Жестокое наказание

Дома тишина. Отца уже семь дней и след простыл, в ближайший месяц его никто и не ждал. Очередной пригретый и накормленный Сэмом пёсель неблагодарно сбежал два дня назад. А Дин… Дина, вероятно, нет. Сэм надеется на это. Почему бы Дину и не быть где-нибудь в баре, в дешевом мотеле или еще в каком-нибудь злачном месте, упорно доказывая всем, какой он мачо, в этот невезучий, предельно невезучий для Сэма вечер? Хотя расплаты все равно не избежать, и если не сегодня, то утром, а если не утром, то после школы. Но, может быть, к тому времени Сэм хотя бы придумает, как задобрить брата и чем сгладить свои провинности. Например, купит его любимый пирог. Правда одним пирогом в данном случае явно не отделаешься, учитывая состояние Импалы… нужно, как минимум, десять пирогов. Нет, двадцать. И последний номер Пент-Хауза. И телефончик какой-нибудь смазливой и глупой одноклассницы. И регулярный массаж стоп «утомленного подвигами охотника», от которого всегда так возмущалась тонкая натура Сэма. И готовка экстремально жирных завтраков. И ношение Позорной Майки с надписью «Я у брата дурачок», специально подаренной ему Дином на шестнадцатилетие. И тщательное бритье динова загривка. И… блин, ему никогда не расплатиться за то, что он сотворил в этот раз с Деткой Дина!.. Дойдя до темной спальни в конце коридора, Сэм почти расслабляется, убеждаясь, что дом пуст и свободен. Однако стоит ему включить в комнате свет, как он буквально натыкается на угрюмо сидящую на его кровати внушительную фигуру. Дин. Взгляд — предельно суровый и непреклонный, руки скрещены на груди, вопрос всего один и короткий: — Что с ней? Сэм застывает перед братом с приоткрытым ртом, быстро пытаясь придумать, как бы получше преподнести Дину неприятные известия. И в конце концов решает, что лучшая защита — это нападение. — Кто о чем, а Дин всё о своей железяке… За меня ты, конечно же, не переживал, придурок, — с нотками капризной обиды выдает Сэм и даже губки надувает, поглядывая на брата из-под челки. Бессовестное очарование устремляется ударной волной на старшего, пытаясь пробить стену его немногословного гнева. Дин молча смотрит на Сэма какое-то время, словно изучая это странное существо, которое каким-то чудом и недоразумением приходится ему родным братом. И, вероятно, Дин не прочь врезать по этой милой мордашке за «железяку», но его главные переживания сейчас слишком сильны, поэтому он сдерживается. И спрашивает еще раз. — Сэм, она… в порядке? — голос Дина подрагивает на середине предложения. Сэм прямо смотрит своими чистыми, пронзительно невинными глазами в его широко раскрытые тревожные глаза и спокойно произносит: — Нет, Дин. Она далеко не в порядке, — и немного подумав, еще добавляет, не отводя прямого взгляд. — Всё очень плохо. Веки Дина печально опускаются, когда даже слабая-слабая надежда покидает его. — Что ты с ней сделал?.. — голос у Дина сухой и безжизненный. — Я… Дин, я… послушай, я здесь не виноват. Вот совсем-совсем. Дин, правда. Честно. В убитом взгляде Дина мелькает горькая насмешка, когда он смотрит на младшего. — Ты взял ее без моего разрешения. Раз. Ты взял ее явно не по работе. Два. И, судя по твоему бесстыдному признанию, ей пиздец. И ты не виноват? Да еще «совсем-совсем»? — Дин, у меня просто не было выбора… Глядя на поднявшегося с кровати и надвигающегося на него старшего Винчестера, Сэм быстро и капризно пытается объяснить еще раз: — Диин, мне нужна была машина! Дин молча хватает Сэма за шиворот и тащит из дома к выходу, чтобы увидеть всё собственным глазами. За порогом темно, где-то вдали за мрачными зарослями опавших лесов воют то ли одичавшие собаки, то ли волки. Холодно и сыро. Дин зажигает свет на крыльце, но его не хватает, и приходится зажигать ручной фонарик. Его мерцающий в туманном воздухе свет поочередно выхватывает из темноты то смятый бампер, то разбитое лобовое стекло, то прогнутую крышу, то оторванную дверцу, то искореженный капот… С каждым новым шокирующим видением пухлые губы Дина приоткрываются немножечко шире. Он пытается представить, как такое могло произойти? И во что нужно было вляпаться, чтобы