Каждый, кто делал тебе больно

Она была самой сильной из всех кого я знала. Готова поспорить, что сильнее всех в мире. Она не могла быть слабой ни в чем: днем - смешливая и заботливая, ебанутая и солнечная.  Ночью - грустная и молчаливая, тыкающаяся ледяным носом мне в шею, всхлипывающая в предплечье. Все ждали от нее чего-то выдающегося: успехи в школе, победы в спорте и олимпиадах. А в моменты, когда казаться сильной уже не имело смысла, закутываяясь в кофты с длинным рукавом, она уходила от мира в приветливую темноту съемной квартиры. Прятала за улыбкой боль разбитых надежд, предательства и собственную израненную душу. - Зачем ты носишь их? - как-то за обедом спросила я и мой голос потонул в гуле обеденного зала. Прижав колени к плоской груди и терпя саднящую боль в коленях, я мешала горький кофе в отсыревшем бумажном стаканчике. Прожигающей насквозь, так что бурду приходилилось пить осторожно, сжимая пальцами с агрессивно черными ногтями горячую посуду и шипя проклятия под нос.  Мигающий свет сломанной лампы противно резал по глазам, отражался резкими вспышками в стаканчике и головной болью в висках. Институтский кафетерий никогда не был моим любимым местом, но ей он нравился. Она говорила, что чувствует себя здесь призраком, до которого никому нет дела. Что чувствует облегчение. А за это я могла отдать многое. - Их? - она показательно встряхнула рукой, становясь похожей на Пьеро из сказки в своей любимой полосатой кофте и подведенными слишком ярко бровями, что остроконечными кончиками словно в небо упирались. Влажно подведенные черным глаза уже успели покраснеть от контактных линз, ярко красные губы на бледном лице пестрили крошечными ранками и кровоподтеками, что делало их еще более потусторонними. Манящими. Я невольно сглотнула, переводя взгляд на исчирканный синей пастой столик. Как некстати вспомнилось, что она живет одна. "Таня - лох". Рада за нее. Хорошо иметь четкое определение собственной личности. "Хуй". Лаконично. - Чтобы скрыть их. - и мгновенно, будто боясь передумать, будто секундное промедление будет стоить жизни,  задирает рукав сразу до локтя. Светло-розовые, поджившие порезы испещрали молочно-белую кожу, аккурат по венам, лишь слегка не доставая. На волоске от жизни. В том состоянии, когда хочется причинить себе боль не сколько смертью, сколько осознанием, что конец был так близок. - Скрыть " эти уродские отметины". Так моя мама говорила. Царство ей небесное. - Она невесело ухмыльнулась, продолжая вертеть в длинных, паучьих руках чайную ложку. Никогда не умела сдерживать эмоции. Об этом всегда красноречиво говорили разодранная в клочья горка бумаги или салфеток, погнутые и сломанные карандаши и ручки. В критичные моменты, когда под рукой ничего не было в дело шли рукава и волосы. Губы и ногти считались слишком явным доказательством. Она не хотела выглядеть слабой в глазах других людей. - Ты не знаешь, что задали по праву? - как ни в чем не бывало продолжала щебетать она. Как будто не было шокирующего признания, как будто не было дрожи в голоси и кома поперек горла.  Достала из потрепанного жизнью шопера, не менее потрепанную тетрадку. Кончики ее почернели и загнулись, поля пестрели кругами, цветочками и птицами. Делает вид, что все равно. Что не больно и не обидно. - Давай выйдем. Она легко провела по моему плечу, затрагивая рукав футболки, задирая его верх, вслед за рукой. Другой рукой она продолжала держать меня за подбородок, слегка преподнимая его. Так мои глаза оказывались ровно напротив ее почерневших. Она очень любила смотреть прямо в глаза, не разрывая контакта особенно в моменты наивысшего блаженства, ловя каждую мою эмоцию, как я ловила ее. Прохладная стена женского туалета неприятно давила на мои выступающие лопатки. Мокрый язык с нажимом проводит по губам, ругая за рассееное внимание. Зубами подцепляет нижнюю, прикусывая до крови, чтобы затем с наслаждением слизать соленоватую каплю, вбирая в себя каждую частичку меня. Пальцы сжимают талию сквозь вызывающе обтягивающий топ, гладя бока, щипая за низ живота вблизи проколотого пупка. Цепляется за мочку, лижет хрящ с колечком, горячо дышит в самое ухо. Она была везде, касалась и изводила. Заглушала боль. Поддаваясь напору, с легким стоном откидываю голову назад, подставляя шею под ласки. Ища успокоение в ее холодных руках.   - Посмотрим фильм? - делано безразлично спросила я, хотя в душе все скручивалось тугим узлом ожидания, волнения и какого-то еще, неведанного ранее чувства. Может именно это люди и называют любовью. Когда хочется укрыть клетчатым бабушкиным одеялом до самого подбородка, и прижаться крепче. Прижаться щекой к груди, ловя равномерное биение сердца, журчание живота, подпрыгивать от чихов и смеяться в живот, вызывая щекотку.  