505

      Арсений решительно не мог вспомнить, в какой же момент всё-таки сошёл с ума. Когда сидел в холодном больничном кабинете, не веря врачам? Нет, кажется раньше. Пока в тысячный раз прокручивал в голове мысль о первых серьёзных съёмках, выходя на сцену под острыми взглядами камер? Да вроде бы позже. Когда влюбился в коллегу? Влюбился, а толку-то никакого. Сконцентрироваться на чём-то одном оказалось слишком сложно, но сознание смогло за что-то зацепиться, и Арсений упрямо погрузился в спутанный клубок воспоминаний.       Среди мысленного беспорядка, между всяким барахлом, то и дело маячит кудрявая чёлка. Ах, да. Антон. Он постоянно вмешивается, выпытывает что-то и всюду следом ходит. Всё началось всё-таки с болезни. Арсений однажды подумал неладное, а дальше всё пошло как по накатанной, одно за другим, словно и без того мало было. Диагноз, который не хочется даже вспоминать, сделал сложную жизнь адом.       Арсений ел таблетки на завтрак, заедал таблетками в обед и добивал таблетками на ужин. В какой-то момент крышу стало уносить от одного только запаха медикаментов, и искать причины в очередной раз сбежать поскорее «по неотложным делам» стало во сто крат сложнее. Никто так и не знал, что неотложные дела пахнут ненавистными таблетками и наполнены до краёв историями болезни.       Кожа его постепенно становилась ещё бледнее прежнего, но никто не заметил. Графский признак. Глаза всё чаще застилала против воли пелена слёз, но Арсений соврал, как делал всегда. И все поверили. Да, глаза чувствительные просто, как же. Медленно подкрадывалась худоба и слабость — есть не хотелось совершенно. А он скрывал как мог. И ведь почти, почти и не заметил никто.       Одна надежда была на превосходную актёрскую игру. И удавалось ведь. Удавалось обмануть всех, играть даже тогда, когда все думали, что видят Арсения настоящего. А потом разум начал сдавать позиции, по чуть-чуть, маленькими шагами, начиная с редких вспышек агрессии и заканчивая тремором рук, оказавшимся для фанатов почему-то очень важным. Паническая попытка перевести всё в шутку только усугубила положение. Ещё и этот Антон.       Почему все мысли возвращаются к нему? Да просто потому что жалко. Арсений ведь с самого начала всё видел: и взгляды его бесстыжие, и попытки всё время находиться рядом, совершенно не подозрительные разумеется. Влюбился Шастун как мальчишка, и сам этого не знал, а Арсению жалко было его, потому что в ответ не любил и боль не хотел причинять. Только не ему. Однажды в попытке заткнуть совесть он даже заказал на радость Антона парные кольца. Специально разные, чтобы никто догадаться не мог, но с общим смыслом. Носил своё не снимая, будто гравировка «Шастун» с внутренней стороны могла освободить их от этой нелепой ситуации.       Их? Нет уж, скорее только его одного. Только Арсения. Ему ведь доставлял сплошные неудобства вечно кружащий рядом коллега. Впрочем, основная-то проблема в том была, что коллега не тот. Не тот и не в то время, совершенно. А Антон… Он просто солнечный, яркий, активный, как сам свет. Он замечательный, но не тот. И попробуй ведь от такого сбеги, чтобы хоть день спокойно провести, так и в Питере достанет из своей Москвы. И достал же — квартиру неподалёку купил.       Сам же Арсений постыдно влюблён в другого. В того, кто всегда всё может понять, кто обо всех заботится как о родных. Того, кто наполнен сарказмом под завязку. Кто любит свою жену и детей. Подумать только. Жену и детей. А Арсению много-то и не нужно, только бы поглядывать украдкой, боясь подумать лишний раз о нём. Ну, ладно, может ещё перекинуться бы парой колких фраз, чтобы уж точно никто чего не понял. И может из одной трубочки бы попить. Ох, занесло. Как он отшатнулся тогда, испугавшись себя же. Нет, это ведь надо так — на секунду расслабился, и во что это вылилось.       Женатого любить, конечно, не зазорно. Даже если он гетеро. Даже если если его лучший друг втрескался в тебя по самые уши. Всё равно не зазорно. Но Арсений героически молчал, толком сам не понимая, кому от этого легче стало. Да никому, вот и вся правда, а он всё равно пугливо всякий раз мысли подальше заталкивал, только бы лишнего не ляпнуть.       Вереница одинаковых безумных дней тянулась перед глазами сплошным полотном без конца и края, без запаха и вкуса. Смешалось всё в голове бесформенным комком и осело пыльной тяжестью в груди. Интересно было, что всё-таки в центре. Интересно, а потом страшно, и Арсений ограничился саркастической мыслью, что там, должно быть, его пустое иссохшее сердце, бьющееся из последних сил.       В какой-то момент запах таблеток стал доводить до такой тошноты, что стерпеть было невозможно. Или Арсений просто устал. А может воспалённое сознание услужливо подкинуло мысль, что всё бесполезно. Уже и не важно, ведь итог в любом случае один. Полупустая упаковка таблеток так и осталась на прикроватной тумбочке, с того самого момента нетронутой. Было ли это медленным самоубийством? Возможно. Обязан ли безнадёжно больной человек сделать всё, чтобы попытаться выжить? Возможно. Но Арсений Попов сдался.       А теперь он умирает. Что только в голову стукнуло, но сегодняшним днём чётко вспыхнула в голове мысль, ярко засветилась, привлекая внимание, и никакого покоя не дала — время покинуть этот мир. Неожиданно пришло небывалое спокойствие, и Арсений, собирая по крупицам остатки сил, выудил из шкафа свой лучший костюм. Надел его, напевая под нос незамысловатую мелодию. Лёг поверх одеяла на заправленную кровать. Начал лениво хвататься за воспоминания в голове, но удержать их и не пытался. Так когда же Арсений всё-таки сошёл с ума? Кудрявая чёлка. Снова, снова всё про него, опять все мысли к нему. Да жалко же потому что. Жалко! Влюбился ведь, и отставать никак не хотел. И как жить теперь будет. Точно. Кольцо ведь. Арсений неглядя его снял, покрутил медленно в пальцах, касаясь на внутренней стороне гравировки, и спрятал в замке ладоней. Вдох.       Он жалел только, что не посмел украсть ни единого поцелуя у Димы, пусть и получил бы за это. И объясняться пришлось бы. Арсений бы выкрутился, Арсений актёр. Надо было украсть всё-таки. Надо было. Выдох.