умудриться нанести машине такие повреждения? Впрочем, это же Сэм — парень талантливый во всех отношениях. — Я куплю тебе пирог… — зачем-то не совсем к месту неловко бормочет Сэм, переминаясь с ноги на ногу. — Серьезно? Вот спасибо! Ты еще сегодня должен был мне его купить! — прорывает наконец Дина. — О, точно… я… Прости. Я забыл. И глядит щеночком, хорошеньким-хорошеньким, маленьким-маленьким, хоть и ростом с самого Дина уже. — Думаешь, это твое коронное выражение «прости, хозяин, я написал на твой ковер» тебе сейчас чем-нибудь поможет? — интересуется Дин. Это замечание смешит Сэма, у него на щечках сверкают ямочки, а в глазах — веселые огоньки: — Я не писал на Импалу, если тебя это утешит. — В дом, — толкая его, коротко приказывает Дин, не разделяющий ни капли его веселья и считающий, что пора с этим кончать, ведь Сэм, очевидно, совершенно не чувствует своей вины. — На кровать. Лицом вниз. Штаны спустить вместе с трусами. — Чт… что?! — на скривившимся лице Сэма рисуется полнейшее недоумение и наконец-то страх. — Ты же шутишь? — Ни разу. Топай давай! Ты знаешь, что дальше делать. Сэм неохотно плетется перед Дином, словно заключенный перед конвоиром, всё ещё не веря, что его и в самом деле ждет то, с чем они завязали уже года как четыре — с тех пор, как Сэмми впервые съездил на охоту с отцом и братом. Не только съездил, но еще и усомнился там — надо ли стрелять в монстра. Но потом все-таки выстрелил. Но ранил не монстра, а отца. Но извинился. И, в общем и в целом, стал официально «слишком взрослым» для такой вещи, как порка. Таким молчаливым конвоем они доходят до своих кроватей, где Дин останавливается, вытаскивает свой кожаный ремень из штанов и выжидательно смотрит на Сэма непреклонным и ледяным, как сталь, взглядом. — Д-дин, ты что… ты правда будешь?.. — жалобно глядя, блеет Сэм, но застывшее каменное выражение лица Дина продолжает показывать ему, что шансов избежать заслуженного наказания у него нет. — Снимай, — коротко напоминает Дин. — И побыстрее. Не хочу всю ночь тратить на воспитание твоей жалкой задницы. Меня и так красотки в местном баре заждались. Что-то неприятно царапает Сэма изнутри, и у него не хватает ума спросить ничего лучше, кроме как: — Ты на Импале поедешь? — Нет, на газонокосилке! Не задавай глупых вопросов, ссучонышш. Ложись и спускай штаны. — Дин, я просто сомневаюсь, что тебе сегодня стоит… «Красотки» твои хоть и сильно пьяные всегда, но такое разбитое корыто даже они не оценят. — Снимай уже свои чертовы труселя! — орет Дин. Сэм продолжает неловко и нерешительно мяться у кровати, так и не дотрагиваясь даже до своих джинсов, и еще снова умудряется щенячить: — Дииин… пожалуйста… Можно хотя бы трусы оставить? Мне как-то стыдно без них. — Ооо, — расплывается в довольной, как у кота, улыбке Дин. — Нашему малышу Сэмми есть чего стыдиться! Я так и знал, что у тебя остался крохотный стручок, который совсем не вырос с тех пор, как я видел его в последний раз. — Да нет, нет… — еще сильнее смущается Сэм. — Не в этом плане стыдно… Просто мне же не пять лет, и я не хочу, чтобы ты смотрел на… ну, на мой зад и… — Да больно надо мне там у тебя на что-то смотреть! — резко фыркает Дин. — Тоже мне, звезда «Плейбоя», Мисс Осень Девяносто девятого! — Диин… Я серьезно. Мне не нравится, что ты так привязался к моим трусам! — пытается объяснить Сэм. Старший Винчестер снова фигеет от простоты и нахальства, которыми так и сквозят возмутительные слова этой сучки. — Я привязался?! — Да. Пристал с ними, как маньяк: снимай трусы, снимай трусы… Думаешь, папе это понравится, когда я расскажу? Ты заметил, что он как-то странно поглядывает на нас в последнее время?.. Как будто мы какие-то… ну… Даже не хочу думать, что за дерьмо у него в голове на наш счет. Дин тяжело глотает подступивший ком при мыслях о том, что Сэм совершенно прав: Джону такое его мероприятие однозначно не придется по душе. Причем гораздо больше, чем тот факт, что Сэм снова разбил Импалу. — Ладно, святая целомудренность, можешь их оставить. А джинсы спусти и ложись уже наконец! О-очень неохотно, но покорно Сэм укладывается на живот перед