Этот мир максимально несправедлив. Я постоянно спрашиваю и себя, и Бога, или кто там сидит этим всем заправляет: почему я? Почему именно я? Что я такого сделал, чтобы заслужить такую участь?
И вот и стоило так стараться? Я всю жизнь следил за собой, не пил, не курил, занимался спортом — нахуя? Чтобы вот так вот взять и…
— Сожалеем, Алексей… — Мне уже все равно. Мой отец умер от этой хуйни, когда мне было сколько-то лет, я знаю, что это. Я знаю какого это. В конце концов болезнь оставила от него только тусклые стеклянные глаза. Я не намерен так долго терпеть, чтобы быть просто овощем, которого подключили к аппарату, потому что даже дышать я самостоятельно не смогу.
— Медицина давно продвинулась вперед, вы только не переживайте… — Шанс прожить еще пять лет, 50-70% при лучшем раскладе. И это при дорогущем лечении и постоянном присмотре врачей.
Я никогда не любил больницы, поэтому долго там находиться я не захотел. Да и смысла в этом нет. Я должен отсюда уйти. Благо, никто насильно не намерен меня тут держать. Для них я тоже буду лишней заморочкой. Мне говорят тут, типа, все, умираешь, Лёха, вот прям завтра. Как после этого можно хорошо воспринимать больницы? Рак в последней стадии. Вот прям щас можешь сдохнуть. А я, блять, знаю. Я чувствую это по всему телу. Нельзя не заметить когда умираешь. Смешные они, думают, новость мне преподнесли.
Но далеко уходить я не стал. Я чувствую себя максимально паршиво. И даже кашель, который затянулся на добрые три минуты, не может противостоять той душевной боли, которую я сейчас чувствую. Злые слезы наворачиваются на глаза. Мне хочется кричать, хочется ломать все вокруг. Всем вокруг нет никакого дела. Я сейчас возьму и умру перед ними, а они даже не посмотрят на меня.
Чувствую себя максимально жалким, сижу около больницы и наматываю сопли на кулак. На самом деле, думаю, нет повода гораздо серьезнее, чем осознание собственной близкой смерти. Я вижу на себе жалостливые взгляды. Мне не нужна ваша жалость!
Ты противоречишь сам себе.
В конце-концов решаюсь уйти оттуда, это начинает меня сильно нервировать.
Я, наверное, должен написать завещание.
Смешно. Кому и что я должен оставить? Арендованную однушку в центре? Старую копейку?
Я даже не успел ничего сделать. Не успел взять ипотеку, кредит. У меня нет ни жены, ни детей.
С другой стороны, думаю, было бы гораздо тяжелее, будь у меня все это.
Хотя, думаю, я не сильно бы горевал из-за потери ипотеки.
Интересно, сколько мне осталось? Стоит ли платить хозяйке за следующий месяц?
Не успеваю додумать, как слышу оглушительный сигнал машины.
— Парень, тебе что, жить надоело?! — сначала до меня не сразу дошло. Я оглядываюсь и вижу, что я не заметил красный свет светофора. Я мог умереть. То есть даже не от гребаного рака. От ироничности ситуации, я громко начинаю смеяться прямо на проезжей части. Водитель на меня косится, и брезгливо выплевывает: — Ебаный наркоман.
А я уже не могу успокоиться. Меня накатывает такая жалость к себе, мне смешно и жалко себя. Смех незаметно превращается в слезы. Не то чтобы я начинаю так сильно смеяться, что аж слезы пошли, нет. Я просто начинаю плакать от того, что у меня началась истерика прямо на дороге, на глазах у всех. Уже начала собираться публика, кто-то даже принялся вызывать скорую.
Можно уже быстрее с этим закончить?
Может, стоит просто самостоятельно это сделать? На кухне стоит полупустая подставка для ножей. Один зубчатый для хлеба, другой обычный. С зубчатым, мне кажется, будет как-то веселее, хотя бы оригинально.
Дошутишься ты, Алексей.
Вот я опять сижу в больнице. Только в этот раз в приемной. Приходится ждать пока они найдут какие-то бумажки. То есть так, да? Скорую вроде вызывали для суицидника, неужели нельзя как-то быстрее? Смешно будет, если я и отсюда смогу уйти. Но я вижу на себе взгляды каких-то то ли врачей, то ли санитаров, то ли еще чего. Не знаю.
