i love beauty

Lana Del Rey – Born To Die Кисть художника выводит плавные линии, постепенно складываясь в рисунок. Уверенный в своей любви к красоте, но совсем не уверенный в себе. Он лишь отдается на волю своему вдохновению. Оно заставляет его руку с кисточкой порхать над белоснежным листом, открывая новую картину. Чье-то изуродованное лицо со страшным оскалом, но в глазах так явно читается тоска. И кажется художнику, что это он сам, но разве он тоскует? Художник любит это легкое чувство одиночества, возбуждения, подаренное вдохновением, легкое покалывание в пальцах от долгого держания кисти, постоянную усталость и то трепетное ощущение, когда его картина закончена. Нет, он совсем не чувствует тоску. Глядя на ночной город, через огромное окно студии, он чувствует некую взволнованность. Что-то обыденное, но ему это кажется чем-то по-настоящему красивым. Художник еще пару мгновений впитывает в себя красоту ночного урбанистического пейзажа и возвращается мыслями в студию. Он окидывает взглядом рисунок и, хмыкнув, убирает его в угол к сотни таких-же прекрасных картин. Но художнику нужно что-то еще. Ему нужно что-то другое, которое смогло бы вывернуть все его естество, что могло бы заставить ужаснутся и восхититься одновременно. Его студия наполнена белым цветом. Стены, мебель, аксессуары, баночки для краски белого матового цвета, кисти покрытые белым лаком, ручки и карандаши в белой оболочке. Лишь шторы на огромном окне прекрасного небесного цвета. Помещение внезапно наполняется ароматом дождливых улиц, а легкий прохладный сквозняк скользит по босым ступням и обнаженным предплечьям. За собой дверь прикрыл юноша. Высокий, худощавый, кажущийся нескладным в этой огромной футболке. На плечах и вороте она была влажной, прилипла к плечам, очерчивая их. Влажные волосы пепельного оттенка, несколько прядей прилипли ко лбу, с серебристых кончиков падают капли на бархатную кожу. Художник замечает выпирающие ключицы, к которым так хочется прикоснуться. Бледная кожа, кажется, совсем сольется с белоснежной студией, если на ней не будут играть блики ночного города и серебряной луны. Юноша мнет пальцами края футболки и что-то хочет сказать, но его прерывает художник своей улыбкой. Юноша вдруг набирается какой-то уверенности и подходит ближе к мужчине, сидящем на белом стуле. Художник улыбается, понимая, что его белое пространство наполняется красками. Молочный оттенок кожи, благородный синий джинс, глубоко-черные ботинки и темная майка. Художник аккуратно касается запястья юноши, и заглядывает в его глаза. «Наверное, если звезды не имеют золотого цвета, они непременно имеют цвет этих глаз. Благородный серый, или даже серебряный цвет радужки. Стальной взгляд» - проносится сумбуром в голове мужчины, а на задворках сознания падает капля краски, начиная вырисовывать очертания того, что он так долго искал. Художник постепенно избавляет юношу от одежды, открывая все больше участков бархатной, такой светлой кожи. Он кончиками пальцев проходится по контурам тела. Очерчивает каждый мускул, выпирающую косточку. Наслаждается мимолетными прикосновениями к чему-то настолько прекрасному, что кажется это вот-вот раствориться в руках, оставив в ладонях несколько капель холодного дождя. Он никуда не торопится и дает себе насладиться полностью, напитаться красотой и выпить её до последнего глотка. Собирая неповторимый аромат и вкус, стараясь его запомнить. Точеная спина, изгибы коленных чашечек, идеальная форма ягодиц, которые так идеально входят в ладони мужчины. Весь юноша напоминает художнику совершенную работу скульптора. Он так восхитителен, что кажется ненастоящим. Словно его собирали по частям, только из самого лучшего материала. Такой идеальный. Прогибается в спине, безмолвно требуя