Дином и, приподняв зад, расстегивает джинсы и приспускает их со своей пятой точки, слушая как брат уже во всю комментирует: — Ну, конечно, бельишко у Саманты белоснежное, как у приличной девочки. Вам, монашкам, раздают, что ли, такие? — Дин… — устало вздыхает Сэм в подушку. — Просто выпори. — Как скажешь, дорогая. Первый удар заставляет Сэма вздрогнуть и подавить внутри не совсем мужественный вскрик. Второй — еще сильнее. Третий и четвертый выбивают слезы из щенячьих глаз. Какой-то кошмар, Дин его совсем не щадит. Пятый, шестой, седьмой… Хлесткие звуки громко раздаются в спальне и, кажется, заводят Дина всё сильнее, заставляя его бить со всего размаха, с разных углов и сторон, жестче, правильнее… Влажные всхлипы младшего раззадоривают, пробуждая в Дине какие-то нечеловеческие эмоции и усердие. Всё лицо Сэма мокрое от слез, даже подушка под ним — и та мокрая. Сэм думал, что будет больно, но не думал, что настолько. — Дин… — испуганно шепчет он, чувствуя совершенно неправильную реакцию своего организма на такую усердную порку: член всё явственнее твердеет, упираясь в матрас. Приходится даже немного приподнять задницу. — Да, правильно, Сэмми. Вижу, тебе это даже нравится, раз подставляешься, как настоящая сучка, — усмехается Дин, нанося новый удар. — Говоришь, не стоит мне сегодня в бар идти? Уж не ревнуешь ли часом? — Нет… — обиженно хнычет Сэм. — А по-моему, ты врешь. Думаешь, я не вижу, как ревниво ты поглядываешь каждый раз, когда я ухожу или рассказываю про своих девок? — Я… ахх!.. Нет… боже, Дин… — у Сэма стоит так твердо, что даже больно. — Да что там с тобой происходит? — Диин… Дииин… — шепчет Сэм, теряясь в собственных ощущениях и в кошмарности этой ситуации. — Черт, Сэм, ты как будто напрашиваешься… — Дин!.. — не сдержавшись, вскрикивает Сэм, чувствуя под очередным шлепком, как вся пятая точка пылает, как от огня, а внутри концентрируется безумное возбуждение. Член разрывает от эрекции, и Сэм непроизвольно толкается вперед и в кровать бедрами, чтобы проехаться тяжелым стволом по одеялу. Дин смотрит во все глаза с приоткрывшимися от удивления губами. В полном оцепенении от того, что эта мелкая сучка здесь устраивает. Что же Сэм снова такое творит? Подобные движения просто не могут пройти незамеченными для Дина, и его изумленное выражение лица в этот момент говорит о многом. Он добавляет еще один мощный воспитательный удар. Всхлип. Толчок. Удар. Толчок… — Сэм, ты?.. Черт… ты?.. У тебя?.. Сэм замирает, страшась окончания фразы. — У тебя?.. Да, у него стоит. Стоит так, как еще никогда в жизни. Глубоко дыша, Дин берет передышку, отбросив пока ремень, глядя на замершего и роняющего слезы Сэма с подставленным задом. Ладонь Дина сама тянется, ласково накрывая и поглаживая выпоротую плоть через ткань. Сэм тихо всхлипывает от накрывшего его наслаждения, вздергивая зад навстречу его ладони. А дальше происходит нечто совершенно удивительное для Сэма. Он с затаившимся дыханием чувствует, как шершавые пальцы охотника аккуратно подцепляют тонкую ткань и медленно начинает стягивать с него проклятые, ставшие невыносимо тесными, боксеры. — Еще приподнимись, — низким голосом приказывает Дин, так как полностью вставший член младшего мешает избавиться от нижнего белья. — Д-дин… — глотая слезы боли, стыда и унижения, шепчет Сэмми и послушно приподнимает бедра, умирая от одной мысли, что Дину теперь виден его член… И бескомпромиссный стояк. — Что ты?.. делаешь?.. Дин молча, и тяжело дыша, высвобождает его возбужденный ствол из плена ткани, оттягивая белье сильно вниз, и таким образом медленно и потихоньку обнажает исполосованную задницу. — Сэм, ты… течешь? — изумленно выдыхает Дин в шоке оттого, что у младшего братишки не только жестко встало, но и обильно начала выделяться смазка. Дин потрясенно понимает это, щупая промокшую насквозь ткань. Сэм не знает, что сказать на это. Ему просто нечего сказать. Ему хочется провалиться сквозь эту проклятую кровать, потом сквозь пол, сквозь землю и далее — прямиком в ад. А далее следует уже новый неизбежный и страшный вопрос от Дина: — Сэмми, ты девственник?.. Сэм лишь громко