Ощущать теплое дыхание в макушку, от которого мурашки по всему телу, жесткость чужих окрашенных волос под рукой, что все равно кажутся необыкновенно мягкими в своей неповторимой оригинальности. Помню, как в самом начале учебного года, она завалилась в мою комнату, сверкая пятнистыми, под леопарда, волосами. Оказалась она захотела блонд. - Я за ноутом. Взять что нибудь? - уже скрывшись за потрескавшейся стеной кричит она, довольно шлепая босыми ногами по холодному кафелю. Намеренно игнорирует тапочки, предпочитая ходить с вечно мокрым и хлюпающим носом, согреваясь на подоконнике у кухонного окна. Насколько вообще можно согреться у продуваемого со всех щелей ржавого окна. С разбитым  стеклом. Совершенно случайно разбитым, резким столкновением двух наших тел со стеклом в оконой раме. Как и я, оно с трудом выдержало напор горячего тела и влажного, шустрого языка во рту. Оно разбилось, а я держу осколки при себе, храня воспоминания за семью замками, боясь вновь дать волю чувствам. Молить остаться рядом. Не бросать. Забираюсь с ногами на двуспальную кровать, вдыхая полной грудью слегка прокуренный ( мужик из соседней квартиры - ебанный паровоз), но в тоже время сладковатый воздух. Знакомое тепло разлилось, будто по самой душе, стоило взгляду зацепился за флакончик наспех спрятанных духов. Засунутые в спешке за плюшевую лису( мой подарок на совершенолетие - долго ворчала и фыркала, но спит все равно с ним)они довольно красноречиво просвечивали розовыми боками, играясь бликами по поцарапанной столешнице, переливаясь в оранжевом свете заходящего солнца. В его ласкающих лучах, жизнь казалась не настолько паршивой, начинала иметь смысл. Хотя что может быть паршивее видеть смысл существования в вечерах на квартире человека, медленно отравляющего жизнь. Сладко, томяще-мучительно и неумолимо. Яд чужой улыбки разливался по венам, туманил мысли, разрушал разум. А я была совсем не против. - Давай опять Алису? - голос, полный надежды, вырывает меня из задумчивости. Совсем рядом со мной, почти соприкасаясь носами, прерывисто дыша мне в губы, девятнадцатилетний ребенок выжидательно смотрел на меня. Глазам цвета молочного шоколада с янтарными вкрапинками по радужке я не могла противиться. Таким родным и привычным, что я могла читать по ним, водя пальцем по строчкам ее души. - Давай опять Алису. - привычно согласилась я, приглашающе отодвигаясь на одну половину узкой кровати. Одеяло подо мной пошло волнами, задралось, обнажая скрипящий серый матрац с проглядывающими то тут, то там пружинами. Когда я только начала оставаться у нее на ночь, то никак не могла найти причину, по которой на каждое следущее утро я просыпаюсь с синяками не только на бедрах, но и на спине. Плюхается на плед, тут же подгибая под себя озябшие ноги. Секунду покалебавшись, устраивается на моем плече, зарываясь поглубже, кажется, под самую кожу. Хотя куда уж глубже. В какой-то момент действия на экране побитого жизнью гаджета перестали нас волновать. Имела значение лишь ее рука, плавно гладящая меня по губам. - Что случилось? - большим пальцем вожу по шрамам на запястье. Шероховатые и неровные, они тянулись вверх, а моя рука тянулась за ними. - Каждый шрамом на запястье остался.- низким, хрипловатым голосом пропела она, зарываясь в одеяло с головой. Как маленький ребенок, закрываясь от внешнего мира. - Я убью всех тех, кто посмел тебя касаться. - необдумано. До меня только потом дошло осознание собственной ошибки. - Я не нуждаюсь в помощи. - разьяренно прошипела, мигом вскакивая с кровати. Обнаженая, с гневно вздымающейся грудью, сжимая кулаки до красных полумесяцев на ладонях. - Я сильная...сильная. - слезы градом потекли из глаз. Секунду назад решительная, она стояла сейчас полностью разбитая. Руки безжиненнымо повисли вдоль тела, даже не пытаясь остановить поток. Никогда не видела ее слезы. Губы сжались и дрожали, некрасиво скручиваясь и подбираясь. Такая боль хранилась у нее в душе так много времени. Мигом подлетаю к ней, прижимая к себе крепче. - Привяжу тебя в себе, чтоб не боялась темноты. - будто в бреду шепчу я, вдавливая в себя, обхватывая крепче. Закат сквозь плотные шторы выхватывал из глубины темной комнаты два обнаженных силуэта. Каждое служило продолжением другого, сливаясь воедино они собирали осколки себя в одно целое. Воистину бракованый дуэт.