— Уныло у вас тут как-то. — Только сейчас замечаю как тут было тихо, пока я не подал голос. Со мной в приемной сидел какой-то парень. Он смотрел в пол и не обратил внимание на мои слова. Фрик какой-то.
— Можно уже быстрее, часики то тикают, у меня время не резиновое. — Это уже начинает нервировать, этих врачей только за смертью посылать.
— Извините, мистер Щербаков? — Ой, я что, уже знаменитость, не уж то моя мечта осуществилась? — Мы нашли вашу карточку, наверное, произошла путаница. — Если она сейчас скажет, что у меня все это время не было рака, я сейчас же пойду и куплю себе лотерейный билет. — Тут сказано, у вас «плоскоклеточный рак легкого третьей стадии», вам нужно в другое отделение.
— Да уж, действительно… замотали меня. Ладно, я сам дойду, пожалуй, спасибо. — Я взял у нее из рук свою карточку и, вежливо улыбнувшись нерадивой медсестре, развернулся и пошел прочь из приемной, по пути выкидывая уже ненужные бумаги.
Прямо у входа стоял очень высокий парень и курил. Я хотел было искрометно пошутить, но не смог вымолвить и слова из-за того, что начал откашливать остатки своих легких прямо рядом с ним. Всю грудь поразила острая боль, и я почувствовал знакомый привкус металла.
Он смотрел на меня с высока, и даже успел затушить свою сигарету, видимо подумав, что это как-то поможет.
— Мне кого-то позвать? — я замотал головой пытаясь отдышаться. Из горла доносились только хрипы.
— Разве что Господа Бога, может у него найдется хоть какое-то лечение, не связанное с потерей волос. — Вытирая выступившую от продолжительного кашля влагу на глазах, я попытался вызвать у этого парня какой-то укол. Может быть он задумается в следующий раз, прежде чем курить в общественном месте. Но он неожиданно улыбается, явно оценив юмор. Теперь я замечаю его худобу и уставший вид.
— А, я смотрю, коллега? — Тот сначала смотрит удивленно, но в конечном счете все же опять улыбается, но уже гораздо «теплее?».
— А я смотрю, Вы сама тактичность.
— Ну а хуле. — Мы оба начинаем смеяться.
***
Мы сидим в ближайшей от больницы кафешке, сейчас уже почти обед, поэтому довольно многолюдно.
— Недифференцированная саркома.
— Будь здоров, а что за болезнь-то? — Он опять начинает смеяться. У него очень приятный смех, но в то же время очень уставший. Я бы хотел послушать как он смеялся до этого всего. Полный сил.
— Печень, четвертая стадия. — Я слегка присвистываю.
— Мощно, у меня третья.
— Так при твоем раке, четвертую стадию не ставят, гений.
— Ты разбил мне все надежды. — Максимально пропитывая слова сарказмом ответил я. У него очень красивая улыбка. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, наверное, мы бы хорошо подружились.
— Ну что, есть у тебя имя, или мне называть тебя «нефильтрованная сардина?»
— Близко, но нет, можно просто Нурлан. — Он протягивает руку.
— Алексей. — И я с удовольствием ее пожимаю. Мы сидим какое-то время, наслаждаясь комфортным молчанием, прерываемым только суматохой вокруг нас. Он заказал нам обоим по чашке кофе. Я собирался его остановить, мол, кофе вредно, давай лучше чай, но не нашел в себе ни одной причины, по которой меня должно это сейчас ебать.
Поэтому мы сидели и пили кофе, наслаждаясь компанией друг друга. И хоть этот казах был мне совершенно незнакомым, я вряд ли нашел бы сейчас хоть кого-либо из своей жизни, кто мог бы хоть на треть понять меня так же, как этот парень.
Осматривая его сейчас, при мягком освещении кафе, я понимаю, что возможно, если бы мы встретились в другой обстановке, мы бы просто не сошлись бы. Я знаю, о чем говорю. Я могу отличить людей при достатке, от себе подобных. Нурлан явно был не беден. И если бы не общая проблема, он бы даже не взглянул бы на меня.