всхлипывает. Нет, он даже не девственник… И это плохо, потому что можно было бы объяснить такую странную реакцию организма хотя бы собственной неискушенностью и излишней чувствительностью и возбудимостью девственника. Но нет. Чего нет, того нет. — Девственник, да? — переспрашивает Дин, и Сэм уверен, что слышит надежду в его голосе. Но врать брату Сэм не хочет, да и быть возбудившимся от порки «девственником» — тоже не бог весть какая честь. Потому Сэм лишь коротко дергает головой в отрицательном жесте. И следующий вопрос Дина уже режет ухо и душу своей сухостью и холодом: — Ты гей? Снова нет. Хотя, получается, что да. Но ему же нравятся девушки, это факт. Тогда… — Я… не знаю, — честно выдыхает Сэм. — Ты уже кому-нибудь позволял?.. — холодный тон Дина подрагивает и спотыкается на этих вопросах. — Ты кому-нибудь… давал себя?.. — Нет! — однозначное, твердое, уверенное нет с призвуком обиды. — Хорошо, — голос Дина снова становится теплым и спокойным, с приятной низкой хрипотцой. Сэм чувствует, как ладонь Дина скользит по его спине, приятно захватывая нижнюю часть поясницы, затем обратно вверх, проникая под майку и ныряя к его телу уже без преград, кожа к коже. От такого властного и собственнического поглаживания грубой ладонью старшего охотника Сэм чуть ли не мурлычет, как котенок. Он не понимает, что Дин делает — хочет ли его наказать каким-то особым способом за эти его постыдные неправильные реакции или хочет так странно попрощаться, чтобы больше никогда с ним не разговаривать… хрен его разберет, но Сэму это снисходительное проглаживание безумно нравится. Он до умопомрачения хочет, чтобы Дин зашел дальше, чтобы прикасался к нему везде. И Дин, точно читая его мысли, скользит ладонями вниз, к животу, поглаживая его там, ощупывая нежную кожу… Когда ладонь Дина вдруг уходит, из Сэма вырывается тихий жалобный всхлип. Но сразу вслед за этим Сэм чувствует, как шершавые подушечки пальцев охотника ложатся на его покрасневшие горящие ягодицы и растягивают их в стороны. Сэм судорожно выдыхает и замирает, чувствуя себя настолько голым и открытым, как никогда в жизни. Потому что он в прямом смысле раскрыт перед старшим братом. Дин смотрит ему прямо туда. Чувства стыда, возбуждения и уязвимости буквально затопляют Сэма с головой. — Дин… Горячие и уверенные пальцы Дина вдруг ложатся на его крепко сжатое колечко ануса. Дотрагиваются его там как-то по-особому, собственнически, властно, как будто это его неотъемлемое право, хотя это и близко не так. Небрежными круговыми движениями Дин начинает его массировать. Сэм немного расслабляется. — Ты и правда похож здесь на девственника, — сообщает низковатый голос старшего Винчестера. — Дин, я правда… — всхлипывает Сэм, чувствуя, как от этих слов старшего из его члена выходят новые капли смазки. — Тише, Сэмми. Я тебе верю, — произносит Дин, продолжая массировать. И Сэм успокаивается, сам не зная почему. Ситуация ужасная, а его успокаивает то, что Дин ему верит, что он никому не давал себя ебать. Хотя с чего бы Дину ему не верить? Ах, да, у Сэма же встало на родного брата… Такому фрику теперь уже не доверишься во всем так, как раньше, ясен пень. И, боже, до чего же унизительный осмотр. Как грустно, что Дин совсем его не уважает, если устраивает такое представление. Словно Сэм — «больная» сучка на его ветеринарном столе. И всё это унижение — конечно же, без сомнений по мнению Сэма — лишь продолжение его наказания и воспитания… Дин определенно замыслил что-то еще более страшное, чем ремень и этот осмотр-допрос. Ведь Сэм возбудился из-за него, из-за родного брата — а это куда более страшное преступление, чем даже разбитая Импала. Так что помимо невыносимого запредельного стыда и возбуждения, Сэм чувствует тревогу. Но к удивлению и к удовольствию Сэма, Дин сильнее надавливает на его анус ритмичными движениями. — Д-дин, что ты… Сэм задыхается, когда внутрь него медленно скользит толстый палец, полностью погружаясь внутрь. Дин внутри, внутри него, боже… Дин ввел в него свой палец... Это так хорошо, так охуенно, что тяжелые яйца Сэма поджимаются, и он уже сейчас готов кончить в любой