Нежеланный ребёнок

Медленно и крайне аккуратно он передвигался по коридорам своего замка. Держась за живот, изнывая от распирающей боли и тяжести, Ивлис шёл чуть ли не на цыпочках, лишь бы не создавать шума, не привлекать внимания, не допустить, чтобы кто-то узнал. Он шарахался от собственной тени, прятался за углами, нырял в темноту, едва заслышав какой-то шорох или звук шагов. Ах, если бы можно было просто запереться в своей комнате, скрыться от всего мира и других миров, что за его пределами. Но это невозможно: изнуряющий, пусть и не убивающий, голод, нужда, периодические рвотные позывы вынуждали Ивлиса выходить, а ещё в последнее время он часто становился кому-то зачем-то нужен. И с каждым днём избегать контактов с другими становилось всё сложнее. Живот рос, а вместе с ним росли и боль, и тяжесть, и жжение, словно Ивлис горел изнутри, и даже согнуться в три погибели, чтобы заглушить это, он уже не мог. Мучения эти сложно не заметить. Эмальф то и дело интересовался, всё ли в порядке, Поэми спрашивала у папы, не болен ли он, а Лакрица… с ним было труднее всего. Ведь его не прогонишь, не попросишь поиграть с кем-то другим. Этот ребёнок слишком быстро вырос, слишком много интереса проявлял, слишком много внимания жаждал и слишком близко подходил. Спрашивать о самочувствии, настроении, голоде, не обижает ли Ивлиса кто, не снились ли ему кошмары, помогать выращивать цветы, заботиться об одежде, еде для Ивлиса, расчёсывать ему волосы, когда у самого нет сил, и собирать их по утрам. Зачем ему это всё? О том, что будет дальше, Ивлис старался не думать. О том, что будет, когда время придёт — есть ли толк размышлять, если предотвратить это невозможно? Он совершенно не знал, что ему делать, потому просто смирился со своей омерзительной участью, плыл по течению самых худших обстоятельств — будь, что будет — и даже не пытался хоть что-то предпринять. Высокие тяжёлые двери открылись почти бесшумно, Ивлис юркнул в образовавшийся проём, едва тот стал достаточно широк для его отяжелевшего, онеуклюжевшего тела, и закрыл их за собой, на этот раз оставшись незамеченным. «Пронесло». Добравшись до своей кровати, Ивлис отвёл в сторону тяжёлый балдахин, но тут же отшатнулся и рванул прочь, к дверям. — Приве-е-т! Уже совершенно не заботясь о том, что его кто-то увидит или услышит, Ивлис в панике вывалился в коридор. — Ну, куда же ты, Бури-чан? — понеслось ему вслед, и Ивлис жмурился на бегу, будто это могло спасти его от преследующего голоса. Его ночной кошмар во плоти, дьявол в худшем смысле этого слова, омерзительное, гадкое создание, самый настоящий ублюдок. Подгоняемый ужасом быть пойманным, изувеченным, изнасилованным или того хуже, он так быстро, как только мог, уносил своё измождённое бременем, недосыпом и недоеданием тело. В ушах всё звенел смех, а на загривке будто бы ощущалось чужое дыхание. Он всё равно догонит, всё равно поймает и сделает то, что захочет, как быстро ни беги, как ни вырывайся, как ни противься своей жуткой участи. Почему же тогда Ивлис бежал? Возможно, где-то в нём осталась жалкая, крошечная капля здравого смысла, не позволяющая отдать себя в руки мучителю. Неожиданно — будто это могло произойти хоть как-то иначе — он запнулся и полетел на пол, прямо к чьим-то лакированным ботинкам. «Это конец» — подумал Ивлис, но ошибся. — Ты не ударился? Лакрица — это всего лишь Лакрица! — бережно взял его под руки и помог подняться. — Как вырос… — сказал он, когда увидел живот Ивлиса, слишком вымотанного для того, чтобы хотя бы попытаться его скрыть. Но удивления в этих словах было чересчур мало для того, кто обнаруживает подобное впервые. Ивлису мучительно хотелось отвернуться, спрятаться от этих внимательных, сочувствующих глаз, но что толку? Лакрица всё равно заметил и теперь точно не оставит его наедине со своими страданиями. — Папочка здесь! — громко объявил о своём присутствии Сатаник, возникший поблизости спустя мгновение и вовсе не запыхавшийся от преследования своей любимой жертвы. Будто бы нехотя он обратил внимание и на Лакрицу, помахав ему рукой. — Привет, малыш. В отличие от Ивлиса, он никогда не воспринимал Лакрицу как уже взрослого, или же просто не желал относиться к тому хоть сколько-нибудь серьёзно. Порой это выходило ему боком. Лакрица сделал шаг вперёд, выставляя в сторону руку и заслоняя Ивлиса собой. Ивлис не просил защищать его, но всё равно втянул голову в плечи, прячась от этих фиолетовых глаз за чужим плащом. В своём состоянии