внимания, отвечает на поцелуи, даря неповторимую мелодию стонов, от которых у художника по коже идут мурашки. Мужчина с упоением ласкает юношеское тело, стараясь запомнить каждый изгиб и каждую клеточку неповторимого произведения искусства. Впитывает все его естество, заставляет прогибаться еще сильнее, стонать громче, собирать длинными изящными пальцами белые шелковые простыни. Художник пальцами пересчитывает все позвонки, очерчивает ребра, бока и бедренные косточки, носом проводит по изящной шее, запоминая путь бьющей жизнью жилки от шеи до подбородка, языком очерчивая аристократичные ключицы и впадинку между них. Юноша разрешает изучать себя полностью, совершенно не стесняясь интимных прикосновений. Он с удовольствием предлагает себя, так легко открывает себя, растворяясь в теплых объятьях и таких умелых руках. Художник заворожённо прослеживает пальцами ямочки на пояснице, отмечая в сознании каждую родинку и её величину. Он отдает приоритет таким манящим розовым губам, которые изредка покусывает этот плод чьего-то таланта. Художник никак не может насытиться и удовлетворить свои потребности, ведь юноша так совершенен и сладок. А когда пейзаж за окном принимает нежные постельные оттенки, он оставляет творение одного, в коконе белоснежного постельного белья. Он отходит к окну и закуривает, оглядывая взглядом чистый белоснежный холст. Сознание подкидывает тысячи темных картинок с точеными силуэтами, которые так торопился запечатлеть художник. Он тушит окурок в белоснежной пепельнице, его аристократичные пальцы берут белоснежную кисть, и художник вновь отключается. И сейчас он жалеет лишь об одном – картина не передаст запаха и вкуса. ~ Кисть художника выводит плавные линии, постепенно складываясь в рисунок. Уверенный в своей любви к красоте, но совсем не уверенный в себе. Он лишь отдается на волю своему вдохновению. Оно заставляет его руку с кисточкой порхать над белоснежным листом, открывая новую картину. Чье-то совершенное тело, божественная красота. Но божество безликое. Нагое. Такое невинное и одновременно порочное. Где-то выше туманом вырисованы глаза со стальным взглядом. И все слишком темное, чтобы было идеальным. Но художник доволен. Его картина так же свежа, как и воздух, проникнувший в его студию с приходом этого порочного юноши. И она так же чиста, как белый бархат кожи распутного мальчика. Он красными чернилами, каллиграфическим почерком выводит имена, которые крутились в его голове. На задворках его создания силуэт растворяется, испаряется и исчезает. И сейчас художник тихо вздыхает. Это уже не такое идеальное и красивое, пусть он и выпил до дна, насытился. - Что ты рисуешь? – тихо интересуется юноша, наблюдавший за художником достаточно долгое время. - Тебя. – отвечает художник, убирая кисти и краски в белоснежную коробку. - Это странно. Эм... А что это за слова? Что эти слова означают? - Это семь смертных грехов. А в центре твоего тела - похоть. - Как грубо... Это значит, что я шлюха? - Да, ты шлюха. Даже если ты кажешься таким чистым и невинным. Это завораживает. - Это неправда. Ты просто странный, почему ты думаешь, что это завораживает? - Я не странный. Я здесь, чтобы достичь красоты. - Тогда как такой грязный мальчишка как я может быть красивым? - Красота тления и похоти. Священной и грешной любви. Красота твоей бледной кожи в отраженных луной лучах солнца, твоих совершенных коленей, ступней. Твои глаза цвета серебряной звезды. Это красиво. - Это безумно! - Почему безумие не может быть красивым? Мальчишка лишь пожимает своими худыми плечами. Слишком странный разговор для тех, кто разойдется после одной единственной ночи, проведенной вместе. Слишком много чести для того, кем воспользовались для создания шедевра. ЁнГук любит красоту. А Джело лишь шлюха.