момент. Сильный палец несколько раз поступательно, и как бы раздумывая, двигается вперед-назад внутри его тесноты. А Дин снова никак не может промолчать: — Такой тугой… — Дин, з-заче… Сэм замирает с недосказанной фразой на губах, едва держится на грани оргазма, и тут в него безжалостно втискивается уже второй палец. Дин хищно наблюдает, как тесная дырочка с трудом принимает их вместе, слушая болезненные и счастливые всхлипы младшего братишки. — Нравится? — Ааах… Д… иин!.. Дин так прекрасно и грубо растягивает его двумя пальцами, так восхитительно раскрывает его тугую дырку… Деловито раздвигая пальцы ножницами, оценивая, снова двигая по кругу, он интенсивно разрабатывает с трудом поддающийся сфинктер. Сэм уже совершенно не понимает, что происходит, глядя перед собой очумевшими глазами. Пальцы Дина так болезненно и в то же время так сладко растягивают его, трогают его стенки, оглаживают… И когда Дин с усилием втискивает ему в девственный зад третий палец, Сэм лишь зажмуривается и распахивает рот в немом крике, чувствуя как саднит и пульсирует его бедная растянутая дырка. Три пальца Дина внутри такой тесной дырочки — это уже слишком. Сэм чувствует себя таким заполненным своим старшим братом, что только мучительные ощущения в растянутом анусе оттягивают его неизбежный финал. Непонятно откуда появляется смазка… Весьма кстати. Наверное, она была у Дина в кармане. Наверное, он с ней вообще не расстается. Вот ведь извращенец. Сэм уже готов начать думать, что Дину это всё и самому нравится. Иначе, как объяснить такое усердие? И как ему вообще не противно? Наказание — наказанием, но… Но Дин на том не останавливается. Три его пальца начинают молча двигаться внутри тугого обхватившего их, обильно смазанного ануса Сэмми. Так неторопливо, что кажется, что Дин упивается этим процессом, наблюдая, как дырка младшенького с трудом и усилием принимает его сильные пальцы, обхватывая их скользкими стенками. Сэмми уже дрожит от такого растяжения, а его припухший анус неустанно пульсирует вокруг крепких пальцев старшего брата. Дин удовлетворенно хмыкает и с хищным кайфом наблюдает, как в подставленную дырочку погружается сразу четыре его пальца… Сэм кричит в голос. Но принимает. Младшему чувствуется, что он так безумно растянут и заполнен, как будто в него засунули кулак. А ведь Дин внутри него пока что только четырьмя пальцами. Хотя слово «только» здесь неуместно, ведь для девственной задницы Сэма четыре — это, безусловно, слишком много. Несколько раз протолкнув пальцы глубже, выдвинув их и снова протолкнув в младшего такой большой объем, наконец Дин выходит полностью, удовлетворенно и хищно глядя на то, как растянутый Сэм не закрывается до конца. Пребывая все в том же состоянии беспомощного и отчаянного возбуждения, Сэм слышит звук расстегиваемой ширинки. Неужели?.. Нет, этого просто быть не может… Дин собирается его?.. Боже… Дин склоняется над ним, и Сэм чувствует обжигающее, сбивчивое, загнанное дыхание старшего брата. И вот уже губы Дина прижимаются к его шее, а руки в это время пытаются содрать с Сэма дурацкую старую футболку. «Дин…» — слово в этот раз не срывается, а замирает на распахнутых губах обомлевшего Сэма. — Сэмми… — шепчет вместо него Дин, безудержно и бережно лаская его везде и сразу. — Ты хочешь, черт… Ты действительно хочешь… Как же давно я об этом мечтал… Приподними руки, Сэмми… мне нужно тебя видеть… Избавившись наконец от майки и кое-как и от проклятых мешающихся джинсов, Дин продолжает наседать на младшего с пугающей властностью и энергией, жадно впитывая каждое касание к его ничем неприкрытой гладкой коже, целуя его плечи, шею, ушки, скулы, не дотягиваясь до губ… Контраст этой нежности, во всю исходящей от Дина, с той недавней жесткой поркой и ноющей горящей болью — просто безумный. Потерянный в этой лавине любви, часто дыша, Сэм постепенно принимает сидячее положение в жадных, но бережных объятиях старшего. Сэм чувствует сзади член брата — он такой ненормально толстый, твердый и большой, что остается только радоваться столь долгой и тщательной растяжке, которую устроил ему Дин. Сэм снова беспомощно скатывается