивые розовые стены здания под падающим снегом нависают над головой как будто все сильнее с каждой секундой. Кажется, пора идти к любому входу и тратить патроны, времени не остаётся совсем, и если живого Разумовского не вывели в наручниках, но похоже, что вынесут только тело. От этой мысли подкатывает новая волна тошноты и приходится круто развернуться на пятках в обратном направлении, спружинив колени и начиная ускорять шаг. Ужасно глупо—болванчиком обошёл территорию, как дед-охранник, и только спустя целых минут восемь предпринимает меры. Ужасно стыдно и мерзко осознавать что паника сделала из бойца бесполезную тушу в пальто. Под ногами снег хрустит как стеклянная крошка, руки колет морозом и холодом металла оружия в кармане, влажные ладони конвульсивно сжимают-разжимают рукоять. Обостренные в моменте чувства улавливают хрустящие шаги и указательный сползает на спусковой крючок, плечи привычно выдвигаются назад, вытягивается шея (вызывая ещё один прилив острой боли), слышно, как менты разгоняют толпу и ещё почему-то звон стекла. В нескольких метрах от себя Волков видит поломанную фигуру. Заваливающуюся набок и тоже ускоряющую шаг. Сходу теперь трудно определить сектант ли это или, может, пострадавший заложник, но в таком месте делать ему решительно нечего. -Стоп.- утирая слезы и кривя дрожащие, бледные губы- ты решил что я сектант? -Блять, Серёж, не рассматривая вариант, где ты был жив— только такой вывод и напрашивался, в моих планах было приставить тебе к виску оружие и спросить остались ли в здании люди. Ты уж точно не выглядел, как простой пьяный прохожий, с такой-то походкой и на оцепленной территории, перевернись, ты так себе прям на больной бок давишь. -Все нормально, мне так хорошо- рыжая макушка зарылась в сгиб плеча и шеи, мелькая маленькой проплешиной в волосах (сказал, что тогда потянули так, как во время самого страстного секса не тянули). Пока мылись в душе у Олега тоже выпал клочок волос.