он хотел общаться с Сатаником меньше всего на свете. — Давай ты поиграешь в другом месте? — предложил Сатаник. — Маме и папе нужно поговорить и сделать кое-что очень важное. Тебе нельзя смотреть на такое. Не упрямься. Хочешь конфетку? В вытянутой руке Лакрицы возникло копьё, и тот с силой сжал его сияющее древко. — Я защищу тебя, мама. Ивлис не тратил силы на наблюдение за происходящим. Держась за живот, он прислонился к стене, чтобы снова не повалиться на пол. Лакрица был силён, настолько силён, насколько это возможно для порождения двух дьяволов. С ним всё будет в порядке. «Почему Сатаник никогда не пытается увернуться?» — спросил он себя, когда, наконец, поднял взгляд, поймав именно тот момент, когда остриё копья, словно нож в горячее масло, вошло в шею Сатаника. Пригвождённый к стене напротив, тот хрипел и дёргался, не переставая мерзко улыбаться, пока изо рта толчками выливалась кровь. «Он не хочет или просто не успевает?» Ещё одно копьё, созданное вслед за первым, вонзилось Сатанику ровно промеж глаз. Тот замолк и перестал шевелиться. — Идём, пожалуйста, — сказал Лакрица и протянул Ивлису руку. Немного помедлив, тот взялся за неё. Он не чувствовал себя освобождённым или спасённым — сейчас он не чувствовал ничего, кроме тяжести, которая всё росла и росла, даже когда уже казалось, что ей просто некуда. Лакрица отвёл его на кухню, если это помещение вообще могло ею называться, где помог сесть за стол, а сам отошёл возиться куда-то к шкафам. — Я знаю, что с тобой случилось, — он шарил по полкам и хлопал дверцами. Ивлис безразлично смотрел перед собою, уже давно не удивляясь ничему. — Эмальф рассказывал мне, что ты постоянно держишься за живот, а Поэми жаловалась, что ты болеешь. Но они не поняли. А я понял. Ответа ему не последовало. Ивлис весь превратился в оболочку вокруг растущего комка боли у себя внутри. Где-то в тысяче воображаемых километров от места, где он находился, послышался плеск воды, а затем Лакрица поставил перед ним кружку. — Вскипяти, пожалуйста. Это было нетрудно даже в его нынешнем состоянии. Ивлис послушно обхватил кружку обеими руками, и вскоре на поверхности воды появились пузырьки. Лакрица бросил что-то в кипяток и накрыл кружку блюдцем, а сам сел рядом с Ивлисом и снова взял его руку. Тонкие белые пальцы сплелись с когтистыми, покрытыми красной чешуёй. Ивлис не противился этой близости; Ивлису было всё равно. — Почему ты не попросил помощи? — тихо спросил Лакрица. — Разве я мог? — Ивлис покосился на их соединённые руки. Как нелепо. Как бессмысленно и странно. — Я помогу тебе, мама, — уверенно сказал Лакрица, чуть хмурясь. — Я хочу, чтобы тебе не было больно. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы ты улыбался. — Зачем? — одними губами пробормотал Ивлис. Но не то чтобы ему на самом деле нужен был ответ. Спустя несколько долгих молчаливых минут Лакрица снял блюдце с кружки. Вместе с паром в воздухе тут же рассеялся густой травяной дух. Немного подув на напиток, словно огненный дьявол мог им обжечься, он протянул кружку Ивлису. Взяв его, Ивлис вдохнул аромат. Он понял, что именно ему предлагают выпить и даже имел какое-то смутное представление, зачем. — Этот чай довольно горький и крепкий, — предупредил Лакрица. — Положить тебе в него сахар? Ивлис помотал головой. Ему давно было плевать, какой вкус у того, что он ест или пьёт. Самые свежие торты, сочные стейки, даже этот отвратительный чай, что угодно походило для него на уголь по вкусу. Он вообще забыл, когда в последний раз наслаждался едой или напитками. Словно это происходило в прошлой жизни. Если вообще происходило хоть когда-нибудь. — Может, хочешь пирожное? У меня есть одно для тебя. Ивлис снова помотал головой, чувствуя, как к горлу подступает жгучий жидкий ком, который он тут же поспешил сглотнуть. — Тошнит. Он осушил чашку чуть ли не в один глоток, почти до последней капли. Снадобье нужно выпить залпом, чтобы подействовало лучше и быстрее; Сатаник говорил об этом когда-то давно. Но основная причина была в том, что поступи он иначе — и его бы уже вывернуло наизнанку. Конечно, Лакрица, в отличие от собственного отца, не стал бы угрожать или насильно заливать чай Ивлису в глотку, если бы тот отказался. Но Ивлис не собирался отказываться. Пустую кружку бережно вынули из его слабеющих рук. Вскоре он почувствовал, как обмякает, заваливается набок, но свалиться с сиденья ему, разумеется, не дали. Лакрица придерживал его, пока тот окончательно не уснул.