Не могу себе представить, в каком раскладе мы могли бы еще сойтись.
— Слушай, Алексей, ты когда-нибудь совершал преступления? — Неожиданно он подает голос. Меня это очень заинтересовало, но не могло не навести на определенные ассоциации.
— Думаешь, на парковке каким-то образом найдется «Мерседес-Бенц» небесно-голубого цвета? — он опять тихо смеется и хлопает меня по плечу.
На парковке около больницы небесно-голубого мерседеса не нашлось. Но стоял чей-то явно очень дорогой черный кадиллак.
— За такой машиной за нами думаю будет погоня покрупнее. — Но Нурлан просто улыбнулся доставая ключи из заднего кармана и отключая сигналку. Пришлось свистеть во второй раз.
***
— А куда мы едем-то? —Примерно через двадцать минут, спрашиваю я.
— Не знаю, куда-то. — Впрочем, вопросы излишни. Приятно вот так вот прокатиться, возможно, в последний раз, в салоне дорогого автомобиля, в приятной компании незнакомца.
— Ограбим по дороге парковку? Или сразу в отель? — голос у него был неожиданно игривый.
— Звучит как подкат.
— А ты хочешь чтобы это был подкат?
— Я вообще-то не пидор.
— Я тоже.
— Я гомофоб даже.
— Я до шестнадцати жил в Казахстане.
— Без поцелуев.
— Это мы посмотрим.
— Чур только я сверху.
— Я в этом не уверен.
Я уже не уверен, что это были шутки, потому что он действительно припарковался у отеля. Он уже оплачивал номер люкс с одной кроватью, а я все не мог понять. Это что, действительно взаправду?
Я собираюсь переспать с парнем, которого встретил только сегодня?
При любых других обстоятельствах, я бы посчитал что это мерзко и неправильно.
Но.
Хэй.
Мы живем лишь раз?
В комнату нас провожать не стали, просто, без лишних слов, указали направление и дали ключи. Женщина на ресепшене смотрела на нас неодобрительно. И я был с ней, отчасти, солидарен.
Номер нам дали, конечно, шикарный, прям как на фотографиях в турагентствах. Все в нейтральных светло-коричневых тонах, люстра висит богатая, зеркало с золотой узорной рамкой. Мебель так и кричит «дорого-богато». И даже без буквы «х».
И королевская кровать, огромная, прямо посреди комнаты, стоит по-блядски. Как бы намекая.
Вот и Нурлан не стал церемониться. Сразу зайдя в комнату, он прижал меня к двери, заодно щелкая дверью.
«Без поцелуев» полетело к хуям. Это был жадный поцелуй, полный страсти. Сперва было очень непривычно и даже как-то неприятно. Но стоило ему слегка наклониться под другим углом и сразу стало и удобнее, и как-то даже кайфово так. Было уже плевать, что там, правильно-неправильно, пидор-непидор. Было очень приятно. Он едва заметно замедлил темп, ближе прижимаясь своим телом. Я, до этого державший от напряжения его за шкирку рубашки, закинул руки ему на плечи, еще больше расслабляясь.
В какой-то момент, я осознал, что начинаю задыхаться. И это худшее, что может произойти сейчас, ведь это запустило реакцию, и вот, я уже скрючился на полу в приступе кашля. Нурлан опустился рядом, и гладил меня по спине. На душе опять заскребли кошки. Успокоившись, я начинаю тяжело дышать.
— Все в порядке, можем продолжить. — Хрипло говорю я. Он лишь слабо кивает и поднимается, подходя к кровати.
На этот раз он целует меня в шею, слегка покусывая. Обессиленный, я просто отдаюсь его рукам, слегка вздыхая, когда он задевает особенно чувствительные места. Я зарываюсь одной рукой в его шикарные волосы. Как бы не хотелось, чтобы он их лишился.
Второй поглаживаю его по спине. Он отстраняется, чтобы снять с меня уже мешающую футболку, и я следую его примеру. Стараясь не слишком сильно пялиться на выступающие ребра, я льну к нему за поцелуем.
Мне жарко, все тело будто горит в огне. Он очень аккуратен, даже слишком, для того, кого завтра может и не быть.
Я хочу еще, мне мало. Мне нужно больше.
Я хочу дышать.
