Надо только хорошо делать свое дело

«Надо только хорошо делать свое дело». Так говорили Алексею его наставники в обоих ведомствах, на которые он работал. Не слово в слово, конечно, но смысл сказанного зачастую сводился именно к этому. И теперь Хромов может сказать со всей уверенностью: дело свое он сделал хорошо. «Надо только хорошо делать свое дело». Такое напутствие бывший майор госбезопасности, а ныне комиссар Хромов получил от кремлевского начальства. Павел Аркадьевич Истомин — лучший внедренный агент за всю его практику — преподнес ему Гельдриха на блюдечке с голубой каемочкой, но наслаждаться триумфом еще рано, пока в операции «Апостол» не поставлена завершающая точка. Последний штрих на гигантском полотне, последний прыжок зверя на пути к добыче... Ликвидацию врага Хромов вызвался провести лично — всего лишь маленькая награда за успешно проведенную операцию, он имеет право ставить руководству такие условия. Теперь, выходя из кабинета наркома, он уверен — игра стоила свеч, ох как стоила. Идти тяжело, после нескольких дней беспрерывных пыток каждый шаг отзывается оглушающей болью, но отдых еще надо заслужить. Заслужить, уничтожив Гельдриха — злейшего врага, убийцу отца, абверовскую шишку. Заслужить, рассчитавшись с Шаповаловым за все его издевательства. ГРУ верит в Алексея Хромова, Хромов верит в агента Апостола. Лучшего шпиона за всю свою карьеру. Подлая шаповаловская морда еще маячит в служебных кабинетах. Недолго этой твари осталось рассекать с портфелями по коридорам, но до чего приятно наблюдать за последними днями и часами мерзавца! При виде Хромова его несостоявшийся палач тут же вытягивается в струнку и меняется в лице, лебезит перед старшим по званию, считая каждый прожитый час отсрочкой смертного приговора. Чувствует, сволочь, хромовскую ненависть, шкурой чует. Боится, что злость, скопившаяся в Алексее за все время ареста, в один прекрасный день вырвется наружу и накроет, разорвет на части самого палача. Хромов не забыл ничего — он помнит и встречу с матерью, ее взгляд, ссадины и кровоподтеки на ее лице, робкую просьбу не убивать ее сына. Помнит он и угрозу в адрес Риты, и попытку сорвать операцию. Но помнит — не значит напоминает. Комиссар Хромов держится со своим врагом подчеркнуто официально, но не без удовольствия, однако, отмечает дикий животный страх Шаповалова. И — ждет команды. Ждет весточки из ГРУ, которое, конечно же, возьмет чересчур резвого сотрудника дружественного ведомства в разработку. А ГРУ — даже не НКВД, и кто вмешался в их дела, кто нарушил их планы — считай, уже мертвец. Шаповалов ждет и дергается; Гельдрих ждать не будет — дергаться тем более. Вернее, конечно же, дергаться он будет — но только когда в его голову войдет свинец. Не раньше. Следы Гельдриха ведут в Лондон, почему — неизвестно. Намеренно ли ушлый гад запутывает противника, расставил ли ловушку, или же у него нашлись в Британии сугубо личные интересы — Хромов так и не узнает. Да это и не имеет значения. Хромов неторопливо прогуливается по Гайд-Парку, сосредоточенно всматриваясь в утренний туман в надежде разглядеть в белесом мареве темный силуэт. Выманить Гельдриха на очную ставку проще простого. Несколько слов о якобы провале Павла Истомина, чье сотрудничество с НКВД перестало быть тайной для Абвера, — и любящий папаша, позабыв осторожность, мчится навстречу неизвестному «доброжелателю». Фашистская акула с удовольствием заглотила наживку, и теперь убрать злодея — дело техники, тем более, что даже утренняя лондонская погода явно благоволит Хромову. Туман спрячет от посторонних глаз все, что нужно... Из тумана важно выступает массивная фигура, и Алексей узнает в высоком бородаче Гельдриха, который как будто нисколько не изменился за эти годы. Впрочем, он узнал бы злодея, даже если бы тот стал в три раза толще, побрился налысо, а бороду выкрасил в рыжий цвет. Мутно-серые глаза в немом удивлении замечают Хромова. Гельдрих замирает в неестественной позе. — Что с моим сыном? — вопрошает он наконец, когда волна изумления немного отступает. — Где Павел? Выдавливать из себя фальшивую улыбку, когда внутри все кипит от ненависти, гораздо проще, если уверен, что твоя улыбка будет последним, что увидит враг. — Поверьте мне, Павел чувствует себя лучше, чем вы. В отличие от вас, Отто фон Гельдрих, он выбрал правильную сторону, и мы этого никогда не забудем — так же, как мы не забываем тех, кто предает друзей и Родину. — Что вы этим хотите сказать? — Кажется, Гельдрих запутался в вытканной Хромовым паутине. И, кажется, в его взгляде промелькнуло что-то похожее на узнавание. — Вы удивлены? Не ожидали привета из прошлого? — Алексей достает из кармана пожелтевшую от времени фотографию. — А я вот, признаться, не удивлен, что вся эта мерзость — ваших рук дело. Вы помните? — Хромов протягивает Гельдриху фотографию. — Мой отец, Иван Карлович Хромов. Вы убили его. Все — и полковник Демин, и мать; в общем, все, кто знал Ивана Карловича, — говорили, что Алексей с ним — одно лицо. И есть в происходящем что-то загадочное, сверхъестественно фатальное, в духе любимых Алексеем немецких романтиков, словно бы убийца столкнулся лицом к лицу с тенью человека, которого погубил. Это завораживает, заставляя действовать более эффектно. И прежде, чем нажать на спуск, Алексей должен убедиться, что Отто фон Гельдрих смотрит на него в упор широко раскрытыми глазами. Выстрел звучит глухо и коротко. Один выстрел — и чудовище, погубившее миллионы людей, ничком лежит на газоне, а в засаженную травой землю сочится кровь. — Кровь за кровь, — голос Алексея на удивление спокоен, а предсмертный хрип врага — тих и недолог. На следующий день в утренней газете появится заметка о найденном в Гайд-Парке без документов мужчине с простреленной головой, и только тогда Хромов вернется в Москву, чтобы увидеть своими глазами документ о высшей мере социальной защиты для предателя Родины Шаповалова. Долги уплачены, а комиссару Хромову с его агентом предстоит еще много работы.