***

Сознание вернулось так же неторопливо, как и ушло. Вначале Ивлис смог ощутить боль в своём животе — и понять, что она каким-то неясным образом изменилась, затем услышать возню и голоса рядом с собой, а потом, наконец, открыть глаза. Он обнаружил себя в одном из тайных помещений замка, голым, лежащим на подобии больничной кушетки. Тут был и Лакрица, определённо обеспокоенный, и Эмальф, который выглядел так, словно вот-вот готов был расплакаться или закричать, а ещё какая-то демоница с ровной стрижкой. Кажется, незнакомая. Первым его пробуждение заметил Эмальф, который тут же поспешил оповестить об этом остальных. — Л-лорд Ивлис очнулся! Тут же к нему бросился Лакрица, которого состояние Ивлиса волновало больше всех. Он нажал что-то сбоку его кушетки, и головная часть приподнялась, позволяя Ивлису оказаться в полусидячем положении. — Как ты себя чувствуешь, мама? Тебе больно? Тошнит? Может, ты хочешь чего-то? Для того, чтобы ответить полноценно, у Ивлиса не было сил, поэтому он сказал только: — Мне… не очень. Лакрицу это не слишком успокоило, но, казалось, он не знал, как ещё помочь. Видеть его растерянным было непривычно. — Что произошло? — заплетающимся языком спросил Ивлис и сначала посмотрел на Лакрицу — тот молчал, после на Эмальфа — тот пробормотал что-то неясное, а затем на незнакомую демоницу. Выдержав долгую паузу, она, наконец, ответила, не скрывая ни волнения, ни неодобрения в голосе: — Никогда не проводила такую операцию мужчине. Затем Ивлис наконец-то обратил внимание на свой живот: тот значительно уменьшился в размерах, а ещё оказался перевязанным. Ивлис неуклюже коснулся повязки. Под ней что-то ныло. Швы. Наверняка это швы. «Вот что ты имел в виду под помощью». Этого бы следовало ожидать. Лакрица осторожно убрал руку Ивлиса с его живота. — Я помогу тебе добраться до комнаты. Не переживай об этом. Нетрудно догадаться, что именно он имел в виду, но Ивлис не чувствовал себя в силах хоть о чём-то переживать, кроме того, что мучило его много, очень много лет. И всё же произошедшее не могло не потрясти его. И Лакрица это понимал. Ему помогли одеться, после чего Лакрица бережно поднял его на руки. Когда они покидали комнату, Ивлис заметил в углу ведро, наполненное красно-бурым месивом, из которого торчали маленькие острые рожки. Зачем-то он представил себе боль, с которой они бы разорвали его нутро по пути наружу. — Не надо туда смотреть, — попросил его Лакрица. И Ивлис послушал его. Уже в комнате Ивлиса Лакрица уложил того на кровать, в которой, разумеется, на этот раз не было никаких незваных гостей, и укрыл одеялом. Затем он запер дверь, чтобы никто их не беспокоил, а потом вернулся к Ивлису. — Он пропал, — вдруг сказал Лакрица. — Когда я вернулся в тот коридор, его уже не было. И даже следов никаких не осталось. Он ведь… не мог умереть? В словах звучало сожаление. Если бы Сатаник и вправду умер, всем стало бы проще, в особенности этим двоим. Но даже обычный демон просто так не может умереть. Если ему оторвать голову, изувечить его тело, перемолоть его в фарш — всего лишь будет немного дольше больно. Чего уж говорить о дьяволе. А тут всего-навсего какие-то копья. Вопрос Лакрицы остался без ответа. Да и нужен ли он? Тот был умным и не хуже Ивлиса понимал возможности Сатаника. — Я