к самому краю, тихо постанывая, когда ладони Дина ползут вверх по всему его телу, и грубые пальцы ложатся на его полностью затвердевшие, торчащие соски. Сэм теряет равновесие, чувствуя, что вот-вот… Но рука Дина уже неожиданно оказывается внизу, легонько сжимая и оттягивая его поджавшиеся тяжелые яйца. Сэм мучительно стонет вместо долгожданной разрядки. — Нет, Сэмми… — насмешливо шепчет над ухом низкий голос Дина. — Еще рано, прости. Дин толкает его снова вперед в позу сучки и крепко хватается за бедра, уверенно пристраиваясь сзади. — Потерпи, малыш… Я постараюсь… чтобы… Договорить Дину не удается — едва крупная головка утыкается в подготовленное отверстие Сэма, как из Дина рвется лишь низкий стон и какой-то нечленораздельный бред и мычание, из которого можно вычленить только: «Сэм… дааа!.. Сэмми…» Дин вводит свой большущий член в младшего настойчивыми короткими толчками. Сэму кажется, что его разрывает изнутри этим нескончаемым членом — настолько сильное распирающее давление обрушивается на его нежные стенки, раздвигая его тесное нутро и растягивая анус еще шире. Сэм уже кричит на весь дом, но когда Дин делает попытки остановиться, умоляет его продолжать. И Дин продолжает. При этом из старшего так и льются низкие стоны и пошлости:  — Блять… какой же ты… даа, как же ты хорошо его принимаешь… Сэм… мой!.. возьми его, да… Двигаться внутри младшего слишком тяжело — очень туго, со всех сторон немыслимое давление. Поэтому, втиснув свой член в Сэма полностью, Дин замирает в глубоком блаженстве. Замолчавшему в глубоком шоке Сэму кажется, что он продет насквозь на какую-то кошмарную дубину. И первые пару минут лишь едва-едва заметные, слабые конвульсивные движения-покачивания Дина стимулируют это узкое, но полностью раскрытое им отверстие. Сэм очень скоро начинает стонать так сладко и непристойно на члене Дина, что терпению старшего Винчестера быстро приходит конец. Его слабые покачивания становятся настойчивее и смелее. Постепенно толчки в Сэма становятся размашистее и жестче, и младший не может подавить в себе высокие вскрики. И вот уже Дин не может себя сдерживать, вовсю растрахивая свою милую сучку. Разрабатывая под свой ствол когда-то тесную и тугую дырочку младшего. Настойчиво долбя и стимулируя его блядский бугорок внутри, чуть не до слез дикого кайфа. Сэм кончает первым, со слезами, с высокими вскриками, долго выплескиваясь и крупно вздрагивая в бережно удерживающих его руках старшего брата. Дин осторожно выходит из разработанного тела брата, с глубоким удовлетворением наблюдая, как растраханная дырка Сэма остается открытой и призывно пульсирует. Дин в пару движений руки по своему твердому стволу ошеломительно, со прорывающимся низким стоном кончает прямо на это готовое отверстие, стараясь попасть внутрь и заполнить зияющую пустоту в младшем своим семенем. Сэмми остается стоять вот так вот — на четвереньках, с приоткрытой дырочкой и вытекающей из нее спермой, щеночком глядя на Дина снизу. Дин, едва успевая перевести дыхание, смотрит на это прекрасное чудо, замерев и не двигаясь, как статуя чистого потрясения и восторга. И в конце концов, словно очнувшись от сладкого миража, встряхивает головой и довольно произносит, расслабленно бухаясь рядом спиной на подушку: — Мне нравится этот твой вид. Вот так и стой сразу в следующий раз. Эта поза будет у нас называться «Дин, я снова разбил Импалу». — Очень смешно. Ты придурок, Дин, — с улыбкой замечает Сэм, шустро переворачиваясь и ныряя под руку разлегшемуся брату. — А что? — усмехается Дин, обнимая его. — Только встанешь вот так голый рачком, глянешь снизу щеночком — и я сразу пойму, в чем дело. И времени терять не будем. — Да, не будем, Дин? — притираясь к брату, начинает частить довольный и возбужденный Сэм. — Это будет наш лайфхак. Мы и так уже много времени потеряли. К слову. Но ты зря постоянно иронизируешь над моим вождением. Ты не уважаешь меня, как водителя, Дин!.. А я — отличный водитель. Я не буду разбивать Импалу так часто, как нам хотелось бы, не надейся. Я вообще очень хорошо вожу, у меня реакция дикой кошки. Проблема в том, что у других она слишком