не позволю ему больше сделать такое с тобой, — пообещал Лакрица, глядя Ивлису в глаза. — Тебе ведь не был нужен этот ребёнок. Не очередной вопрос, а утверждение. Ивлис ответил: — Нет. Следующий вопрос Лакрица задал, кажется, через силу. — А ты хотел… чтобы родился я? В ответ он снова услышал: «Нет», но более тихое, совсем робкое. Помолчав минуту, Лакрица сел на кровать, а затем опустился на неё совсем, уткнувшись Ивлису в ноги, ища у него успокоения. Ивлис ощутил неожиданный укол совести за сказанное жестокое слово: разве можно говорить такое своему сыну? Путь даже он появился в результате насилия, после долгих страданий, в сонном дурмане. Нежеланный, нежданный ребёнок от самого кошмарного существа, какое только можно себе вообразить. Ивлис ведь всё равно забрал его, заботился, как мог, вырастил, потому что считал, что родители не должны бросать своих детей. Потому что не хотел, чтобы Лакрица ощутил то же, что и он сам. Некстати вспомнились увиденные недавно торчащие в ведре рожки. Тому, что могло бы быть ещё одним порождением двух дьяволов, повезло не дожить до своего первого вдоха. Чуть приподнявшись, Ивлис потянулся и успокаивающе погладил Лакрицу по голове. Лакрица отреагировал на эту жалкую ласку: поднял голову, схватил чешуйчатую ладонь и прижал к своей щеке. — Ты ведь породил меня. Ты мог легко меня уничтожить… Ивлис горько усмехнулся, прервав его. Есть вещи, на которые не способен даже дьявол — само воплощение тьмы и зла в привычном его понимании. — Я никогда не причиню вред своему ребёнку, — то была одна из немногих вещей, в которых Ивлис был абсолютно уверен. — И даже не подумаю об этом, что бы тот ни сотворил. Лакрица порой позволял себе странное, неясное, был слишком близко, но Ивлис всё равно считал его замечательным. Настолько замечательным, насколько может быть его сын. Удивительно замечательным для сына Сатаника. Ивлис, погладив Лакрицу по щеке, добавил: — Я совсем не жалею о том, что ты появился. И он не солгал. Лакрица, услышав это, кажется, был счастлив. Он прижался к приласкавшей его руке губами, и снова, и снова… — Спасибо, мама. Искренняя благодарность, тёплая и светлая. Удивительно, как и то, что Лакрице, в отличие от Поэми и Вендетто, достались именно силы света. Приподнявшись, Лакрица сел ещё ближе, сокращая расстояние между ними до минимума, и наклонился к нему. — Ты хочешь чего-нибудь? Я сделаю всё, что угодно, для тебя. Взгляд его — слишком пронзительный, слишком внимательный — немного пугал, но Ивлис не отстранился. Лакрица вовсе не тот, кого следует бояться. — Живот всё ещё болит, — пожаловался он. — Мне хочется уснуть. Сделаешь мне снова тот чай? — Конечно, мама. Принести тебе поесть? — Не нужно. Лакрица ушёл. Его возвращения не пришлось ждать долго. Вернулся он уже с заваренным горячим чаем — кто ему подогрел воду? Эмальф? — и протянул кружку Ивлису, а сам лёг с ним рядом. Запах у чая был точно такой же, как и в прошлый раз. — Доктор сказала, что у тебя очень быстрая регенерация, — рассказал Лакрица. Для Ивлиса, не раз восстанавливавшегося после исполнения сатаниковских прихотей, то вовсе не было новостью. — Значит, когда ты проснёшься, твой шов уже заживёт, а я сниму нитки. И тебе больше не будет больно. — Хорошо, — ответил Ивлис и сделал большой глоток.