медленная. — Ага, иными словами, ты на дороге — бомба на колесиках. Может расскажешь уже, что там стряслось с Импалой, что она теперь в настолько плачевном состоянии? А спорю, что это ты сам так отделал мою Детку каким-нибудь ломом, чтобы я тебя выпорол, — ржет Дин. — Хитрожопая сучка… — Да мне и в голову не могло прийти, что ты додумаешься меня выпороть. Господи, правда, Дин, ты же озабоченный на всю тыкву… — мягко улыбается Сэм. — Я-то думал, что отделаюсь чесанием пяток, как всегда. — Забудь о чесании пяток, — посмеивается Дин, вспоминая, какое у Сэма всегда лицо при этом действе. — Отныне у Саманты открылись куда более важные таланты. В прямом смысле — открылись. — Ты все-таки извращенец. Ничего, я принимаю. Тебя, во всех смыслах, — болтает Сэм. — И кстати, я готов, Дин. Не обязательно ждать, когда я в следующий раз разобью твою ненаглядную машину, — глаза Сэма сияют, глядя на старшего. — Столько всего хочу с тобой сделать. Дин. Ты просто невероятный… И то, что ты со мной делаешь… это… я слов не могу подобрать. — Уже так уверен, что хочешь добавки? — сально поглядывает на него Дин с похотливой улыбкой. — Никогда ни в чем не был так уверен. Но… ты должен кое-что знать, — немного посерьезнел Сэм неожиданно, как будто касаясь темы, которую стоит обговорить прежде, чем они снова сделают это. — Дин, когда я взял Импалу… В общем, я был с Хлоей весь этот день. Веселье и счастье тихо улетучиваются из Дина Винчестера, и он говорит как-то слишком спокойно и смиренно: — Я знаю. — Ты знаешь? — удивляется Сэм, вскидываясь на Дина из-под челки. — Конечно, знаю, идиот. Запомни уже, что я всегда знаю, где ты. Почему по-твоему я сидел дома, а не носился по всему городу в поисках твоей бедовой задницы? — То есть, ты знал, что я без разрешения взял твою Импалу на игру, и не нашел нас там, и не убил, и не устроил скандал? — не верится Сэму. — Не хотел вам мешать. Даже собирался сделать потом вид, что не заметил ничего. Хотел уйти в бар или дело поискать… Но как-то не сложилось — весь день не мог найти себе места. А потом ты пришел, и меня как переклинило. Не из-за машины даже. — Погоди… Так ты меня не за Импалу, а за Хлою так выпорол?.. — зависает с приоткрытым ртом Сэмми, глядя на Дина, в своем весьма лоховском образе. — Не важно, — натягивает улыбку Дин. — Выпорол — и выпорол. Забудь. Меня, конечно, едва столбняк не хватил, когда я Детку такой увидел. Я-то думал, вы ездили на футбол. А вы с этой Хлоей в смертельном ралли, что ли, участвовали на Импале? Или в боях грузовиков? — Нет, всё было гораздо хуже. И я, если разобраться, и правда не виноват. Просто Хлоя, она… ну, она раньше встречалась с Диком. Дик — это капитан нашей футбольной команды, в которой я играю. И когда Хлоя ушла от него и стала встречаться со мной… — О, да ты у нас теперь сердцеед, — фырчит Дин насмешливо и презрительно. — Придурок… Это очень дерьмовая ситуация. Его тупая компания уже два раза пыталась меня избить… Дин не может не вспоминать, как с ним в том же возрасте была похожая история, хотя били тогда не его, а все снова Сэма, потому что этому «герою» новоявленному приспичило защищать какого-то неудачника. Но суть была в том, что они нагрянули в очередной убогий городок, в очередную убогую школу, и Дину довольно быстро досталась лучшая девчонка из потока. Вот только счастье не долго длилось и быстро обломилось. Всё, потому что ему было на неё посрать, в общем-то. Ему не хватало родительского внимания. Не хватало отца. И, что особенно больно, Сэма ему тогда тоже ужасно не хватало — этот сучок умел как-то обосабливаться и примыкать к другим семьям и «нормальным» людям, хотя бы на короткое время. Как будто ему было мало Дина. Как будто Дин не давал ему всего, что мог дать… А Дин не хотел серьезных отношений ни с кем, включая ту дуру, которая его потом бросила. Он просто никак не думал, что всё это выйдет так безобразно и позорно для него самого. Между ним и Сэмом была не такая уж большая разница в возрасте, в целом, но на этом этапе она всё ещё казалось довольно большой. Обычно Дин смотрел на Сэма и видел более удачную версию самого себя — более умную, более сильную и решительную, более человечную, более целеустремленную, более правильную и порядочную. И было так странно наблюдать, как они оба в разное время проходили через одни и те же этапы. Но с разными результатами. Потому что, в отличие от Дина, Сэм всегда точно знал, или думал, что знал, чего он хочет. Сэм, конечно же, поступит в свой чертов Стэнфорд, раз так нацелился на это. Дин говорил ему, что он не поступит, но сам был почти уверен в обратном. И Сэм, конечно же, не станет изменять своей девушке. Хотя… уже изменил. Но это другое. Это всё он, Дин виноват. Больной урод, больной придурок… Дин ругает себя последними словами, но легче не становится. Ничего, он уже прекрасно знает, какое ему будет следовать наказание за этот короткий, незаконный, украденный момент рая. Самое жестокое и самое неизбежное наказание. — …и после второй неудачной попытки избить меня, — продолжает тем временем рассказывать Сэм, — они еще больше обозлились, и когда увидели, что мы приехали на Импале… — Отыгрались на Детке, сволочи, — заканчивает за него Дин, думая про себя, что теперь точно хана этому невезучему Дику — и за Сэмми, и за Импалу. Придется Дику сразу рыть себе двойную могилу. Одну — для себя, вторую — для своей дерьмовой компании дегенератов. — Да, мне жаль, Дин. Прости. В любом случае, мне не стоило брать Импалу. — Вот это точно. — Нет, я имею ввиду, что вообще… не нужно было мне встречаться с Хлоей, — как-то робко заглядывает ему в глаза Сэмми. — Почему? Сэм молча смотрит, стараясь увидеть в больших зеленых глазах понимание очевидного. Но Дин глядит в ответ на брата встревоженным взглядом. — Сэм… не вздумай. — Дин… — Не динкай. И не смотри на меня так! Я тебе — не Хлоя, и никогда ей не буду. Даже и думать забудь. — Да у нас с ней все равно не может быть ничего серьезного. Мы же скоро уедем. Лучше уж сразу рубить концы. Думаю, так для всех будет легче и честнее. А мы с тобой… — Даже не вздумай! Эй, серьезно, чувак, я не собираюсь портить тебя и твою жизнь. — И ты это говоришь сейчас?! — начинает злиться Сэм. — После того, как устроил мне лучший секс в моей жизни?! — Можно подумать, так много у тебя уже было секса в жизни, малявка… — Дин! — Что ж, я — козел! Ты это хотел услышать? Не смог удержаться. Черт, Сэм, я не железный, а ты тут тек передо мной и задницей вилял! У меня тоже это был лучший секс в жизни! А у меня его дохуя было, только даже сравнивать не с чем! Но я, что — хнычу теперь?! — Ну, раз так, то заткнись уже и смирись с новой реальностью! — Сам смирись. Между нами ничего не может быть, Сэм, как бы нам этого не хотелось! — И кто же нам запретит?! — Я запрещу. Сэм молча и зло смотрит на Дина, глаза сверкают, ноздри раздуваются, когда он выпаливает: — Не только тебе решать, что между нами теперь будет! — Но именно я и буду это решать. Смирись, сучка, — как же тяжело и больно настаивать на том, чего больше всего не хочешь и боишься больше всего на свете. Как немыслимо трудно отказываться от самого желанного и необходимого. Но выбора нет. Он виноват. И за свою непростительную ошибку ему придется понести самое жестокое наказание и заплатить самую высокую цену — поступить _правильно. — Слушай сюда, Сэм. Будешь встречаться с этой своей расчудесной Хлоей, раз уж она настолько умная и смелая, что даже променяла своего дебила на тебя. А потом ты забудешь и ни разу не вспомнишь о том, что сегодня… — Иди к черту со своей заботой, Дин! — Кто-то же должен о тебе думать, если ты сам не думаешь. — Всё, довольно этого бреда. Уже поздно. Мы поговорим обо всём после, — решает Сэм, сердито выключая свет, прижимаясь к Дину в обнимку и собственнически закидывая на него ногу. Ладонь младшего Винчестера нащупывает на груди Дина сэмюлет и накрывает его. Сэм не знает, что обычно Дин снимает кулон, когда занимается сексом. Но, разумеется, не сегодня. Сегодня Дин спит с тем единственным, кого до боли любит всем своим большим сердцем. С тем единственным, о ком не позволял себе даже мечтать. — Да… — трепетно прижимая своего Сэмми к себе, как в последний раз, шепчет в темноту Дин. — Поговорим о нашем проступке завтра.